Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

• Название: Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
• Автор: Маргарита Рудомино
• Издательство: Прогресс-Плеяда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-93006-052-5

Маргарита Ивановна Рудомино (1900–1990) — основатель и бессменный на протяжении пятидесяти лет директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Ей выпала трудная, но счастливая судьба — всю жизнь Маргарита Ивановна занималась делом, которое знала и любила. Она видела результаты своей работы. А.В.Рудомино, сын Маргариты Ивановны, собрал мемуарные записи, дополненные воспоминаниями знавших библиотеку и ее директора людей, деятелей культуры ХХ века. Воспоминания сопровождаются письмами, документами и фотографиями из архива семьи Рудомино.

---

Теперь о нас. Не могу быть многословной. Работы по-прежнему много, но сейчас уже второе воскресенье отдыхаем — приходим к заключению, что без отдыха и работоспособность падает. Сделали очень много, и все же результат нас не удовлетворяет. Для нас до сих пор ничего интересного. Разрешила вопрос с размножением материалов — Зинаида Федоровна может радоваться и знать, что библиотечная сеть[54] будет обеспечена своевременной отправкой наших материалов. То же и с размножением карточек. Достала специальное оборудование, думаю, что и нам будет, если будет надобность. Так что, Надежда Зиновьевна, исполнилось твое желание. Теперь занимаюсь стальными полками для нас — пока как будто удается. Если все будет в порядке, то в Столешниковом в обоих залах будут установлены 3-ярусные стальные стеллажи и в первую очередь проблема хранения у нас будет разрешена. Библиотечных карточек и микрофильмов пока не нашла, но ищу. Так что с оборудованием неплохо, а вот главного нет — книг по филологии, исторической литературы, Tauchnitz edition и т. д. Напишите о Николае Ивановиче.

О себе. Приезжал Адриан — и радовал, и печалил, уж очень много наносного от фронтовой жизни, нам непонятного, в себя впитал. Сейчас забота — продолжить его учение. Рослый, крепкий, красивый, элегантный — мне даже неловко было за свой вид. Приезжал с ординарцем, на лошадях — и мой, и не мой. Уехал вчера, и грустно стало, когда-то возобновится вновь мирная жизнь для фронтовиков! Его приезд был неожиданным, но в этом увидела его энергию и силу жизненную — для них это очень трудно. Но по нему вижу, как сложно будет нашим фронтовикам переключаться на мирную жизнь. И нам тоже будет трудно наладить с ними совместную жизнь. Единственно на что я надеюсь, что, возможно, с них слетит это наносное, как и нашло… Удивлялась своим переживаниям; верней, переутомление нервной системы за все эти годы отравило острые чувства радости, и свидание с сыном в Берлине прошло обычно. Думаю, что такого случая здесь не встретишь — мать встретилась с сыном-фронтовиком. Зато на него произвело сильное впечатление мое звание подполковника. Снимались, если выйдет хорошо — пришлю Вам.

Живем по-прежнему на даче, я целый день в городе. Здесь же Чаушанский и Дорогутина из Исторической библиотеки, но они живут отдельно. У нас небольшой дом, у меня отдельная комната. Обслуживает нас девушка Оля из Украины, у нас же живет. Адриан жил эти дни тоже с нами. В саду у нас масса ягод — поспела смородина, поспевают вишни. Но все очень кислое, и некогда собирать. Масса цветов. В первые дни — сирень, потом пионы, маки, жасмин, а сейчас розы. Я в своей жизни столько не имела роз, сколько сейчас у нас в комнатах. Теперь у нас своя машина, но одной не хватает, и все зависим друг от друга. Город преобразился — улицы очищены от камня, а разрушения как-то не замечаем. Много зелени, которая закрывает убожество когда-то блестящего города. Немцы иногда показывают свои коготки, но в общем по-прежнему подхалимничают. Острота ощущения первых дней уже прошла, и не обращаешь внимания на то, что еще недавно поражало. Но наши девушки — бойцы-регулировщицы — по-прежнему поражают своей организованностью и смелостью. Достопримечательности как будто все видела, второй раз уже с Адрианом — разрушенный Рейхстаг, разрушенные комнаты в канцелярии Гитлера — его кабинет, комнаты приема, ожидания, залы и др., дачи крупнейших СС — жаль, что они сами не полюбовались на свои "творения". Но восстановление идет быстрым ходом, хотя город вряд ли восстановим.

Кланяйтесь всем, всем, всем. Крепко, крепко всех целую, кого можно.

Ваша М.Рудомино. Привет Марусе. Тане и Арише[55].

Письмо семье.

Берлин, 28 июня 1945 г.

Милые мои родные! Толек, вчера вечером получила твое письмо. Хотя о Вас и не беспокоилась, но все же с 1 июня никаких новостей не имела. Мне хочется узнать поподробнее о Вашей жизни. О Ляле, Сереже, Марусе, о здоровье (подробнее) Анны Ивановны, об огороде, даче, соседях, работе, снабжении, ценах и т. д.

