Н. Борисов - Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.

• Название: Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв.
• Автор: Н. Борисов
• Издательство: МГУ
• Жанр: Религия
• Год: 1988

В книге даются общие сведения о внутреннем устройстве средневековой русской церкви, освещаются наиболее важные моменты ее истории, приводятся основанные на исторических источниках политические биографии выдающихся церковных деятелей XIII–XVII вв. — митрополитов Петра, Феогноста и Алексея, игуменов Сергия Радонежского, Федора Симоновского, Иосифа Волоцкого, патриархов Иова и Никона. Автором пересмотрены некоторые традиционные оценки церковных деятелей средневековой Руси, даны яркие характеристики их политических взглядов и личных качеств.

Для широкого круга читателей, интересующихся отечественной историей.

---

Двумя годами ранее, в 1647 г., к Вонифатьеву явился 27-летний сельский священник из нижегород­ских краев Аввакум Петров. Он горел желанием по­служить на благо церкви. Царский духовник ласково обошелся с Аввакумом, одарил его иконой и книгой и отправил в родные края. Несколько лет спустя он выхлопотал для него место протопопа в городе Юрь-евце Поволжском, на границе костромских и ниже­городских земель. Однако строгий, нетерпимый свя­щенник восстановил против себя прихожан. В мае 1652 г. Аввакум вынужден был покинуть Юрьевец и вновь искать помощи у Стефана Вонифатьева[125].

Пострадали и были изгнаны своей паствой и дру­гие «ревнители благочестия» — костромской протопоп Даниил, романово-борисоглебский поп Лазарь, му­ромский поп Логгин.

В то время как простоватые провинциальные «ба­тюшки» рьяно обличали пороки и слабости своих прихожан, получая в ответ лишь брань и побои, в Москве, при дворе, на церковные дела смотрели го­раздо шире. Правительство Алексея Михайловича склонялось к мысли о необходимости пересмотра всех церковных обрядов и приведения их в соответствие с греческой богослужебной практикой. Это было вызва­но   прежде   всего   стремлением   упорядочить   обрядовую практику русской церкви в условиях роста ре­лигиозного вольномыслия и падения авторитета ду­ховенства.

Вместе с тем сближение с греческой церковью должно было поднять престиж Российского государ­ства на православном Востоке. К середине XVII в. горизонты московской дипломатии сильно расширя­ются. Перед ней начинает вырисовываться идея, по­лучившая полное развитие в XVIII—XIX веках: ис­пользование христианского населения Османской им­перии в качестве политического союзника. Как это не раз бывало в истории, пылкие религиозные призывы скрывали трезвый политический расчет.

Связь российской церкви с константинопольским патриархатом сохранялась и после установления ав­токефалии в 1448 г. Греческие иерархи со смешан­ным чувством смотрели на русское «православное царство»: они ждали от него материальной и духов­ной поддержки и в то же время не могли избавиться от привычного, укоренившегося пренебрежения к «се­верным варварам». Впрочем, константинопольский патриарх признал в свое время акт венчания Ива­на IV на царство и тем оказал ему немалую услугу.

Во второй четверти XVII в. представители высше­го греческого духовенства постоянно посещают Мос­кву, привозя с собой всякого рода церковные «святы­ни», которые пользовались большим спросом в Рос­сии, а также политические новости и секреты, интере­совавшие Посольский приказ.

Приезжавшие в Москву греки настойчиво указы­вали русским на многочисленные и часто весьма су­щественные различия в русском и греческом богослу­жении и церковных обрядах. Однако московские книжники с несокрушимым высокомерием отвечали: «Всех греческих старых переводов добрых правила у нас есть; а новых переводов греческого языка и вся­ких книг не приемлем»[126].

Разночтения в русских и греческих церковных книгах приводили порой к настоящим скандалам. Так, в период патриаршества Филарета из России было послано в афонские славянские монастыри большое количество богослужебных книг московской печати. Однако афонские иноки, главным образом греки по происхождению, изучив эти книги, объявили их еретическими. Особое раздражение вызвала у греков московская традиция «двоеперстного» крестно­го знамения.

По решению афонских «соборных старцев» мос­ковские книги были публично сожжены как еретиче­ские. Тем, кто признал их за истинные, пригрозили костром.

Узнав об этой акции греков, российские иерархи были возмущены. Несколько лет спустя известный московский книжник Арсений Суханов во время пре­ний с греками о вере, упрекая их за этот случай, го­ворил, что их собственные книги печатаются «у лати­нян», в Венеции, и потому полны «латинских ере­сей»[127]. Грекам следовало бы сжечь как еретические отнюдь не русские, а свои собственные богослужеб­ные книги, восклицал Суханов.

