Кейс Ваайман - Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I

• Название: Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I
• Автор: Кейс Ваайман
• Издательство: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 5-89647-148-3

Эта книга — путеводитель по безграничному пространству духовности. Кейс Ваайман ставит перед собой вопрос, что же такое духовность, и рассматривает все возможные ее проявления: духовные традиции древних и современных мировых религий, духовность человеческой жизни, духовность обычных людей и религиозных деятелей, духовность библейская, духовность мистическая, духовность христианская, проявляющаяся в мученичестве, аскетических движениях, в жизни общины верующих, социальных и исторических процессах, происходящих в церкви, богослужении, еретических движениях, эсхатологическом мировоззрении, богословии, духовность современной культуры. Книга Кейса Вааймана уникальна и не имеет аналогов. Данное исследование будет интересно не только специалистам — философам, религиоведам, богословам, психологам, серьезным студентам, но и всем тем, кто вместе с автором этой книги задается вопросом о человеческой духовности.

---

Призванный Нести это,

В одиночестве Испытывать это,

Избранный Выстрадать это И свободный Отрицать это,

Я увидел

На одно мгновенье

Парус

В солнечном шторме Вдали

На гребне волны,

Одинокий, уносящий Прочь от земли В море227.

Удачный образ для позитивного одиночества: корабль, покидающий берег привычной системы координат, устремляется к неведомому, парусник, движимый ветром и светом, поддерживаемый волнами. Другой образ, используемый Хаммаршельдом, — это образ рудокопа, который, находясь глубоко под землей, ползет по узкому проходу, освещаемому только шахтерским фонариком, и прорубает себе дорогу: «Постоянный мрак. Все тот же постоянно пробирающий насквозь холод. Все то же постоянное одиночество — окруженное каменными стенами, но стенами ненадежными»228. Рудокоп безысходно заперт в своем темном тоннеле. Выхода из него нет: узкая, темная подземная шахта, ненадежные и влажные стены, рудокоп должен продвигаться по этому темному тоннелю, будучи отрезан от общества, которое находится наверху. Единственная возможность, оставшаяся ему в этом мраке, — это «путь внутрь»: ощущение своего незаменимого существования в свершении своей жизни, когда то, что ты избираешь, совпадает с твоей избранностью. «Каждый миг ты выбираешь себя. Но себя ли ты выбираешь? Тело и душа содержат тысячу возможностей, из которых ты можешь выстроить множество разных “Я”. Но лишь в одном из них есть конгруэнтность между избирающим и тем, что избрано»229. Это — призвание: в одиночестве соединиться с незаменимой единственностью своего жизненного пути280, бескомпромиссно соединиться с той дорогой, по которой тебе надлежит идти, и иметь мужество — именно в этой незаменимой конкретности — быть одиноким231. Одиночество призванного — это одиночество пути к смерти: «Каждый должен пройти в одиночку через смертное уничтожение своего “Я”. И по эту сторону смерти он никогда не найдет дорогу к кому-либо, кто уже прошел через это»232.

Путь одиночества

Путь одиночества полон боли, но эту боль нельзя путать с болью изоляции: «То, что делает одиночество болью, — это не то, что мне не с кем разделить свое бремя, а то, что я один должен нести свое собственное бремя»233.

Неизбежность моего жизненного пути порождает боль одиночества, которая уравнивает меня с тем путем, который избрал меня и загоняет меня в ту судьбу, которая свершается в моей жизни, это — боль, пробуждающая сознание предельного одиночества: «Молись, чтобы твое одиночество побуждало тебя находить что-то, для чего ты мог бы жить, достаточно великое, чтобы за это умереть»234. Одиночество противостоит мне двумя причиняющими боль вещами: коль скоро я иду тем путем, который избрал меня, я лишаюсь всяких внешних соотношений; в то же время я сплавлен с незаменимой конкретностью хода моей жизни. Чтобы спастись от этой обнаженности, мы убегаем в свою работу: «Работа — анестезия против одиночества»235. Работа настолько истощает нашу нервную систему, что конфронтация с уникальностью нашего жизненного пути нейтрализуется: «Усталость заглушает нашу боль, но искушает мыслями о смерти. Именно этот способ преодолеть одиночество искушает нас — окончательное бегство от жизни»236. В то же время усталость предлагает изысканный шанс: она противостоит мне вопросом, действительно ли это моя жизнь, и одновременно лишает меня силы и желания одиноко противостоять чему-то еще: «Слишком усталый для общения, ты ищешь одиночества, но ты слишком устал, чтобы это одиночество наполнить»237. Усталость ставит меня перед фундаментальным выбором: сказать «да» или бежать.

Усталый И одинокий,

Настолько усталый,

Что болит сердце.

Талая вода Стекает по скалам.

Немеют пальцы,

Дрожат колени.

Теперь,

Как раз теперь Тебе нельзя сдаваться.

Другие находят Места для отдыха,

Солнечные места,

Где они могут встречаться Друг с другом.

Но это твой путь,

И именно теперь Ты не должен сдаваться.

Плачь,

Если можешь,

Плачь,

Но не жалуйся.

Путь избрал тебя, — А ты должен быть ему Благодарным [947] .

