Алексей Евдокимов - ТИК

• Название: ТИК
• Автор: Алексей Евдокимов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00370-3

Множество совершенно разных людей, анонимно общаясь на популярном сайте в Рунете, восстанавливают Тайную Историю Кино: расследуют мистические совпадения в судьбах его звезд и зловещие закономерности, связывающие шедевры «важнейшего из искусств» с наиболее жуткими преступлениями XX века. Собственное занятие кажется им игрой — до тех пор, пока сами они не оказываются в ней разменными пешками.

Уверенный дебют в «одиночном катании» молодого рижанина Алексея Евдокимова (известного по написанным в соавторстве с Александром Гарросом романам «[голово]ломка», «Серая слизь», «Фактор фуры») сочетает каноны классического интеллектуального триллера с едкой социальной сатирой.

Многофункциональный киборг-литератор «ГАРРОС-ЕВДОКИМОВ» завершил свою программу, и, когда он размагнитился, оказалось, что им управляли замечательный журналист и замечательный писатель. Судя по их сольным вещам, Евдокимов был тем оператором, который курировал язык, сюжетную моторику и в особенности выработку гормонов социальной ненависти

Лев Данилкин

---

…Ник, говоришь? Что ж, это даже не лишено изящества — не изобретать сетевой псевдоним, а так и назваться: «никнэйм», «Ник»… Вышла эдакая схватка безымянных… Ну а что с этим Ником? Регистрация: Jan 2006, адрес тоже не указан, сообщений — 8. Аватарки вообще нету. Виталь подумал, что большинство завсегдатаев «Синефобии» в жизни, скорее всего, знакомы между собой — и на конференции, как водится, заочно сводят интеллектуальные счеты, попутно забавляясь взаимной идентификацией. Причем кто-нибудь из этих «Эдов Вудов», «Майклов Майерсов» и прочих Predator’ов вполне может оказаться знакомым самого Виталя.

Забавно: количество зарегистрировавшихся заметно растет в последние недели — причем явно в связи с «Тайной историей…». Конспирология нынче в моде…

…Кстати, об «обратной связи». Эпизод хичкоковского «Psycho», в котором Бейтс режет моющуюся в душе героиню Джанет Ли, стал для жанрового синема знаковым и по какому-то из опросов даже был признан самым эффектным экранным убийством. А в 1988-м («Premiere» со ссылкой на «Intermedia») 31-летний маньяк Кеннет Хант изнасиловал и убил 71-летнюю Майру Дэвис. Некогда Майра дублировала Джанет Ли в «душевой» сцене…

Ну что, пора и нам заявить о себе… Виталь большим глотком добил бутылочку «Тинькофф», переправил ее в мусорное ведро, потер ладони и принялся вколачивать собственную «маляву» — со ссылкой на случайно найденную вчера в криминальном разделе какой-то из новостных лент заметку: «Фанат фильмов ужасов убил 4-х человек и пытался загрызть себя».

Рига, май 1998-го

Так и стою — спиной к стене справа от дверного проема и от лужи блевотины, оттянув рукой майку, не в силах пошевелиться: конечности то ли настолько тяжелые, что их не сдвинуть, то ли наоборот, невесомые и полые, без мышц — и потому неподвластные. От всего моего организма осталось словно одно сердце — но уж оно рубит так, что от этого, кажется, подрагивает стена, на которую я не то опираюсь, не то готовлюсь по ней сползти…

А потом внутри меня срабатывает некий детонатор и закоченевшее было тело почти одновременно совершает целую кучу движений: прыгает к входной двери, хватает ее ручку, дергает, отпускает, делает шаг назад, нагибается, хватает валяющиеся тут же, в прихожей, мои кроссовки, запихивает в них стопы, ловит шнурки и все никак, никак, никак не может с ними справиться… Случайно подняв глаза, я вдруг вижу себя в зеркале. Стискиваю зубы. Зажмуриваюсь. Судорожно вдыхаю-выдыхаю… Вдыхаю… Выдыхаю…

Вроде бы мне удается худо-бедно овладеть собой, но связно думать я по-прежнему абсолютно не в состоянии. То есть еще куда менее в состоянии, чем раньше…

Я хромаю, волоча шнурки, по коридору, не в силах посмотреть на дверь справа от меня, — дохожу до его конца (четыре шага), до второй комнаты. Никого. Больше комнат в квартире нет. Я зачем-то возвращаюсь на кухню. Она прямо-таки завалена, загромождена солнцем. В приоткрытое окно несутся детские вопли, собачий лай, лязг тарелок у соседей. Желудок мой снова медленно скручивается, будто из него выжимают воду, — тошнота идет вверх под напором. Я напрягаюсь — она приостанавливается… нехотя рассасывается… не до конца.

Я смотрю на стол. Загаженный, заляпанный, засыпанный крошками… На секунду мелькает: эта кухня и этот стол в желтом электрическом освещении, тусклом из-за напластований табачного дыма под потолком… Все плывет в глазах… И чья-то рожа напротив меня, потная, красная, с невменяемыми белыми глазами и разинутым плюющимся ртом… Кто? Нет, не помню…

Три стакана. Два одинаковых — пошире; один, тоже круглый, — поуже и повыше, заполненный бычками. Одна табуретка валяется на боку. Возле ножки стола на линолеуме — россыпь пепла, окурков и фарфоровых осколков.