Что же о себе? Адриан уехал в эту субботу, т. е. 23 утром. Уехал опять на своих 3-х лошадях, в бричке, с ординарцем Васькой. Снимались фотоаппаратом, который он уже привез, но карточки еще не готовы — при шлю, если выйдут. Когда он был у меня эти 9 дней, то мне хотелось, чтобы он скорее уехал, так как это здорово мешало нашей работе, тем более, что это было в последние дни перебросок[56]. Но, когда он уехал, стало очень тоскливо и пусто. Конечно, втихомолку всплакнула, жалею, что многого не досказала, не расспросила. По существу, он тот же хороший мальчик, но наносного фронтового в нем много — грубость, жестокость, отношение к жизни, выпивке и т. д. Он поехал догонять своих, которые, вероятно, в Познани. Предполагает, что их армия останется наводить порядок в Польше. Это малоприятно… Но он вынес столько опасности и близкой гибели, что мне кажется, что теперь он гарантирован. Хотя все же страшновато за него. Моментами по характеру он напоминал Сергея, то чего я всегда так боялась и не хотела. Но может быть, это и не так Только не смотри по моим письмам — разочарование. Это не так. Я очень рада, что его видела, и люблю его еще больше. Надо его вырвать для учебы, и из него получится крепкий и дельный человек

Сама я стала лучше, так как нет все же такого напряжения. Спешка кончилась в первой стадии. На днях еду в Дрезден и Хемниц, там обнаружена миллионная библиотека. А в общем до сих пор от работы удовлетворения нет. Не те книги, не те. Зато хорошее оборудование. Ну да посмотрим. До 1 августа наверняка, а там будет видно.

Крепко, крепко целую.

Письмо к Василию Николаевичу Москаленко.

Берлин, 2 июля 1945 г.

Милый Толинька. Твое теплое письмо от 19 июня по почте получила и была очень рада. Оно сильно согрело. Последние дни настроение очень поганое. Взаимоотношения обострились вновь и отражаются на всем укладе жизни и на работе. <">

По плану нашей работы: окончить обследование нашей стороны[57] — примерно 20–30 библиотек, объездить маленькие города вокруг Берлина, поехать в Дрезден, Хемниц, Лейпциг и, может, быть, в Штеттин, Франкфурт[58] и др. После этого привести все фонды и материалы в порядок, добиться эшелона и отправиться домой. Это самое трудное, так как вывоз рассчитан на три года, и когда мы получим вагоны — неизвестно. По этим вопросам в группе разногласия. Ну да шут с ними! Завтра, 3 июля, собираются гости, вино и консервы есть. Думаем сварить варенье. Жаль, что пирога не будет. Но давай договоримся. Когда приеду, Анна Ивановна нас угостит именинным пирогом и справим тогда уже все вместе — и Победу, и 3 июля, и все остальное. Хорошо? <">

Крепко, крепко всех Вас целую. Пишите чаще.

М.

Письмо семье.

Берлин, 4 августа 1945 г.

Милые мои!

<…>Встала пораньше и пишу Вам <…> Теперь о возвращении. Дел еще очень много, до сих пор не ездила в Тюрингию, а там для нас есть интересное. По Берлину тоже не окончено, многое не упаковано, не свезено на базу. Августовский план вошел в общий план Комиссии[59].И здесь, вдруг, совершенно неожиданно — письмо из Комитета за подписью нового зама Комитета Морозова об откомандировании всех нас в Москву, уполномоченным на базе остается Поздняков, а Маневский, которого до сих пор нет, должен передать базу (?) и потому вернуться и остаться здесь до 20 августа. Надо сказать, что я ничего не понимаю, но думаю, что это и есть <результаты[60] деятельности М<а-невского>. Теперь во мне два чувства борются — домой хочется ужасно, как никогда, но бросить все — все 3 месяца работы с опасностями для жизни смахнуть — глупо, безответственно и негосударственно. Своим работникам до сих пор не сказала. Ждала Коваля[60], который только прилетел. Вот такие дела — теперь ты в курсе дела.

Ждут с машиной ехать в Берлин и письмо до одиннадцати утра надо передать. Крепко, крепко всех целую.

М.Рудомино

Письмо к Василию Николаевичу Москаленко.

Берлин, 22 августа 1945 г.

Милый Толек — неожиданно вчера приехал Адриан. У него направление в Ин<ститут> ин<остранных> яз<ыков>[61], куда он должен прибыть к 1 сентября. Но он решил попутешествовать по Европе и приехать в Москву в сентябре. Сейчас он у меня, и сегодня на три дня едем в Польшу по моим делам. На будущей неделе, возможно, осуществим поездку в Тюрингию тоже по моим делам. Дел еще очень много, но ехать в Москву, видно, надо. Хотя я считаю, что это неправильно и здесь надо было бы остаться надолго — но себя в жертву приносить не стоит. Люди не видят, а история тоже не заметит. Одним словом, во второй половине сентября жди нас. Домой очень хочется. Очень довольна, что Адриан попадет домой.