Жан Жубер - Незадолго до наступления ночи

• Название: Незадолго до наступления ночи
• Автор: Жан Жубер
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020275-Х; 5-9577-0727-9

Дневники «проклятого поэта».

Исповедь БЕЗУМНОГО ГЕНИЯ, написанная буквально «кровью сердца». О ТАКИХ рукописях говорят — «эта книга убивает».

Завладеть этими дневниками мечтали многие ученые — однако теперь, почти случайно, к ним получил доступ человек, которому они, в сущности, не нужны.

Простое любопытство ученого?

Осторожнее!

Эта книга убивает!

---

Александр вновь взялся за чтение. Луч предвечернего заходящего солнца упал на его руку. Вскоре он ощутил, что вокруг рукописи образовалась некая аура, некая зона абсолютной тишины, куда не проникали звуки внешнего мира. Он сам был словно опустошен и избавлен от плотной субстанции, заполнявшей ранее его телесную оболочку, и в эту оболочку проникала тишина, и теперь он представлял собой один только бесплотный дух, невесомый, парящий над землей и созерцающий эту землю.

Навязчивые идеи, преследующие Бенжамена Брюде, обретают все более четкие очертания: он одержим ненавистью к «людоеду», к гротескным фигурам, окружающим его в лицее, к «рабыне», он сам тяготится своей злобой и скукой, мучающей его. Встречаются в тексте рукописи и вполне прозаические упоминания о событиях повседневной жизни: у него выскочил фурункул, его укусила собака, ему приснилось во сне, что ему отрубают голову на плахе… В январе в жизни Брюде появляется некий Ксавье, новенький, только что принятый в лицей; сын богатых плантаторов, приехавших откуда-то с заморских территорий, с островов. Внезапно у Бенжамена, которого прежде не интересовал никто на свете, кроме него самого, просыпается интерес к другому человеку, к этому Ксавье. Это настоящее открытие! Зарождение страсти! Ксавье пишет неистовые, преисполненные какого-то дикого буйства поэмы, в которых воспевает и прославляет смерть. У него есть револьвер, и однажды он приносит его в портфеле в лицей. Бенжамен Брюде словно заворожен видом оружия. Какой же он тяжелый, этот револьвер! Как поблескивает вороненая сталь!

На следующей неделе в отдаленном и пустынном уголке парка Ксавье вытаскивает револьвер из кармана. «Послушай, — говорит он Бенжамену, — в нем всего один патрон. Спорим, тебе слабо сыграть с жизнью в рулетку! Ну а если хочешь доказать, что ты такой смелый, то покрути барабан, поднеси дуло к виску и нажми на спуск. Ну, давай! Что, слабо?» Брюде без колебаний сделал так, как велел Ксавье. Раздался сухой щелчок… и все… Ксавье расхохотался: «Да он же не заряжен! Эх ты, чудак!» Бенжамен швырнул ему револьвер прямо в лицо и пошел прочь, побелев от бешенства. Его трясло. Он счел эту «невинную забаву» предательством. Он обвинил Ксавье в легкомыслии, в самом, на его взгляд, непростительном из недостатков. Но неужто он и в самом деле предпочел бы, чтобы револьвер был заряжен?

Смеркалось. В читальном зале зажглись настольные лампы: маленькие матово-молочные луны на уровне глаз. Александр, словно вырванный неведомой силой из мира юности Бенжамена Брюде, вздрогнул, оторвался от страниц и, поколебавшись минуту-другую, закрыл папку. Он ощутил усталость и смутное чувство тревоги, всегда возникавшее у него с наступлением сумерек. Он встал из-за стола и почувствовал, что ноги у него от долгого сидения затекли и стали ватными; мысли его были еще далеко от реальности сегодняшнего дня, они бродили еще где-то там, в вереницах слов. Боль, ощущавшаяся в плечах и спине, напомнили Александру о его возрасте, в связи с чем его опять посетила мысль, что, вероятно, не следовало ему «ввязываться в это дело», то есть в изучение рукописей Брюде, на что могли уйти месяцы и месяцы. Разве уже не пробил в его жизни час, когда было бы куда благоразумнее остаться в своей комнате, сидеть у камина, поставив ноги на подставку для дров?

Александр вернул папку библиотекарю в сером халате.

— Вот, возьмите, на сегодня я закончил.

— Спасибо, господин профессор. До завтра, господин профессор.

— Да, да! До завтра! — сказал Александр и тотчас же подумал про себя: «А что это он так почтительно именует меня господином профессором? Да еще повторяет это звание так, как повторяют титулы знатных особ посыльные и официанты? Он что же, рассчитывает на то, что я дам ему на чай? Забавно!»

На улице уже стемнело и моросил мелкий-мелкий дождь, вернее, то был и не дождь, а словно туман стлался над землей, окутывая все вокруг плотными коконами, в результате чего вокруг уличных фонарей образовался желтоватый ореол. Обернувшись назад, чтобы еще раз взглянуть на библиотеку, Александр был вынужден запрокинуть голову, чтобы окинуть взглядом все здание целиком, и опять был поражен его гигантскими размерами; сейчас библиотека с ярко освещенными многочисленными окнами напоминала корабль, корма которого терялась где-то во мраке ночи.

