Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №5 за 1997 год

• Название: Журнал "Вокруг Света" №5 за 1997 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Знаку Рыб в астрологии соответствуют таинственность и преображение, проникновение в тайны бытия и познание глубин человеческой психики (в астрологии используются особые принципы классификации, и потому центральная нервная система относится к знаку Рака, а исследование психики — к Рыбам), сюда же относится мореплавание. В этом районе города мы находим улицу Матросская тишина, Преображенскую площадь. Сюда же «попала» станция Тайнинская, где много веков назад прятался царь Иван Грозный. На «рыбьей» территории находилась и первая судоверфь Москвы.

Лидия Неведомская, астролог, кандидат философских наук

В следующей статье — астрологическая карта России.

Фантастический рассказ: Мой пес Полкан

Никто из взрослых не должен был знать. Иначе нас бы не пустили. Ведь немало ребят пострадало на этом. Кольку Звягина вообще убили. Они же не люди, к ним в руки не попадай. Даже не крестятся. Одно слово — городские.

Мы пошли втроем. Эдик Брюхой — он хоть и высокий, взрослый, но как муха, по любой стене влезет. А так псих. И Светка Геворкян. Только Геворкян не ее фамилия, а приемная. А потом, когда и Геворкяна убили, она все равно Геворкян осталась. Она может любой замок открыть. Наконец я. Меня позвали, потому что меня любят животные. У каждого свой талант. У меня талант к животным, потому что я их люблю.

Эти городские живут далеко в тылу. Они — торгаши проклятые, их наша борьба за счастье человечества не колышет. Они жрут мясо и куриц. Даже охрана у них татарская, сами не хотят рисковать. Глухой говорил, что раньше в городе много людей было. И все подлецы.

Мне иногда странно и противно, какое право имеют жить на свете люди, лишенные высоких идеалов? Не готовые пожертвовать своей жизнью ради их достижения? Я с детства так воспитан. Я готов пожертвовать жизнью ради счастья человечества. А чем они могут похвастаться?

Мы пошли вечером, в полнолуние, чтобы лучше видеть дорогу. Веревки, намордники, всякое добро взяли в клубе. А ножи у нас свои. Нам, считай, повезло. Кто-то забыл в клубе именно столько веревок и всяких вещей, которые нам понадобятся. И не запер клуб на ночь. Я сказал об этом Эдику, а он мне отвесил подзатыльник. А Светка Геворкян, которая младше Эдика, начала смеяться. Эдик и ей врезал, потому что надо было соблюдать полную тишину и тайну, иначе кто-нибудь из взрослых увидит нас, а потом выпорют на площади. Но мы считали, что не только у взрослых есть высокие идеалы, а у нас, подростков, тоже есть высокие идеалы. Вот мы и пошли.

Мы подошли к концу поселка. Здесь надо быть особенно осторожными; пока будем пролезать сквозь лаз, сделанный давно и до сих пор не раскрытый пограничниками, нас легко могут заметить и тогда — даже страшно подумать, что с нами сделают!

Но нам опять повезло. У ворот никого не было, и сами ворота были приоткрыты.

Мы стояли и смотрели, не в силах поверить своему счастью.

— Пошли, — сказал наконец Эдик.

— А пограничники где? — спросил я глупым голосом.

— А пограничники в префектуре на свадьбе гуляют, — сказала Геворкян. — Пригласили их, значит, и гуляют.

— А ты раньше знала? — спросил я.

— Нет, раньше я не знала, а то бы сказала.

Не нравились мне эти открытые ворота. Ворота надо охранять. Нас с детского сада учили — граница на замке! А тут — ушли на свадьбу и замок с собой взяли.

Я прислушался — издалека доносилась музыка. И вроде бы пели.

Эдик первым пошел. Он старший, так и надо. Потом Светланка. Я — как младший — последний. Я тыл прикрывал.

У меня было ощущение — я кожей чуял, что за нами следят. От сторожки или из траншеи. И сейчас влепят нам по пуле в зад... Тут мои нервы не выдержали. Я крикнул — сам не знаю, как это получилось — но я крикнул:

— Ложись!

А сам не лег, побежал вперед. И другие побежали. А сзади началась стрельба. Будто они сидели в засаде, ждали, что мы сделаем, а потом спохватились.

Мы добежали до черемухи.

Трассирующие пули шли высоко над головами. Мы забились вглубь кустарника и затаились, ожидая, когда прекратится стрельба. Но стрельба не прекращалась — с другой стороны тоже ответили. Затявкали градобойные орудия. Эдик меня ругал. Только я не понимал, чего он меня ругает.

— Они все равно нас подстерегали, — говорил я. — Если бы мы не побежали, они бы нас как сусликов перестреляли. А мы побежали, вот они и не успели.

— С чего ты взял, что они хотели стрелять? — спросила Светка. — А может, они и не хотели. — Она сжалась в комок, на коленки натянула мешковину — только вороний нос наружу.

