Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

• Название: Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
• Автор: Маргарита Рудомино
• Издательство: Прогресс-Плеяда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-93006-052-5

Маргарита Ивановна Рудомино (1900–1990) — основатель и бессменный на протяжении пятидесяти лет директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Ей выпала трудная, но счастливая судьба — всю жизнь Маргарита Ивановна занималась делом, которое знала и любила. Она видела результаты своей работы. А.В.Рудомино, сын Маргариты Ивановны, собрал мемуарные записи, дополненные воспоминаниями знавших библиотеку и ее директора людей, деятелей культуры ХХ века. Воспоминания сопровождаются письмами, документами и фотографиями из архива семьи Рудомино.

---

С первых же дней войны Библиотека превратилась в своеобразный штаб пропаганды антифашистской литературы, отвечая на бесконечное количество запросов со всех сторон. Когда фронт приблизился к Москве, в Библиотеку стали поступать для перевода документы, захваченные в боях. Мы их быстро переводили. Особенно много приходило материалов, написанных готическим шрифтом. Как известно, до войны в наших школах готический шрифт не изучался: немецкий язык преподавался только с латинским шрифтом. Столкнувшись с готическим шрифтом, наши офицеры не могли прочесть текст. Библиотека старалась помочь военным овладеть немецким языком скоростным методом. Для этого была составлена брошюра "Грамматический минимум. Немецкий язык. ГЦБИЛ, 1941 г." Этот краткий, необходимый для военного времени учебник был размножен на ротаторе и разослан во многие воинские части.

За все годы Отечественной войны Библиотека ни на один день не закрывала своих дверей. Все было подчинено помощи фронту. Помогали Генштабу и Главному политуправлению Красной Армии, подбирали материалы для Совинформбюро, переводили немецкие документы и листовки, доставленные с фронтов, обучали командиров читать тексты, написанные готическим шрифтом, и делали многое другое, что было нужно.

Библиотека готовилась к бомбардировкам Москвы. Мы ведь находились в центре города, рядом со зданием Моссовета, и понимали всю опасность нашего положения. У меня сохранилось Распоряжение по ГЦБИЛ от 8 июля 1941 года об организации пожарной команды и ее обязанностях.

В августе 1941 года сотрудниками Библиотеки был потушен пожар, возникший от попадания зажигательной бомбы во время одного из налетов. Спасла Библиотеку от пожара 70-летняя заведующая хранением Ю.А.Александрова, сбросив с церковного купола зажигательную бомбу. В июле 1941 года лучшая часть нашего книжного фонда (редкие книги, коллекция "ДИН", другие ценные коллекции) была эвакуирована вместе с ценностями из музеев Москвы в город Хвалынск Саратовской области. Книги сопровождали три наши сотрудницы. Позже, в связи с приближением фронта к Сталинграду, книги и музейные ценности были перевезены за Урал.

В июне 1941 года приехал в Москву Жан Ришар Блок. Я познакомилась с ним в начале 1930-х годов, когда он приезжал на Первый съезд Союза советских писателей. Это был чудесный человек, исключительно милый, приятный, умный собеседник, доброжелательный, умеющий слушать и говорить, отзывчивый. Мы вели много интересных разговоров о литературе, о жизни. Мы с ним подружились с первой встречи, поэтому сразу по приезде он зашел ко мне в Библиотеку. Блок рассказал, как последним поездом, уже под чужой фамилией, проехал всю фашистскую Германию, рассказывал об ужасах оккупации во Франции. Тогда же он рассказывал, что Ромен Роллан, хотя и живет в Везлее и не арестован, но напротив его дома расположились гестаповцы, которые следят за каждым его шагом, что Ролланы не пользуются абсолютно никакой немецкой помощью, хотя те всячески стараются их ублажать. Бедный Роллан ужасно мерз и старыми газетами топил камин для того, чтобы как-то согреться. Мария Павловна ездила в Париж за продуктами. По рассказам Ж.Р.Блока мы впервые узнали, что такое война. А вскоре грянула и у нас война. Блок скоро уехал, но в 1942 году вернулся обратно в Москву, работал на радио для Франции. Он ночами выступал по подпольному радио для французского движения Сопротивления, поднимал дух французов. Его голос был известен во Франции. В те годы он часто выступал в Библиотеке, всегда соединяя читаемую тему с сегодняшним днем. Много материалов присылали ему подпольщики Франции. Как-то он зачитал письмо одного бойца Сопротивления, написанное перед казнью, — зал был потрясен. Затем это письмо было опубликовано в одном из наших журналов.

