Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача

• Название: Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача
• Автор: Автор неизвестен - Медицина
• Издательство: ИнтелТек
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-98157-020-2

Автор книги честно, без прикрас описывает хирургию такой, какая она есть на самом деле, показывая всю жестокость и опасность хирургической специальности как для того, кто лежит на операционном столе, так и для того, кто стоит за ним. Несмотря на то, что текст насыщен медицинскими терминами, книга будет интересна не только представителям мира медицины, но и широкому кругу читателей.

---

— Доброе утро, Майк! — прокашлялся я, не делая больших усилий, чтобы казаться вежливым. Отодвинувшись от теплого тела жены, я глубоко вздохнул.

— Сожалею, что разбудил вас, — продолжал Майк, не обращая внимания на мое явное недовольство. У нас экстренный случай, вы уже проснулись?

Я тянул с ответом, заполняя паузу громкими стонами.

— Продолжай… — ответил я с закрытыми глазами, годы практики научили меня мысленно сосредотачиваться на ситуации, обсуждаемой по телефону.

— Мужчина, пятьдесят пять лет, курильщик, пьющий. Инфаркт миокарда был два года назад, без признаков сердечной недостаточности, никаких лекарств не принимал… Хотя нет, простите, он на аспирине… Вчера в пять вечера поступил в приемное отделение с рвотой свежей кровью, артериальное давление было низким. Состояние улучшилось после переливания нескольких литров жидкости. Гастроэнтеролог сделал ему эндоскопию и обнаружил большую язву в двенадцатиперстной кишке, она кровила. Они что-то инъецировали в окружающие ткани с целью гемостаза. Час назад его опять рвало — целая пинта сгустков, давление снизилось до восьмидесяти…

Я сел на край кровати, пытаясь спасти свои очки от воды, разлившейся по столу. Больной нуждался в немедленной операции. Силверштейн был нашим лучшим резидентом, я уважал его интеллект и доверял его профессиональным навыкам и клиническому описанию.

— Алло, — Силверштейн вывел меня из задумчивости (в таких случаях моя жена спрашивает: «Ты со мной?»).

— Да… — сказал я осторожно.

Если Силверштейн видит проблему, значит, она существует Ему можно верить, в отличие от одного нашего шефа-резидента с Берега Слоновой Кости. Когда тот говорит, что кому-то нужно открывать живот, на самом деле речь идет о какой-нибудь глупости типа гастроэнтерита. Разговаривая с ним, я не паникую до тех пор, пока он не скажет, что с пациентом все в порядке.

— Хорошо, Майк, этот парень должен быть быстро прооперирован.

— Я знал, что вы так скажете, доктор Зохар, операционная заказана, уже все готово. Радецки занят катетеризацией центральной вены, кровь на подходе… Когда мы можем начать?

— Я буду через сорок пять минут.

— Доктор Зохар, только одна деталь, ее вам следует знать: пациента зовут Пеллегрино, ему принадлежит ресторан, и у него хорошая медицинская страховка!

— Майк, ты много болтаешь, готовь этого парня, мы не можем оперировать труп.

— Нет, — засмеялся он, — никак не можем.

— До встречи…

Платежеспособный пациент? Это хорошо. Кто откажется оперировать такого? Но это не Силверштейна ума дело… И потом, в неотложных случаях я стараюсь не знать о возможностях пациента, сначала операция. Если он может заплатить — приятная неожиданность, если нет — ничего нового. Большинство моих пациентов не были застрахованы или сидели на «Медикэр» — медицинской страховке, по которой платили гроши. Пациенты с хорошей страховкой почти никогда ко мне не попадали — они были профильтрованы и отобраны нашей внутренней хирургической мафией.

Как бы там ни было, срочная абдоминальная операция может принести несколько тысяч баксов, и это лучше, чем несколько сотен, которые заплатит «Медикэр». Я не голодал, но кому не хочется заработать побольше денег? Это было бы хорошей компенсацией за столь ранний подъем и пропущенный завтрак.

Я быстро побрился, оделся: брюки хаки, белая рубашка, синий галстук с изображением хирургического колледжа, блейзер того же цвета, купленный по дешевке в магазине «Масу» в прошлом году и уже изношенный на рукавах, тяжелые черные британские ботинки. Прощальный поцелуй Хейди. Она приоткрыла сонные глаза, заметив, как я тороплюсь.

— Срочная операция твоему очередному бедному пациенту?

Это был не мой пациент, случай был экстренным. Мне было стыдно, когда приходилось делать повторную операцию, это означало, что я допустил ошибку на предыдущей… На этот раз все было хорошо, и вопрос Хейди не испортил моего настроения.

Спустившись на кухню, я выпил стакан апельсинового сока и прошел в гараж. Посмотрел на часы: пятнадцать минут от спальни до гаража, неплохо. Утренний свежий воздух ворвался мне в легкие, как только открылась автоматическая дверь гаража.