Пространство одиночества

Избирая путь, который меня избрал, я вступаю в «одиночество, освобожденное от страха одиночества» [948] . Мое поведение больше не втянуто в шумиху моего нарциссизма. Пугавшее одиночество избавлено от гнета и просто погружено в тихое одиночество всего, что существует: «Одинокий в своем тайном росте, он обрел родство со всеми растущими вещами» [949] . С внешней точки зрения путь одиночества — это лиминальный процесс, но эта лиминальность создает внутреннее дружество. Она преображает человека в «одного из тех, у кого вместо подушки пустыня и кто называет звезду своей сестрой. Одинокий. Но одиночество может быть общением» [950] . Вне социального порядка пробивается, подобно роднику, новая жизнь: «Один возле родника посреди вересковой пустоши, ты еще раз осознал свое одиночество — такое, какое оно сейчас и каким оно всегда было. Ибо оно было всегда — даже тогда, когда дружба других временами скрывала его наготу. Но родник — живой. И твой долг — его охранять» [951] . Жизнь в своей неповторимости обнажает бытие. Отделенное от социального измерения («один возле родника посреди вересковой пустоши»), твое первозданное бытие выступает в своей наготе: «родник — живой». В то же время претерпевание своего жребия продолжается.

Продвижение по тому пути, который меня избрал, не предоставляет никакой иной поддержки, кроме самого пути. Путь осуществляется в чистой вере. Здесь — сам темный путь, одинокое продвижение вне координат — и ничего больше. Но именно так, будучи сокрыт от посторонних глаз и будучи сокрыт от тебя, идет и Бог вместе со своим творением. Он также следует тем путем, который Его избирает. Он также идет в одиночестве: «О Ты, страждущий среди нас в предельном одиночестве» [952] . Одиночество Бога соединено с Его делами, соединено с нами, которых Он сотворил свободными. Эта связь есть доверие, из которого «Он удаляется… в свое одиночество» [953] .

Бог влияет на нас тогда, когда мы влияем на Него. «Радуйся, если Бог нашел пользу для своих дел в твоих стараниях. Радуйся, если ты чувствуешь, что то, что ты сделал, было “необходимо”, однако и тогда помни, что ты — лишь инструмент, с помощью которого Он добавил крохотное зернышко к Вселенной, сотворенной Им для своих целей» [954] .

В единстве моего и Божьего пути, моих и Его свершений Бог и человек едины друг с другом. Это — то «внутреннее одиночество», что дает нам нерушимый покой, «неважно, где и с кем это происходит» [955] .

Библиография

Askese undMonchtum in der alien Kirche, Hrsg. K. Frank), Darmstadt, 1975.

Bartelink G., De bloeiende woestijn. De wereld van het vroege monachisme, Baarn, 1993.

Brown P., Die letiten Heiden, Frankfurt a.M., 1995.

Burton-Christie D., The Word in the Desert. Scripture and the Quest for Holiness in Early Christian Monasticism, New York etc., 1993.

Certeau M. DE & Roustang F., La solitude. Une verile oublie.e de la communication, Paris, 1967. Geschichte des christlichen Monchtums in der alien Kirche, Hrsg. K. Frank, Darmstadt, 1975. Hammarskjold D., Vagmarken, Stockholm, 1963. Нидерландский перевод: Merkstenen, Kampen, 2000.

Kraus H., Klagelieder (Threni), Neukirchen — Vluyn, 1968s.

Loneliness, в The Way 16, 1976, № 4.

Muto S., Celebrating the Single Life. A Spirituality for Single Persons in Today’s World, New York,

«

Les peres du desert des maitres actuels? в La Vie Spirituelle t. 140, 1986, № 669.

Lesperes du desert des maitres utiles? в La Vie SpiritueUe t. 140, 1986, № 670.

The Sayings of the Desert Fathers, transl. B. Ward, Kalamazoo, 1984.

Schneider M., Aus den Quellen der WHste. Die Bedeutung derfrHhen Monchsvalerfur eine Spiritualitat heute, Koln, 1989.

Tegenspel vanuit de woestijn, в Speling40, 1988, № 1.

Waaijman K., Psalmen vanuit de ballingschap, Kampen, 1986.

3.5 Духовность мучеников

Понятие «мученик» (martyr) восходит к греческому глаголу martyrein, что означает «свидетельствовать». В таком случае «мученик-свидетель» есть тот, кто своей жизнью свидетельствует о Царстве Божьем, противостоя той власти, которая отрицает это притязание. В исламе «шахид» тоже означает «свидетель». В иудаистской духовности свидетельствование описывается выражением киддуш ха-шэм: «освящение Имени [Всевышнего]». Но мы говорим «мученик», имея в виду публичное свидетельство: всегда находились люди, которые своей кровью свидетельствовали о безусловной власти Бога.

Киддуш ха-шэм в эллинистический период. Во времена Даниила, когда эллинистические правители использовали в качестве политического средства синкретизм, благочестивым израильтянам впервые пришлось свидетельствовать о безусловной власти Бога. Филипп Македонский развил идею единого царства с единой культурой и единой религией. Еврейский народ противостоял этой идее. При Антиохе IV (175–164 гг. до н. э.) это превратилось в открытую конфронтацию: «Царь Антиох написал всему царству своему, чтобы все были одним народом и чтобы каждый оставил свой закон» (1 Макк 1:41–42). Конкретно это означало принятие языческих идолов, отказ от субботы и от обрезания, приношение нечистых жертв и принятие в пищу свинины (1 Макк 1:45–49). «А если кто не сделает по слову царя, да будет предан смерти» (1 Макк 1:50). «Книги Закона» сжигались, и даже просто иметь Писание было смертельно опасно (1 Макк 1:56–57). Казнили женщин и детей; уничтожали целые семьи (1 Макк 1:60, 61, см. также 2 Макк 6:9-12).