Александр Малиновский - Один год из жизни директора, или Как мы выходили из коммунизма...

• Название: Один год из жизни директора, или Как мы выходили из коммунизма...
• Автор: Александр Малиновский
• Издательство: журнал "Наш современник" № 11 2011
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011

Читатель, ознакомившись с этими записками, может быть, найдёт их слишком бессистемными и хаотичными. Но, тем не менее, один год из жизни директора крупного приволжского химического предприятия, год тяжёлый, во многом переломный для судьбы России — 1994-й, который начался глубоким системным кризисом, вызванным непродуманными экономическими реформами Гайдара, а закончился войной в Чечне, что явилось следствием авантюристической политики администрации Ельцина, — этот год отражён здесь достаточно ярко. Автор записок искренне переживает все последствия развала экономики страны и в силу своих профессиональных обязанностей, как может, пытается спасти своё производство, не дать умереть заводу, помочь людям. Эта борьба отнимает у него все силы…

---

— Многие так думают?

— Многие, а если ты сам к этому призовёшь, поддержат и остальные.

— Я над этим уже думал.

— Ещё одно пожелание, а может, просьба-требование, можно?

— Давай.

— Не пиши заявления об уходе.

— С чего ты взял?

— С того, что обложили нас со всех сторон. Мы понимаем: тяжело руководить. Сосед наш — директор — написал? Написал. У них комиссия по банкротству работает. Ты этого допустить не должен. Народ тебе верит. Уйдёшь… пропадёт завод, да и ты на стороне без него не сможешь. Мы так решили: с тобой до конца. А помирать, так с музыкой. Побреемся, почистимся, белые рубахи понадеваем… и — с Богом. Молодец, что объявил месячник по культуре производства. Нельзя опускаться. Всё драят, скребут, метут, красят. Солидарность с тобой демонстрируют. Тебя поддерживают. Так что — рули, капитан!

Был в городском музее. Зашёл посмотреть на обновлённую экспозицию. Ещё не всё закончено. Приятно пахнет деревом. Вокруг пока не прибрано. Художники хлопочут около красивой люстры. Директор узнала меня:

— Стенд о вашем заводе готов, хотите посмотреть?

Экспозиция выполнена аккуратно и содержательно. Ксерокопии о приёмке завода в эксплуатацию, телеграммы в правительство о выдаче первой продукции. И люди. Замечательные наши заводчане, ставшие историей города, страны.

— Но у нас беда!

— В чём дело?

— Посмотрите, вот материал о ветеране, замечательном человеке и труженике. Вот его награды. Орден Ленина в том числе.

— Да, я знал его лично. Он работал на заводе, что называется, до упора. Вышел недавно на пенсию и вскоре умер.

— Верно. Теперь его родственники требуют вернуть им его орден. Я не могу этого сделать.

— Почему?

— Он передан нам добровольно его женой.

— Так почему же хотят забрать?

— Видите ли, намерены продать.

— Много стоит?

— Они заявили, что на вырученные деньги смогут купить два автомобиля. У музея таких денег нет. Я лично заплатить не могу. Уже пожаловались в высокие инстанции. Скорее всего, придётся отдать. Может, завод что-нибудь придумает?

Я невольно усмехнулся, вспомнив историю о том, как старик-слесарь продал свой орден всего лишь за пачку сигарет в начале перестройки. Промахнулся отец. Сколько же теперь он заимел бы курева?!..

Ездил маршрутным автобусом в областной центр. Моё место оказалось у окна. На выезде из города на остановке вошли в автобус двое: мама и дочка. Одно место свободное есть, но не у окна. Это обстоятельство явно не устраивает девочку. Мама, манерная, модно и со вкусом одетая дама, садится на свободное место. Девочка, трёхлетний белокурый сорванец, решает почему-то, что у неё больше прав, чем у меня, на то место, которое занимаю я. Или я не очень представителен и со мной можно поступать по-своему. Она тут же оказывается между мной и окном и пытается, уже протиснувшись, завоевать часть сиденья. Уступаю ей, встаю.

— Красиво как, мама, смотри — вон лошадка на полянке!

— Нехорошо, Людочка. Нельзя так некультурно себя вести. Верни дяде место.

— Я его не брала, пускай садится, сам встал. Ему, наверное, не нравятся лошадки. Смотрите-смотрите, какая огромная стрекоза летит!

Стрекоза действительно большая — военный вертолёт, только что поднявшийся с лётного поля. Нескольких минут хватило, чтобы мама и дочка стали центром внимания всего автобуса. И мама красивая, и девочка забавно себя ведёт, делая всех пассажиров улыбчивее и добрее. Теперь уже все прислушиваются к диалогу матери и дочки.

— Людочка, всё-таки нехорошо. А вы, молодой человек (это ко мне), садитесь, пожалуйста, зачем стоять?

— Дяденька, садитесь, в ногах правды нет, — передаёт мне Людочка мировой человеческий опыт и освобождает часть сиденья.

