Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

• Название: Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.
• Автор: Н. Борисов
• Издательство: МГУ
• Жанр: Религия
• Год: 1988

В книге даются общие сведения о внутреннем устройстве средневековой русской церкви, освещаются наиболее важные моменты ее истории, приводятся основанные на исторических источниках политические биографии выдающихся церковных деятелей XIII–XVII вв. — митрополитов Петра, Феогноста и Алексея, игуменов Сергия Радонежского, Федора Симоновского, Иосифа Волоцкого, патриархов Иова и Никона. Автором пересмотрены некоторые традиционные оценки церковных деятелей средневековой Руси, даны яркие характеристики их политических взглядов и личных качеств.

Для широкого круга читателей, интересующихся отечественной историей.

---

На Анзере Никон прожил около трех лет. За это время он успел вместе со своим наставником побы­вать в Москве. «Старец» хлопотал о постройке в ски­ту каменной церкви. Правительством царя Михаила были отпущены средства, командирован опытный строитель. Однако «старцы» Спасо-Преображенско-го монастыря сменили свое былое благоволение к Елеазару на самую ярую неприязнь. Их раздражали успехи независимого Елеазара, беспокоила популяр­ность его скита, который в перспективе мог вырасти в серьезного соперника, конкурента в борьбе за де­нежные и земельные пожалования. Соловецкие ино­ки всячески препятствовали возведению на Анзере каменного собора, притесняли самого Елеазара. В конце концов он был брошен в монастырскую тем­ницу.

Все эти события заставили Никона задуматься о будущем. Он давно уже тяготился зависимостью от проницательного и своенравного Елеазара. Не сули­ла ничего хорошего и развернувшаяся тяжба с могу­щественным Соловецким монастырем. Наконец — и это, видимо, было главным — Никон, подобно многим выдающимся деятелям древнерусского монашества, вопреки заветам смирения и послушания искал са­мостоятельности и власти хотя бы в небольшом кру­гу учеников. Его манила перспектива завести соб­ственное «дело»: стать во главе монашеской общины.

Опыт учителя, Елеазара, как, впрочем, и жизне­описания многих других «преподобных», убеждал Никона в том, что самый верный путь к достижению этой цели лежит через отшельничество, строгое уеди­нение, быстро приносящее славу «святого», а вместе с ней и почитание мирян, преклонение учеников.

Летом 1639 г. Никон покидает Анзер. Карбас, на котором он плыл, направлялся в устье Онеги. Оттуда Никон перебрался в уединенный монастырь, распо­ложенный в ста верстах к югу, на живописном бере­гу Кожозера. Единственная связь с миром — своен­равная, порожистая река Кожа, левый приток Оне­ги, была непригодна для судоходства. Лишь зимой, по льду, добирались в монастырь обозы со всякими припасами и товарами.

Иногда с обозом привозили и ссыльных: со вре­мен Бориса Годунова монастырь служил местом по­стрижения опальных бояр. В отрезанной от мира обители они чувствовали себя хозяевами; привыкнув к власти, стремились подчинить себе немногочислен­ную иноческую общину.

Две собственноручно переписанные богослужеб­ные книги, составлявшие все имущество Никона, он передал монастырю взамен вклада, который требо­вался от каждого новоприбывшего. Впрочем, Никон обосновался не в самом монастыре, а в его окрестно­стях. Он начал жизнь отшельника, ревностного по­следователя анзерского подвижника. Расчет Нико­на— если, конечно, мы правильно понимаем мотивы поступков столь противоречивой натуры — оказался верным. Спустя года два после прихода на Кожозеро он был избран игуменом лесного монастыря.

Новый игумен оказался хорошим хозяином. В го­ды его управления лесной обителью (1643—1646) ее владения расширились. Царь пожаловал монастырю весьма доходное право беспошлинной торговли солью. Монастырь, не имевший прежде даже ограды, бы­стро богатеет.

В 1646 г. Никон покинул Кожозеро и отправился в Москву хлопотать о новых льготах для своей оби­тели. Он добился приема у самого царя, 17-летнего Алексея Михайловича. Эта встреча имела неожидан­ные последствия. Царь повелел Никону остаться в Москве и вскоре определил его на очень высокую в иерархическом отношении должность игумена мос­ковского Новоспасского монастыря.

Основанный Иваном Калитой в московском Крем­ле Спасский монастырь во второй половине XV в. был выведен за черту города. Ему отвели новое ме­сто на левом берегу Москвы-реки, ниже устья Яузы, в районе, где располагались древние московские «бо­гомолья»: Симонов и — на другом берегу реки — Да­нилов монастыри. Между Новоспасским и Симоно­вым монастырями находились Крутицы — резиденция митрополитов Сарских и Подонских. После распада Золотой Орды бывшие сарайские (сарские) владыки, оставшись не у дел, выполняли роль «правой руки» московских митрополитов, а затем и патриархов.

