Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

• Название: Наполеон Бонапарт
• Автор: Альберт Манфред
• Издательство: Алашара
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

Книга доктора исторических наук А. 3. Манфреда — это политическая биография французского буржуазного государственного деятеля и полководца Наполеона Бонапарта. Опираясь на обширный, во многом малоизвестный документальный материал, автор рассказывает об основных событиях и фактах того времени, об окружении Наполеона, о секретах его триумфов и причинах поражений.

Печатается по изданию: А. 3. Манфред. Наполеон Бонапарт. Четвертое издание. — Москва: издательство «Мысль», 1986 г.

---

Трафальгар был расценен как крупнейшее событие военной кампании; победа Нельсона заслонила поражение Мака, Трафальгар затмил Ульм. По мнению европейских газет тех дней, после Трафальгара военное счастье перешло к союзникам.

Бонапарт, получив известие о Трафальгарском сражении, был в бешенстве. Он проявил несправедливость к адмиралу Вильневу: тот был храбрым морским офицером и делал все, что ему позволяли возможности. Французский флот был неизмеримо слабее английского, и не вина Вильнева, а его трагедия состояла в том, что он не смог одолеть могучего противника. Вильневу не повезло:-он не только проиграл сражение, но и попал в плен к англичанам. Англичане выдали его французам, и Бонапарт распорядился предать его военному суду. Находясь в заключении, этот храбрый человек, судьба которого сложилась так несчастливо, покончил жизнь самоубийством.

Трафальгар уравнял шансы сторон, даже больше того — преимуществе вновь оказалось на стороне коалиции. Бонапарт отчетливо понимал, что поражение французского флота при Трафальгаре уронило в глазах всего мира императорское знамя с орлами. Все достигнутые преимущества — Ульм, вступление в Вену — были уничтожены в один день. Ему снова нужна была победа, не обыкновенная, не рядовая, а оглушительная победа, которая заставит признать его военную мощь, его превосходство над силами неприятеля. Его замысел заключался в том, чтобы заманить в западню русско-австрийскую армию и навязать ей генеральное сражение до того, как подойдут дополнительные силы австрийцев и русских. Кутузов своим тонким чутьем разгадал замысел Наполеона. Искусными маневрами он уклонялся всякий раз от навязываемой ему Наполеоном битвы.

Кутузов сумел с главными силами отойти на левый берег Дуная. Его стратегический замысел был ясен: надо избегать столкновения с противником, выиграть время и ждать, пока подойдут остальные воинские части, с тем чтобы при численном перевесе и в благоприятных условиях по собственному выбору и решению навязать противнику битву, а не вступать с ним в бой, когда тот захочет. Но эта мудрая военная стратегия Кутузова столкнулась с нетерпеливо-воинственными побуждениями императора Александра.

Александр и его ближайшее окружение — князь Долгоруков и военная молодежь, воодушевленные Трафальгарской победой союзников и сведениями о плохом состоянии французской армии, которые Наполеон умышленно распространял, считали, что следует использовать, не откладывая, благоприятный момент. Бонапарт разжигал эти настроения в русской и австрийской ставках. Для того чтобы заманить противника, он упорно распространял слухи о том, что ищет мира. Больше того, он послал одного из близких к нему людей — генерала Савари — в штаб русской армии с предложением о перемирии. Миссия Савари представляла собой тонко рассчитанную военную хитрость. Александр принял Савари вежливо, почти любезно; он даже при получении послания Наполеона высказал сожаление, что принужден сражаться против того, кто всегда вызывал его восхищение. Он избегал, однако, точно определять титул главы французского государства и от прямых переговоров уклонился. Царь предпочел послать в штаб к Наполеону вместе с Савари одного из своих приближенных — генерал-адъютанта князя Долгорукова, пользовавшегося его полным доверием[803].

Петру Петровичу Долгорукову в 1805 году было двадцать восемь лет. Он уже носил эполеты генерал-адъютанта и слыл одним из самых близких к Александру молодых генералов. Царь давал ему важные дипломатические поручения. «Баловень судьбы», он был самоуверен и заносчив.

Наполеон принял Долгорукова и беседовал с ним намеренно осмотрительно, скромно, миролюбиво. Превосходный актер, он играл роль человека, озабоченного возрастающими трудностями и ищущего путей к миру, угнетенного тягостными мыслями, может быть, предчувствием неудачи. Он был сдержан с Долгоруковым, делал вид, что не замечает развязности генерала, вряд ли уместной в разговоре со знаменитым полководцем. Позже Наполеон сказал: «Этот молодой хвастунишка разговаривал со мной как с русским боярином, ссылаемым в Сибирь». Наполеон снес этот высокомерный тон, заносчивость. Он смиренно спрашивал об условиях, на которых было бы возможно «замирение», как говорили в девятнадцатом столетии.