По тротуару, усыпанному опавшими листьями, навстречу Александру двигались тени, закутанные в непромокаемые плащи или скрывавшие лица наклоненными вперед раскрытыми зонтами: то были одинокие прохожие, изредка попадались парочки, несомненно, студенты со студентками, они держались обычно за руки и о чем-то весело болтали. Он вспомнил, что и сам когда-то точно так же бродил с Элен по улицам этого города. Он тоже держал ее за руку, вернее, чаще всего под руку; внезапно, когда Александр слегка наклонил голову, чтобы противостоять порыву ветра и все более усиливавшемуся дождю, он вдруг совершенно отчетливо вспомнил, как он ощущал теплоту тела молодой женщины и нежное покачивание ее бедер. Воспоминание было таким ярким, что он словно бы вновь ощутил ее присутствие рядом с собой. Он вспомнил, как они вернулись в свой номер в отеле «Дункан» (он задался вопросом, а не тот ли номер он занимает сейчас, и не смог на него ответить), как Элен сняла промокшее под дождем платье, и как он, увидев ее полуобнаженной, принялся целовать ее плечи, грудь, губы, как он обнял ее за талию и повел к постели, где уже было откинуто одеяло.

Александру стало очень грустно, и хотя по прошествии времени он уже отчасти свыкся с одиночеством, сегодня мысль о нем причинила ему страдание, вероятно потому, что он оказался один в этом чужом городе и потому что капли дождя, падавшие ему на лицо, внезапно разбудили его память и породили острое чувство меланхолии. Вокруг него было столько смертей… Да, многие его близкие умерли, и он часто мысленно обращался к ним, в особенности к Элен, заклинал явиться… Да, но что осталось от Элен, пролежавшей столько лет в гробу? Что представляли собой теперь ее останки? Иногда он с отвращением и ужасом думал о них, рисуя их в своем воображении…

Александр прогнал от себя неприятные картины и попытался направить ход мысли в другую сторону. Уж не чтение ли страниц, исписанных почерком Бенжамена Брюде, в гораздо большей степени, чем дождь и сумерки, поспособствовало тому, что пробудилась застарелая тоска? Разве Элен не говорила, что существа, пребывающие в столь глубоком отчаянии, являются весьма опасными, ибо могут распространять тяжелые заразные болезни? Бенжамен Брюде тоже умер, он тоже превратился в горстку праха, но разве он не оставил после себя эту массу слов, опасных, как опасны микробы, находящиеся в могилах и способные, как утверждают некоторые ученые, спровоцировать настоящие эпидемии?

Терзаемый этими мыслями Александр наконец добрался до отеля. В холле, где горели немногочисленные настенные светильники, отчего там было довольно темно и мрачно, он заметил, что на него уставились стеклянные глаза набитых соломой птиц и зверей; эти чучела словно наблюдали за ним…

— Ах, что за отвратительная погода! Не правда ли, господин Брош? — сказал портье, протягивая Александру ключ от номера.

— Да, отвратительная погода! — повторил как эхо Александр.

Он поднялся к себе в номер, растянулся на постели, как был, не раздеваясь, и задремал. Проспал он недолго, потому что, ощутив голод, встал и принял решение покинуть отель, чтобы зайти в приличный ресторанчик, который он заметил по дороге.

Ресторан был почти пуст. Александр устроился за столиком в углу зала, спиной к стене и тотчас же заказал официанту ужин, не преминув добавить, что он очень торопится и будет весьма признателен, если его обслужат побыстрее.

— Ну конечно, мсье! Нет ничего проще! — заверил официант с легким поклоном.

— И пожалуйста, принесите мне прямо сейчас бутылочку вина.

Потягивая вино маленькими глотками, Александр обвел взглядом зал, где посетителей было совсем немного: две женщины, как говорится, еще не очень пожилые, но «в возрасте», словоохотливые кумушки, беспрестанно болтавшие, низко склонив друг к другу головы, мужчина в клетчатом двубортном пиджаке и клетчатом галстуке, манерами походивший на коммивояжера, и молодой человек, читавший книгу, лежавшую на столе, около его тарелки, и увлеченный чтением настолько, что вряд ли он ощущал вкус того, что ел.

В этом пустынном зале, где были слышны лишь пронзительные голоса двух болтушек, да голос официанта, время от времени выкрикивавшего названия блюд у окошечка кухни, да еще разве только позвякивание столовых приборов и тарелок, присутствие этого юноши, целиком погрузившегося в книгу, странным образом взволновало Александра. Ведь когда-то и он сам, будучи еще совсем молодым преподавателем, вот так же ужинал в одиночестве в одном провинциальном семейном пансионе; по натуре своей был он человеком не то чтобы нелюдимым, но довольно необщительным, и вот, чтобы избежать заботливого участия со стороны хозяйки пансиона и необходимости принимать участие в беседе других постояльцев, он открывал книгу, мгновенно превращавшуюся в крепостную стену, отгораживавшую его от всего остального мира. Сегодня он не нуждался в такой защитной «стене», несомненно, потому что весь день и так провел за чтением, и глаза у него устали, но он с большой симпатией поглядывал на незнакомого юношу, чей взор был буквально прикован к странице книги; юноша машинально подносил вилку ко рту, машинально проглатывал пищу… Александр и этот юноша принадлежали к одному «братству», для которого был абсолютным чужаком коммивояжер, с удобством вытянувший под столом ноги и с удовольствием покуривавший сигарету.