Как только Париж был освобожден, Жан Ришар Блок одним из первых вернулся во Францию. Перед отъездом он передал нашей Библиотеке много материалов того времени. Я была на его проводах в гостинице "Националь". Вечер был и радостный, и грустный. Блок, с одной стороны, радовался, что ему можно вернуться в свободную Францию, но ему было очень жаль покидать Москву.

Вскоре по возвращении Жан Ришар Блок умер, по-моему, в 1947 году. Я с ним переписывалась до конца его дней. Письма его, а их было много, сохранились. Должны быть в архиве Библиотеки. В 1944 году перед отъездом во Францию он написал: "Когда я расскажу во Франции, что я видел в Советском Союзе, поверят ли мне? Да, отныне поверят, ибо был Сталинград, были несравненные подвиги Советской Армии. Ну, а чтобы ограничиться Библиотекой иностранной литературы, где я пишу эти строки, скажу, что я не знаю ничего равного ей во всем мире. Маргарита Ивановна сумела превратить ее в не имеющую себе равных — в культурный центр…"

Вдова Ж.Р.Блока, Маргарита, прислала в Москву его посмертную маску. Маска эта и сейчас хранится в Библиотеке. Я поддерживаю дружбу с семьей Блок и по сей день. Недавно в Советском Союзе были его сын Мишель и дочь Клод. Я осталась и до сих пор в дружеских отношениях с Маргаритой Блок. К сожалению, она очень стара, вероятно, уже не так долго ей осталось жить. Когда я бываю в Париже, я обязательно к ней захожу, чему она всегда рада. А живет она в Париже как раз напротив Национальной библиотеки. Мне удалось на радио найти несколько магнитофонных записей Блока военных лет и записей вечеров его памяти в Библиотеке и выслать ей в Париж.

16 октября 1941 года я вместе с мужем была вынуждена уехать из Москвы. С 1939 года я была членом партии и, конечно, представляла, что со мной будет, если немцы возьмут Москву. К этому времени большинство сотрудников Библиотеки были эвакуированы. Мы выехали в Саратов, куда ранее были вывезены наши дети и Анна Ивановна. Пятилетняя Марианна находилась под Саратовом в эвакуированном туда из Москвы детском саду Наркомпроса. Анна Ивановна там же работала, а Адриан жил у моей подруги Муси Минкевич. Когда мы с мужем приехали в Саратов, нам дали маленькую квартиру в общежитии Саратовского государственного университета, и мы опять оказались все вместе. Огромную поддержку и помощь мне оказали мои саратовские друзья — Муся Минкевич и директор Научной библиотеки Университета Вера Александровна Артисевич[25], с которой я познакомилась в конце 1930-х годов на одном из библиотечных совещаний в Москве. Наша дружба особенно окрепла в Саратове во время войны и продолжается по сей день.

Нашу большую семью война разбросала по всей стране. Мы были в Саратове. В Москве остался брат Василия Николаевича — Юрий Николаевич, с новой семьей. Они переехали к нам, так как их квартира была на Ивановской горке недалеко от зданий ЦК ВКП(б), они боялись немецких бомбардировок и перебрались к нам на Мясницкую, 17, не догадываясь, что рядом, в доме 37, находился бункер Сталина — Ставка Верховного Главнокомандующего и Генеральный штаб. И попали из огня да в полымя. Мария Николаевна и Григорий Михайлович вместе с няней Варварой Ивановной тоже остались в Москве, у себя на Октябрьской улице. Арестованный Сергей Королев вместе с тюремным конструкторским бюро, позднее названным "Туполевская шарашка", был эвакуирован в Омск. Ляля с Боткинской больницей эвакуировалась в Казань, где работала в военном госпитале врачом-травматологом. Ее родители вместе с маленькой Наташей Королевой оказались в Йошкар-Оле. О положении нашей большой семьи видно из одного из писем к нам в Саратов матери С.Королева Марии Николаевны.