Долгоруков все в том же бравурном и заносчивом тоне требовал, чтобы Франция вернулась к своим естественным границам, чтобы все завоевания были отданы, включая даже Бельгию. «Как, и Брюссель я тоже должен отдать?» — тихо спросил Наполеон. Тот подтвердил. «Но, милостивый государь, — все так же тихо продолжал Наполеон, — мы с вами беседуем в Моравии, а для того, чтобы требовать Брюссель, вам надо добраться до высот Монмартра»[804].

Долгоруков, вернувшись в ставку, доложил императору, что больше всего Наполеон боится сражения, он слаб, он ищет мира, он не рассчитывает на свои войска. Был созван военный совет, в котором участвовали оба императора — австрийский и русский, главнокомандующий Кутузов и высшие офицеры. Генерал-:квартирмейстер австрийского штаба Вейротер, схоласт и доктринер, воспитанный в традициях рутинной кордонной стратегии, а потому слывший знатоком военной теории, представил составленную им диспозицию генерального сражения против Наполеона. Оно должно было быть дано между Праценскими высотами и деревней Аустерлиц. В этой диспозиции было все педантично учтено и перечислено: движение левого крыла, движение правого крыла, выступление колонн — первой, второй, третьей — с точным обозначением географических пунктов, какие им надлежало занимать… Все было предусмотрено, все предвидено… кроме одного — возможных действий неприятеля.

Основной вопрос, который обсуждался на этом высоком совещании, — давать или не давать бой французам? Кутузов считал, что бой в данных условиях давать нельзя. Твердо и настойчиво он требовал, чтобы объединенная армия ушла на подходящие позиции и маневрировала до тех пор, пока не подойдут главные силы. Но император Александр I, Долгоруков и все поддерживавшие царя молодые генералы считали точку зрения Кутузова старомодной, отсталой. О главнокомандующем позволяли себе говорить в снисходительно-покровительственном тоне; его даже жалели: преклонный возраст не позволяет постичь очевидное. Александр и молодые генералы были уверены в близкой победе, они были воодушевлены успехом Павлоградского полка, преследовавшего авангард французов, они предвкушали казавшуюся им уже несомненной победу над Наполеоном[805].

Незабываемые страницы романа «Война и мир» вводят нас в атмосферу необоснованно приподнятого настроения, подъема, который царил в штабе императора Александра накануне решающей битвы. Царь и австрийский император вопреки мнению Кутузова решили дать французам бой.

«…Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова о том, что он думает о завтрашнем сражении?

Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:

— Я думаю, что сражение будет проиграно…»[806]

***

Бонапарт говорил, что выиграл сорок сражений. Самой замечательной победой среди них он считал Аустерлиц. «Солнце Аустерлица!» — он вспоминал его всегда с особенным чувством. Вопреки позднейшему официальному французскому толкованию военная обстановка накануне Аустерлица таила для французов величайшие опасности. Общий перевес сил был на стороне коалиции, и в дальнейшем он должен был возрастать. В Моравию двигались дополнительные силы русских. Австрийское командование собиралось перебросить с Итальянского фронта крупные воинские соединения. Наконец, со дня на день надо было ждать удара с тыла пруссаков. 14 ноября Гаугвиц выехал из Берлина, чтобы предъявить ультиматум французскому императору. Вслед за ультиматумом, рассчитанным на то, что его отвергнут, сто восемьдесят тысяч пруссаков с северо-запада ударили бы по французской армии[807]. Армия Бонапарта была в мышеловке; ее окружили; ее рассчитывали сжать железными клещами и раздавить. Огромное численное превосходство, которым располагали союзники, казалось, не оставляло надежд на возможность одолеть объединенные силы коалиции.

Сведения, поступавшие из Парижа, были также неутешительны. Там царила, как всегда, когда уезжал Бонапарт, подозрительная нервозность, странная уверенность, еле прикрываемая лицемерным сожалением о том, что его обязательно постигнут неудачи, может быть даже гибель (ведь погибли же в бою Жубер, Дезе, Нельсон!), ожидание перемен. «Языки Сен-Жерменского предместья убили больше французских генералов, чем австрийские пушки», — говорил Талейран. Как бывало и раньше — в дни Маренго, эти разговоры полушепотом вели и близкие к нему люди, и прежде всего брат Жозеф, избравший своим амплуа роль лидера либеральной оппозиции- Он давал всем понять, что только он и может обеспечить мир и процветание страны. Никаких изменений в государственном строе: тот же порядок, те же правители, те же люди, та же фамилия во главе империи, только имя другое. И сразу же рассеются тучи войны…