— Не говори глупостей, — прошипел Эдик. — Конечно же, они хотели, но нам надо было еще пройти немного, а потом бы мы побежали — я так хотел приказать.

— Вот бы и приказывал.

Мы лежали на земле, земля была холодная. Трава только пробивалась, листья на черемуховых кустах были маленькие и зеленые, как клопы-мутанты. Когда здесь распустятся цветы, то с обеих сторон по ночам сюда будут ползать охотники за цветами. Хоть жизнь и сволочная, но все равно некоторым людям хочется цветов и они готовы за них платить, а некоторые своим женщинам носят. Только многие на этой операции погибали. Потому что снайперы с обеих сторон за ними охотились. Иногда смешно бывает: мужик нарвал букет, ползет к своим, улыбается, доволен. Тут его наш снайпер возьмет и пристрелит. Он корежится на ничейной полосе, а цветы уже ему не нужны. Такая вот философия, как говорил мой сосед Раушенбах, старший мусорщик.

Набежали облака, они закрывали Луну, которая поднялась уже высоко. Нам надо было взять правее — прямая дорога была совсем открытой и простреливалась. Ее использовали только тогда, когда проходили официальные делегации или торговые караваны. С пропусками. А нас кто будет охранять? Нас пристрелят и оставят вонять.

Мы спустились в ложбину, кое-где под ногами скрипели ржавые консервные банки и сучья, а то шелестела бумага — но все достойное из этой помойки давно уже выгребли. Так что можно было даже не глядеть под ноги.

Городские тоже знали об этой ложбине, но редко сюда ходили, потому что в ней высокая радиация. То ли со свалки, то ли какой осколок залетел от Крымской войны, когда украинцы штурмовали Крымский вал и скинули туда сами знаете что. Но мы быстро пробежали — если быстро бежишь, радиация не успевает приклеиться.

Там дальше, перед самым их забором, небольшой пруд — или большая лужа, как хочешь, так и называй. Но нам в нее соваться нельзя — там вода отравленная. Один парень из нашего класса туда попал, по пояс, я его в больнице навещал — кожи за волдырями не видно, ему ноги отрезали, но он все равно помер. Эти городские про лужу знают, еще бы не знать — они от нее бетонными плитами в три этажа отгородились. Вот в этом и была наша хитрость. Надо было пройти по самому краю лужи, а потом взобраться на стену из бетонных глыб — ее-то никто не охранял. Мы все правильно рассчитали — ведь дождей уже месяц как не было — уровень воды в луже на метр упал — ходи вокруг — не хочу. А ведь эти городские тупые — что им стоит через стенку поглядеть — нет, сидят в тепле, пятки чешут.

Мы пробежали, пригибаясь, вокруг лужи. Несло от нее отвратно.

У Эдика веревка с собой — он вскарабкался на стену, веревку укрепил наверху — и исчез. Я Светку подсадил, а потом сам за ней полез.

На гребне стены я задержался — рискнул. Мне всегда любопытно смотреть на другие страны. Хоть и в темноте.

У городских всего больше, чем у нас, — в этом главная несправедливость. У них и дома есть, старые еще, довоенные, в которых жить можно. Строить ничего не надо. И людей у них больше — всего у этих сволочей больше! Понимаете, как это плохо, когда у одного есть все — и жилье, и хлеб, а они еще измываются над животными, а мы рядом — голодные, в школу не в чем ходить, но терпим и верим в светлое будущее. Не то что некоторые.

Я смотрел сверху вдаль и при свете Луны видел деревья, заборы, дороги и настоящие каменные дома вдали. Кое-где в окнах даже горел свет — они могут ночью зажигать свет! Нам приходится создавать мобильные бригады экономии, чтобы выявлять тех, что зажигает свет — отнимать у них свечи или лампы — потому что свет нужнее в школе и в больнице.

— Эй, — шепотом крикнул снизу Эдик. — Ты хочешь всех сюда приманить? Чего высунулся?

Я не стал объяснять, потому что Эдик — человек не очень интересный. Он физически развитый, но умственно ему еще надо развиваться.

Я спрыгнул со стенки. Светка сидела на земле, терла ногу. Черные, тугие, кольцами волосы блестели под Луной.

— Не растянула? — спросил я.

— Нет, — сказала она, — только ушибла.

— А то смотри, — сказал Эдик, — мы тебя обратно сейчас можем перебросить. Потом поздно будет.

— Ничего, — сказала Светка, — потерплю.

Она — человек сознательный, настоящая скаутка. Если решила остаться — значит, не предаст.

Мы пошли к их городу, перебегая от дерева к дереву, замирая перед прогалинами, пугаясь совиного крика и таясь за углами развалин. Мы вовремя услышали, как идет пограничный патруль, и залегли. Они нас не заметили.