Новоспасский монастырь пользовался особым расположением царя Алексея Михайловича: с давних пор он служил местом погребения потомков любим­ца великого князя Василия I боярина Федора Кош­ки. Одной из ветвей «Кошкина рода», как выража­лись составители родословных сборников, были и Романовы. Игумены Новоспасского монастыря носи­ли почетное звание архимандритов. Многие из них становились со временем епископами и даже митро­политами.

Чем объяснить необычайное расположение юного Романова к игумену глухого монастыря, мужицкому сыну Никону?

Несомненно, большую роль сыграли личные каче­ства царя и Никона. Воспитанный в духе «древнего благочестия», с детства окруженный горячо верую­щими людьми, Алексей был глубоко религиозен. Впо­следствии он готов был отдать чуть ли не полказны за какую-нибудь наспех сфабрикованную греками ре­ликвию — «чудотворную главу Иоанна Златоуста» или «животворящий крест». Для такого человека особое значение имело то обстоятельство, что оба они, царь и Никон, были духовными детьми одного отца — анзерского отшельника Елеазара [123] .

Что касается Никона, то он, пройдя тяжелую шко­лу жизни, закалившую его выдающуюся натуру, стал одним из тех ярких людей, которых, однажды увидев, трудно забыть. Годы лесного безмолвия научили его великому искусству молчания, накопили в душе за­пас духовной энергии. Вместе с тем он не был огра­ничен прямолинейной бескомпромиссностью фанати­ка. Опыт игуменства в сотрясаемом внутренними распрями Кожозерском монастыре выработал у Нико­на навыки обхождения с людьми.

И все же необычайное расположение юного царя к Никону объяснялось не только личными мотивами. Важно отметить, что Никон появился в Москве очень ко времени: то был момент, когда спрос на незауряд­ных людей из числа духовенства был очень велик. Еще в правление Михаила Романова (1613—1645) в высших церковных и правительственных кругах рас­пространилась мысль о необходимости основательной «чистки» рядов духовенства, введения «благочинно­го», единообразного богослужения во всех церквах.

Повышение авторитета церкви, сильно пошатнувшегося в первой половине XVII в., было необходимой частью работы по укреплению феодальной государ­ственности в целом. Оно имело большое значение и для упрочения позиций новой династии.

В 1636 г. девять нижегородских священников об­ратились к тогдашнему патриарху Иоасафу (1634— 1640) с челобитной, в которой указывали на многочис­ленные беспорядки в жизни приходского духовенства и требовали строгих мер воздействия. О том же писа­ли «наверх» и другие ревнители церковных уставов. Из этих жалоб складывается весьма мрачная картина. Вместо того, чтобы заботиться о душах своих прихо­жан, священники проводили время в пьянстве и рас­путстве. Они не только не произносили проповедей, но даже саму церковную службу стремились сокра­тить путем введения «многогласия» — одновременно­го чтения и пения различных молитв и текстов. Как белое, так и черное духовенство отличалось безгра­ничным корыстолюбием. В обителях иноки пировали с местной знатью. Руководящие посты в монастырях приобретались взяткой боярину или архиерею. Меж­ду тем народ терял уважение к духовному званию, не желал ходить в церковь и соблюдать посты, пре­давался языческим, «дьявольским» игрищам, приуро­чивая их к церковным праздникам.

Патриарх в ответ на жалобы направил поповским старостам и светским чиновникам духовного ведом­ства своего рода циркуляр — «память». Он требовал решительно  бороться  с  церковными  беспорядками[124].

Понимая, что одними строгостями попов не вразу­мить, церковное руководство озаботилось подбором наиболее достойных кандидатур на должности «про­топопов» — блюстителей порядка в церковных окру­гах. Протопопы должны были личным примером учить подчиненных им приходских священников до­бродетели и благочинию.

Среди церковных деятелей, обеспокоенных паде­нием авторитета духовенства, особой активностью отличался протопоп Благовещенского собора в мос­ковском Кремле, духовник и наставник юного царя Алексея Стефан Вонифатьев. Красноречивый пропо­ведник, Стефан пользовался огромным авторитетом при дворе. Он играл здесь примерно ту же роль, что и Сильвестр при дворе юного Ивана IV.

Вонифатьев собрал вокруг себя наиболее горячих поборников церковного благочиния из разных горо­дов России. Это сообщество единомышленников из­вестно в литературе под названием «кружок ревни­телей благочестия». Присмотримся поближе к этим людям: все они отмечены судьбой.

В 1649 г. из Нижнего Новгорода Стефан Вони­фатьев вызвал известного проповедника 58-летнего Ивана Неронова. Он получил высокий пост протопо­па Казанского собора — одного из главных храмов Москвы. Собор был построен князем Д. М. Пожар­ским на Красной площади в память об освобождении России от чужеземцев. Проповеди Ивана Неро­нова в Казанском соборе собирали множество слу­шателей. Посещал их и сам царь со своим семей­ством и боярами. Не довольствуясь поучениями, Неронов распорядился расписать храм снаружи нра­воучительными сентенциями, цитатами из «святых отцов».