(Задетое неверным уже движением приспособленное под пепельницу блюдце летит на пол — блля… А, хер с ним… Я ищу, куда стряхнуть сигарету, он обводит стол мутным взглядом, сует мне пустой стакан: «Все равно он дезертировал…» Докурив, я бросаю незатушенный бычок на дно и долго слежу за идеально вертикальной струйкой белого дыма, пьяно думая: кадр!..)

Сколько нас тут было? Кто на станции сел на электричку, а кто вместе со мной поехал сюда? И куда это — сюда?..

Медленно я поворачиваюсь. Медленно ковыляю обратно по коридорчику. Кошусь на блевотину. Останавливаюсь напротив первой комнаты. Поднимаю взгляд.

Он лежит в полуметре от двери, лицом в пол, головой ко входу, чуть наискось, как-то неуклюже подвернув руки. Широченная, почти черная лужа — уже засохшая, уже пятно… и щедрый, брызгчатый, обтекающий мазок на стене, на светлых выцветших обоях… Очень, очень много крови — густо, сыро воняющей…

В глазах у меня темнеет. Нет! Нет… Я не отрублюсь… Мотаю башкой. Фокусирую взгляд.

Нож. Нож валяется на полу рядом с трупом — кухонный нож с черной пластиковой рукояткой, с длинным, широким, блестящим, испачканным лезвием. Я поднимаю к глазам левую руку. На подушечке большого пальца — маленький подсохший порез.

(— …Попробуй, — скалясь, он сует мне рукоятку. — Осторожней!.. — Но я уже шиплю и облизываю палец.)

На нем голубые джинсы, сильно вытертые на заду, и белая майка. У него бритый затылок, он длинный и худой, и я его знаю. Одновременно — узнаю и вспоминаю.

Ник. Никонов Русел. Это он орал что-то мне ночью на кухне. Это его нож и его хата. Это к нему мы ехали на маршрутке со станции. Это его в компании с кем-то еще мы встретили по дороге в Юрмалу.

С кем? С кем еще?

Снова отступив в коридор, я стискиваю голову обеими руками, пытаясь вспомнить, — и в этот момент над самым ухом яростно, оглушительно, бесконечно, беспощадно грохочет звонок.

Звонок в дверь.

5

Москва, январь 2006-го

— Кого еще видел?

— А! Андрюху встретил Силецкого. Случайно совершенно, прикинь. В «Синдбаде». Знаешь «Синдбад»?

— Это где?

— На Никитском, что ли, бульваре. Меня туда Маринка повела — и вдруг бах: Андрюха. С девицей своей новой.

— И чего Андрюха? Где он сейчас?

— Да в страховой какой-то компании… По-моему, страховой…

— А кем?

— Ну, юристом.

— А, да, он же юрист. Как башляют?

— Ну, мы об этом не говорили, но я думаю, нормально башляют… Иначе хрен бы Андрюха там работал!

— С девицей он был, говоришь? Че за девица?

— О, девица та еще. Некая Ксюха. Страшна как моя жизнь, но понты, понты! Настоящие такие московские. Хотя сама несколько лет как из Питера.

— Ну как водится… Кто она вообще?

— Коллега, блин. Кинокритик. Но это якобы по большей части уже в прошлом, это для нее так, «забавы молодости» — с таким, знаешь, пренебрежительным видом… Сейчас она сценарии сериалов пишет. «Мера пресечения», «Хранитель», чего-то еще…

— «Хранителя» я как-то смотрел серии полторы. Бредятина полная.

— Да ну, сериалы, е-мое… Это ж вообще плейстоцен.

— Ну а что, вариться в этом — круто считается?

— Это смотря как ты котируешься. Если с улицы пришел — много, понятно, не заплатят. Но если у тебя есть имя, если тебя подписывают на статусные проекты, куда баксы лимонами вбухивают… Сейчас же все главные каналы пупок надрывают, чтоб по сериальным понтам конкурентов обставить. Извини меня, если только за право экранизации авторам раскрученных бестселлеров платят по полста штук! Не рублей, сам понимаешь…

— Стой. Ксения? Не Назарова случаем?

— А хрен ее знает. По-моему, она фамилии вообще не называла.

— Вот прикол, если это она… С Силецким, значит…

— Такая довольно страшноватая. Ну, не то чтоб совсем, но ничего особенного. Волосы такие русые, вот до сих примерно…

— Так это, наверное, она.

— А кто такая?

— Она? Это же бывшая Гордина баба.

— Погоди…

— А, да, ты же не знаешь Гордина… Еще один коллега твой, кинокритик. Довольно, по-моему, известный. Бывший, правда, тоже.

— Игорь, что ли, Гордин?

— Ну.

— Тот, что ли, который в «Итоги» когда-то писал? В старые еще, пархоменковские?

— Ну, это я точно не знаю. Знаю, что он в продюсеры пару лег назад подался. Это же сейчас так модно, ты че — кино продюсировать! А Гордин — он вообще знаменитость. Дикий эрудит, про кино знает вообще всё, со всей кинотусовкой знаком.

— Ну, я слышал про него…

— …На какой-то фестиваль наш его звали фильмы отбирать в конкурс. Причем молодой, тридцать с небольшим. Сценарист, опять-таки, продвинутый…

— «Болевой порог»? Там же его, по-моему, сценарий?..

— Да, кажется. Между прочим, с ним — с Гординым, я имею в виду, — какая-то странная история случилась, я слышал. Недавно совсем. Якобы он вдруг пропал неожиданно. Чуть ли не на бабло немереное влетел и свалил куда-то. Эта Ксения, конечно, о нем не обмолвилась?

— Нет…