Мой черный «кадиллак» достиг вершины моста Верразано и быстро приближался к Бруклину. Туман еще не рассеялся, поскольку солнце поднималось со стороны Кони-Айленда. Я засмотрелся на великолепный вид. Впереди был Бруклин с яркими пятнами деревьев, покрытых красными и желтыми листьями, такими желанными в конце сентября. Направо Кони-Айленд, ниже спокойная синяя вода, усеянная точками судов, парящих в гавани Нью-Йорка. Слева я смог разглядеть южную оконечность вершины Манхэттена и статую Свободы, освещенную первыми солнечными лучами. Позади меня был Стэйтен-Айленд, где меня разбудили полчаса назад. Было приятно ехать, не то что обычно, когда ползешь в час пик бампер к бамперу. Я настроил общественную радиостанцию, было слишком рано для утренних новостей, но классическая музыка вполне меня устраивала.

Когда я веду машину, меня часто одолевают воспоминания, иногда оказываюсь перед госпиталем и не помню, как добрался. Сейчас мне не мешал поток машин, и мысли дрейфовали все дальше и дальше.

…Окраина Йоханнесбурга в молочном зимнем рассвете, воздух задымлен тысячами костров, на них чернокожие из Соуэто готовят свою кукурузную кашу на завтрак. Клиника Леди-Мэрси с ее приемным отделением, трещащим по швам. Полумертвые пациенты в шерстяных одеялах стонут на запачканных кровью полах. Ножи, топоры, отвертки, велосипедные спицы все еще торчат из их тел…

…Туман, поднимающийся над заливом Хайфы. Устойчивый грохот израильских вертолетов, перевозящих раненых с северного фронта. Они появляются из ночной темноты, чтобы приземлиться на вертолетной площадке у моря и разгрузить кровавый груз… Девятнадцатилетний мальчик, вопящий в попытке засунуть свои выпавшие кишки обратно в живот, когда мы рысцой тащим его в травматологическое отделение…

Бруклин. Я возвращаюсь к действительности, поворачиваю на Тридцать восьмую авеню, где сразу же начались прыжки по выбоинам, напоминающим минные воронки. Я полностью проснулся к этому времени, и в моем теле притаилось волнение, предшествующее ожиданию неизвестного. Эта напряженность в центре живота не исчезнет, пока не будет сделан первый разрез. Когда начинается операция, ты сосредоточен на пациенте и только на пациенте, твои чувства не имеют значения. Здесь нет места твоему желудку, совершающему сальто-мортале от беспокойства перед операцией.

Пробовал ли кто-то передать те чувства, которые переживает хирург, пока он моет руки перед операцией? Я бы хотел их описать. Мгновение блестящего и творческого монолога, а в следующую минуту все слова уходят прочь, как в хирургический отсос.

Повернув с Четвертой авеню на Девятую, я подъехал к воротам автостоянки для врачей, вставил электронную карту, и ворота открылись. Парковка пока пуста, но это ненадолго. Скоро она будет забита всевозможными «мерседес-бенцами», «БМВ», «лексусами» и внедорожниками, серая пыль от них заметно ляжет на травяные газоны, проложенные между бетонными дорожками. Я бросил взгляд на часы: сорок три минуты. Вовремя!

Из раковины поднимается пар от горячей воды, журчащей из крана. Мы с преданным делу резидентом Павлом Радецки наблюдаем через стеклянную стену, как пациенту дают наркоз, моем руки и обсуждаем предстоящую операцию. Я спокоен, мышцы шеи расслаблены, а движения рук плавные. Я уже забыл о том, что меня разбудили среди ночи, стремлюсь быстрее начать, не ощущая обычной напряженности, возникающей во время мытья рук при сложной операции днем.

Если случай не экстренный, нервная дрожь спадет только после того, как живот широко открыт. Это начало серьезной работы, любая ошибка, неправильное суждение, ошибочное движение или ложное решение могут привести к длинному списку осложнений. Если вы теряете больного, каждый укажет вам, что надо было сделать лучше, но хуже всего, что вы будете винить себя. Если же все пройдет успешно, никто и не вспомнит о вашей операции. Вы хирург, это ваша работа!

Бывает, вы оперируете умирающего пациента или, точнее, пациента, который умрет, если вы не прооперируете его. У него все шансы, чтобы умереть, но вы его спасаете. Вы — звезда футбола, выпущенная на поле в заключительные секунды игры, и вы забиваете гол с такого расстояния, с какого прежде не забивал никто. Но если вы не сможете — не так страшно. Если пациент умрет, никто не обвинит вас, они поймут, что вы сделали все, что могли. Подобно солдату проигравшей стороны, возможно, вы и виноваты, возможно, и нет…

— Доктор Зохар, — заговорил Радецки, смывая антисептик с рук. В его голосе мне послышалась тревога, а сейчас было не время для отрицательных эмоций.