11.1.1942

Все родные и дорогие наши!

Пользуемся случаем отправить Вам письмо с полдороги, все же скорее дойдет. А случай этот — Лёля[26]уезжает в Ташкент, где уже работает ее Московский автодорожный институт. Отец ее, Володя, вернулся, вернее, пробрался из окружения из-под Брянска. Счастливец. Правда вид был неважный, но теперь дома и освобожден вчистую. Лёля едет оканчивать свой ВТУЗ. Вот и пользуемся случаем отправить это письмо. Не обижайтесь за малочисленность наших писем. Да Вы, пожалуй, не все получили. Как и мы, я думаю, от Вас. В ту ночь, когда написала открытку, я дежурила и легла спать в 430 утра — всю ночь писала всем. Иначе нет возможности. Я работаю секретарем, у меня же и карточки. С 16 октября — это сплошной калейдоскоп людей, рабочих — кто-то бежал, вернулся, уехал в деревню за семьей, возвращается на свое восстанавливающееся производство: многие заводы открыли свои филиалы или отдельные цеха и собирают старую рабочую силу, а секретарю все работа, и я, выходя из дома в темноте, в 730 утра, возвращаюсь домой в кромешной тьме в 7–8 ч. вечера. К тому же нет ничего более мучительного и дергающего нервы, чем работа с продкарточками.

Паек наш почти тот же — экономия на масле и сахаре, а хлеб по-старому. Но, как Вам известно, живя на месте, все как-то можно извернуться — то картофеля коллективом раздобыли, и Юрию дала, то муку тоже раздобыли. Но запасы уходят, и к весне будет похуже, конечно. А впрочем, что досадовать! Мы сегодня с Ивановной[27] как раз радовались, что мы живые — значит, наша жизнь кому-то нужна еще или, вернее, мы принадлежим к числу счастливцев. Так вот, возвращаясь часов в 7–8, поев, я собирала последние силенки, чтобы как-либо с помощью Ивановны из кусочков меха старого от кожанки Сергея и всякого утиля соорудить теплый жилет для Юрия, который в это время работал грузчиком на хлебозаводе, а морозы стояли лютые. С декабря у меня вечера освободились — окончен жилет, но конец года, и зачастую либо я прихожу домой к 10 ч, либо беру работу на дам и просиживаю до 3–4 ч. утра. Такие эксперименты становятся, однако, все больше и больше не под силу — несомненно, и годы сказываются и питание. Жиров-то приходится 30 г в день на всех троих. Дорогих магазинов еще нет, и масла не купишь, мясо есть на рынке, но нет возможности платить по 130 рублей за кило, а лук — тридцать рублей и картофель — пятьдесят. Мясо доходит до ста пятидесяти, а молоко — до тридцати иногда. У Юрия есть кое-какие запасы с лета еще, у нас тоже от Ляли, и мы не бываем голодными, но хлеб свой съедаем с усердием. Зато мы тоже можем блеснуть изяществом своих фигур, ставших легкими и гибкими, как в 20 лет. Ночи научились спать спокойно, ибо постепенно выработали в себе презрение к смерти и решили, что смелого бомба боится, смелого смерть не берет. Проклятый немец бомбит, а мы сидим с Ивановной и шьем, а Григорий Михайлович читает нам газету, да изредка выглядываем под штору — какой путь намечают по небу трассирующие пули. Когда уже струны нервов очень натягиваются — спускаемся на нижнюю площадку, выйдем наружу, понаблюдаем, да и не ждем "дядю отбоя", как говорят ребята, а ложимся спать, ибо иначе не будет сил на завтра для работы.