Павел щеглов - охранники и авантюристы

• Название: охранники и авантюристы
• Автор: павел щеглов
• Жанр: История

5

---

Во время расстрела на Путиловском заводе на баррикадах меня казаки избили, и я попал в Петропавловскую больницу, где при обыске у меня нашли паспорт Николаева Андрея, по которому я жил в Петрограде, и до 50 штук прокламаций, которые я не мог выкинуть, про что, конечно, сообщили в охранку, откуда сообщили, чтобы под усиленным конвоем меня доставили в охранку, откуда меня в вольной одежде доставили напротив в дом на вольную квартиру (это - где аптека, по парадной наверху по Александровскому проспекту), где находился адъютант начальника охранки. Меня опять избили, после чего мне опять сулили каторгу и смертную казнь; а затем дали папироску, после которой я стал как сумасшедший и опять вторично согласился быть сотрудником и на чем-то расписывался, но это я помню как сквозь сон, после чего меня опять отпустили и назначили два раза в неделю приходить на свидание. Но в этот же раз у меня при обыске нашли паспорт Николаева Андрея, по которому я жил; они мне велели по нему жить, но в это время прие-{326}хал сам Николаев, и я ему отдал паспорт. После они по этому паспорту приходили меня искать - это можно справиться: Лесной проспект, Парголовская улица, д. № 3, где полиция у дворника сидела 9 суток, сменяясь, но я на свидания не ходил. Здесь приехал мой отец, увидя меня избитым и еле ходящим, увез к себе за Невскую заставу (проспект села Александровского, д. № 21-23, кв. 10), где я жил без прописки, никуда не выходя, около двух недель (если нужно, можно там справиться и узнать все подробно). И все это я перенес, мне только исполнилось 18 лет.

И вот я взял паспорт, прописался в Озерках на Безымянной ул., д. 46, поступил на завод Новый Парвиайнен; и неожиданно случилась экономическая забастовка в торпедной мастерской, где я работал. Проводили забастовку трое, я, Кузнецов Федор и Кудешов Владимир - он же Филиппов Василий. Забастовку мы выиграли, но нас предупредили и сказали до следующего случая. Этот случай скоро подошел: убило электромонтера. Мы устроили митинг, во время которого мне пришлось выступать первому и последнему, потому что те двое были семейные, но они все-таки выступали. Мы вышли из завода; а на следующий день они стояли на Лесном проспекте, а я пошел на завод, где была уже полиция и хотели меня арестовать, но я благодаря мастера Корецкого и рабочих вышел через постройку. Это можно узнать на заводе Парвиайнен Новый. И я опять остался без работы, но здесь я уже был семейный; женился я в Озерках 26 октября 1914 г., но жизнь моя была превращена в каторгу - я жену мог видеть урывками или же где-нибудь в саду, а дома ни в каком случае нельзя - очень следили.

И я выпросил у товарища, работающего на заводе Старый Парвиайнен, Сергея Серикова, паспорт и поступил к Новому Лесснеру в центрально-инструментальную мастерскую шлифовщиком, где я работал до 1 мая 1915 г. В день 1 мая я выступал на митинге. 2 мая, выйдя на работу, приходит отметчик и говорит: Сериков, вас зовут в проходную контору; а за ним подошел товарищ и говорит: не ходите, тебя, говорит, и Плетнева ждет полиция. Нас спрятали в кладовую под тряпки, где мы сидели около двух часов, а поли-{327}ция нас искала по всему заводу. Затем товарищи расставили своих патрулей, заговорили старика сторожа у других ворот на Малую Невку, а мы в это время пробежали мимо; хотя он и закричал, но поздно, а полиция чуть не по одному пропускала из ворот на Сампсониевский проспект. Это можно справиться у Леснера Нового в инструментальной мастерской. Где и как я в это время ночевал! Если работаю в день, то ночью сплю где-нибудь в ящике в заводе, а когда работаю в ночь, то спал в чайных или на полях; а когда стал без работы, то до часу спишь где-нибудь на лестнице, а потом идешь в чайную «Лондон» на Выборгском шоссе.

А моя семейная жизнь была уже разбита; я жене уже изменял, а она мне только принесла дочь; но я не имел права ее видеть. Я познакомился с сиделкой детской больницы Марией Киселевой, и она стала меня снабжать деньгами и спиртом. Я стал пить, ночевать по гостиницам, сошелся с хулиганами и стал постоянным обитателем Антонова поля, даже пускался на кражи, и здесь я был избит и валялся в сене и днем и ночью, а товарищи мои хулиганы приносили мне есть и денатурату туда, а также приносили и лекарства; но что значит выпить на улице - еще хуже.