Мнение Суханова разделяло большинство тог­дашнего русского духовенства. Оно имело глубокие исторические корни. Уже во второй половине XV в. в русской церкви утвердилась мысль о том, что по­сле Флорентийской унии и падения Константинополя истинное, чистое христианство сохранилось лишь на Руси. Все новое, что шло от греков, казалось подо­зрительным, ложным. Это мнение господствовало и в XVI столетии. Оно по-своему отражало тогдашнее внутри- и внешнеполитическое положение России. Напряженная борьба за ликвидацию пережитков феодальной раздробленности в экономике и полити­ческой системе России не позволяла даже таким увлекавшимся и далеко не консервативным людям, как Иван Грозный, посягнуть на привычные идеоло­гические представления. Круто расправляясь с не­угодными церковными иерархами, он при этом нико­гда не покушался на традиционную православную доктрину. Царь беспощадно преследовал еретиков, пресекал попытки католической пропаганды в России.

Понимая всю опасность неосторожных вторжений в область веры, царь в то же время почитал полез­ным для государства всеми средствами, в том числе и личным примером, укреплять религиозность своих подданных. Возбуждение фанатизма, распростране­ние идеи о религиозной исключительности, богоиз­бранности России он считал одним из необходимых условий успешного    решения    военных задач в Поволжье и Прибалтике. Той же линии придерживались и преемники Ивана Грозного — царь Федор Иванович и Борис Годунов.

В первой половине XVII столетия пошатнулись многие устоявшиеся представления о внутреннем устройстве России и ее месте среди других государств. Потребности экономического развития страны, под­держания ее военного потенциала на европейском уровне настоятельно требовали приоткрыть дверь в Европу, шире взглянуть на мир, отказаться от тради­ций «закрытого общества». Осторожно, с оглядкой правительство молодого царя Алексея вступало на этот путь, который полвека спустя привел к петров­ским преобразованиям. Перемена в отношении к гре­ческому православию была своего рода пробным камнем новой политики.

Правительство понимало, что отказ от традиции не пройдет безболезненно. Нужен был человек, спо­собный твердой рукой повести дело церковной ре­формы. Одной из самых ярких фигур среди церков­ных иерархов был Новоспасский архимандрит Никон. Алексей Михайлович с семейством часто посещал его монастырь. Царь приказал Никону каждую пятницу являться во дворец для беседы.

Со своей стороны Никон стремился укрепить рас­положение царя. Он ищет дружбы с близкими ко двору московскими «ревнителями благочестия» — Стефаном Вонифатьевым, боярином Ф. М. Ртищевым и их окружением. Новоспасский архимандрит высту­пает активным сторонником обновления церковной жизни, о котором мечтали «ревнители благочестия». Заметив, что царь и его духовник уважительно отзы­ваются о константинопольском патриархе, Никон ста­новится ревностным грекофилом.

Усилия Никона не пропали даром. 19 марта 1649 г. он стал митрополитом Новгородским.

На берегах Волхова Никон энергично действовал в духе программы «ревнителей благочестия». Он по­требовал, чтобы священники произносили проповеди, запретил пресловутое «многогласие», добивался со­вершения обрядов в соответствии с греческими тра­дициями. На средства митрополии Никон устраивает богадельни, организует раздачу хлеба нищим и го­лодным.

Как и следовало ожидать, требовательность ново­го митрополита, его строгие меры по отношению к ленивому и распущенному новгородскому духовен­ству принесли ему немало врагов. Во время восста­ния 1650 г. новгородцы жестоко избили Никона, укрывшего на своем дворе царского воеводу и пу­блично проклинавшего зачинщиков мятежа. Однако в конечном счете эти происшествия пошли на пользу митрополиту, укрепили расположение к нему царя и бояр.

В то время как Никон сражался со строптивым новгородским духовенством и усмирял мятежный по­сад, в Москве готовились к проведению церковной реформы.

Еще в середине 40-х годов один из наиболее близ­ких ко двору лиц боярин Ф. М. Ртищев основал не­далеко от царского села Воробьева, на правом бере­гу Москвы-реки, Андреевский монастырь. Он населил его выходцами из украинских монастырей, преимуще­ственно — из Киево-Печерского. Киевское православ­ное духовенство еще в 30-е годы XVII в. провело у себя ту церковную реформу, то исправление богослу­жебных книг по греческому образцу, которое наме­ревались теперь провести и в Российском государ­стве. Андреевский монастырь призван был стать своего рода рассадником новых порядков, эталоном истинного, «сверенного» с греческим иноческого бла­гочестия.

Одновременно Ртищев на свои средства отправ­лял московских иноков и приходских священников для обучения в киевские монастыри.