И вот я решил поступить в клинику Виллие к машинисту по строительной слесарем, и все, конечно, ради спирту, потому что там его было достаточно (и это можно узнать в клинике Виллие у машиниста); и это продолжалось до августа месяца, до моего призыва. Но как мне попасть в солдаты; у меня нигде не прописан весь год и паспорт. И я караулил 3 дня воинского начальника, чтобы попасть на личное свидание; и вот я перед ним притворился патриотом, что хочу послужить родине и загладить и искупить свои старые грехи или же умереть за Россию; он мне посоветовал в каком-нибудь пригородном участке прописаться за день до призыва, но где я не замечен, и я 11 августа прописался у старухи, которая содержит всех воров, потому что отец меня не прописал - он боялся. 12 августа меня взяли в солдаты в первую запасную автомобильную роту, третью команду военных шоферов в гор. Новгород, а 13 августа, где я прописался, {328} пришли охранники за мной, где им ответили, что я взят в солдаты.

С Новгорода были переведены в Новый Петергоф, оттуда, как наилучший шофер, был откомандирован в 37-й бронево-пулеметный автомобильный взвод, откуда, после ухода полковника Самойлова, на меня напали механик и командир взвода, который раньше был старший офицер после полковника, и меня в конце этого откомандировали, как не соответствуя своего назначения, в село Медведь Новгородск. губ., бывший дисциплинарный батальон, откуда я бежал. Хотел попасть на позицию, но на станции Дно Псковск. губ. нас арестовали и отправили в Псковскую каторжную тюрьму, откуда на гауптвахту броневой роты, к коменданту, в пересыльную тюрьму, где вместе с этапом, шашки наголо и под звон кандалов, в арестантском вагоне, в Чудовскую пересыльную тюрьму. Здесь принял новгородский конвой и повезли в Новгородскую губернскую тюрьму и в село Медведь.

За нами стали следить строже, но мы с Василием Отрожденовым при помощи леснеровских рабочих после трех прививок убежали опять; по горло в воде прошли через речку и 75 верст пешком шли уже на Петроград. Потом на товарном поезде добрались до Петрограда, зашли по домам, где сказали, что приехали по служебным делам, взяли кой-чего и на Варшавский вокзал и уехали в Двинск. Прошли до позиции - к штабу полка; нас в 175 Роменском полку не приняли. Нас отправили в штаб 44 дивизии, а оказалось, что 37-й броневой взвод причислен к этой дивизии, и нас за бродяжничество отправили с казаком в Двинск к этапному коменданту; а адъютант оказался при допросе - он снимал с нас - был знакомый; он нам дал денег и бумаги и послал искать себе место где-нибудь в инженерной части. Мы были на Рижском фронте, на Австрийском фронте, и нигде нас не принимали; мы поехали в Петроград с Молодечно через Полоцк. Неделю были в Петрограде и уехали опять в Двинск к тому же коменданту, но вперед продали одежду инженерной части; а он нас назначил с командой выздоравливающих в 29-й армейский корпус, откуда в 3-й стрелковый полк в тре-{329}тью роту, где были до 15 августа 1916 г. А 15-го сдали пробу и были отправлены в Пермский пушечный завод.

И вот 21 сентября я приехал в Мотовилиху, поступил в инструментальный цех фрезеровщиком, отработал месяц и заболел воспалением слепой кишки, пролежал в госпитале 11/2 месяца. Вышел, поработал несколько дней, 8 декабря опять заболел и лежал до 26 января; а потом уехал в Петроград, до 16 февраля жил у отца, набрал листовок и привез в завод и сразу повел агитацию в своем цехе, а при начале революции 6 марта был избран от солдат депутатом в свой Совет рабочих и солдатских депутатов, 9 марта от рабочих своего цеха, а 12 марта от завода в Уральский совет рабочих и солдатских депутатов.

И за все время пост свой нес, соответствуя своему назначению; цех самый пылкий держал в своих руках и не давал никаким явочным проявлениям - это было до 4 апреля. Я здесь опять заболел и лег в госпиталь, где и прочитал в газетах эту заметку. Рабочие просят от меня ответа, а Исполнительный Комитет посоветовал послать вам это письмо; а тов. Чхеидзе я уже послал письмо и телеграмму, но ответа нет. А сегодня рабочие потребовали от Исполнительного Комитета, чтобы мне назначили консилиум врачей, что возможно, я симулирую болезнь; но врачи признали положение мое серьезным, и вот я поэтому прошу прислать мне ответ или же потребовать меня лично в Петроград для личного показания. Но, товарищи, прошу вас вынести приговор справедливости: мог ли я быть провокатором, когда я за них сидел в тюрьме; они мне полжизни унесли побоями, разбили мое семейное счастье, отняли жену и дочь, благодаря им попал в солдаты и получал пять розог в дисциплинарном батальоне, из-за них был в окопах, из-за них же сейчас 2000 верст от семьи и дому. Итак, товарищи, прошу спасите мою жизнь, не дайте погибнуть - мне еще только 21 год, а ведь тогда мне было 18 лет. Неужели свободной России еще нужны жертвы? Нет, я не верю и прошу - или пришлите оправдательный приговор, или потребуйте туда для личного показания. Не губите молодую жизнь, скорей напишите от-{330}вет, а не дай бог, если арестуют; с моим здоровьем зачахну там.