Я благодарен. Не очень удобно себя чувствовать в центре внимания. Сажусь. Мама ведёт свою линию. Видно, ей понравилось всеобщее внимание.

— Людочка, давай сделаем так: ты всё-таки уступишь дяде всё место, а я за это тебя сегодня к себе в постельку спать положу, хорошо?

Пассажиры, втянутые в этот диалог, ожидают Людочкиного ответа.

— Нетушки, мамочка, не хочу!

— Ну, почему же, хорошенькая моя?

Маме явно не мешает всеобщее внимание, наоборот, оно стимулирует её педагогические устремления.

— Я, мамочка, с тобой не лягу, потому что у тебя попа холодная. Так папа говорит, правильно?

Автобус грохнул смехом.

Завод «на мели». У нас нет задолженности перед бюджетом, но налоговая инспекция наш долг соседнему нефтеперерабатывающему комбинату направила в картотеку, поскольку нефтепереработчики крепко задолжали городу. Пока мы платим городу за соседа, возникнут огромные проблемы с закупкой сырья, реагентов, заработной платой. Не исключён останов ряда цехов.

Когда меня спрашивают, почему не иду в политику (мол, есть опыт хозяйственника, опыт депутатской деятельности, учёная степень доктора наук и т. д.), не сразу нахожу, что ответить. Но я вспоминаю фразу одного своего коллеги-директора: «Когда стал импотентом, как гора с плеч».

Октябрь

Три дня в Париже.

Кажется, мы в очередной раз удачно ухватились за спасительную соломинку: нашли фирму, готовую поставить уникальное для России оборудование на два миллиона долларов в счёт компенсации этой суммы нашей продукцией.

Переговоры были напряжёнными. Личного времени хватило только на две ознакомительные поездки. Одна из них — в местечко Сент-Женевьев-де-Буа в тридцати километрах к югу от Парижа, где находится русское кладбище. Моим давним сокровенным желанием было поклониться могиле Ивана Бунина. И вот оно оказалось реальностью.

Всё обыденно, просто и торжественно. Пройдя через ворота церкви Успенья, построенной в новгородском стиле архитектором Альбертом Бенуа, наша небольшая группа оказалась на кладбище.

Мы были ошеломлены. Кладбище — свидетельство пережитой Россией величайшей драмы. По-другому это не воспринимается. Здесь нашли последний приют десятки тысяч наших соотечественников, не принявших новый порядок в России и оказавшихся без дома. Несмотря на то, что место, на котором упокоились наши русские, составляет значительную часть, кладбище Сент-Женевьев-де-Буа является муниципальным и предназначено, в общем-то, для жителей этого уголка Франции.

Какие здесь лежат россияне! Писатели Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Алексей Ремизов, Георгий Иванов, Борис Зайцев… Художники Константин Сомов, Зинаида Серебрякова, Константин Коровин… Русские дворяне Голицыны, Мусины-Пушкины, Гагарины, Трубецкие, Шереметьевы, Толстые… Князь Феликс Юсупов…

После этих фамилий и посещения братских захоронений дроздовцев, алексеевцев, Русского кадетского корпуса, русского казачества остаётся либо кричать в голос, не помня себя, либо затравленно молчать. Около шести тысяч могил и десяти тысяч захоронений!

Подталкиваемый желанием как можно больше увидеть и узнать, я устремился к могильным плитам, открывая для себя всё новые и новые имена. Но скоро, душевно обессилев, вернулся к скромной могиле Ивана Бунина. Но и здесь не сумев обрести покой, пошёл в кладбищенскую церковь.

В юности я был покорён Буниным. Прочёл всё, что смог достать. Некоторые строчки рассказов носил в себе. К рассказу «Лёгкое дыхание», потрясшему в детстве, возвращался многократно. Повзрослев, зачем-то убеждал себя, что эта история — сплошная выдумка. Это не жизнь, так не бывает. Но постоянно готов был поверить в Олю Мещерскую, в близкое лёгкое дыхание. «Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре». Концовка рассказа уже не казалась мне мистической, как раньше.

Недавно познакомился с одним интересным человеком. Пётр Андреевич Дунаев. Старику девяносто лет, сельский интеллигент, учитель. Преподавал географию, историю, рисование. Обошёл пешком всю область, был в геодезических партиях. Искал нефть, соль. До недавнего времени жил в Серноводске. Старуха умерла, надо было куда-то прибиваться к своим. Переехал в наш город, живёт с дочерью. Старик рассказал такую историю.

Он работал учителем в одном заволжском селе. Времена крутые, самый разгар репрессий. Где-то в инстанциях получилась нехватка: требовалось добавить врагов народа. Их село должно было дать ещё одного человека. Следовало самим определиться, кто будет этим самым «врагом». Партийцы сидели долго втроём в сельской избе. Остановили выбор на церковном старосте. Во-первых, он староста, что уже большой криминал по тем временам, а во-вторых, занимался частным промыслом: пилил изредка дрова, сушняк и продавал в городе. Так делали многие.

— В какой-то момент, — говорит Пётр Андреевич, — почувствовал, что я здесь самый грамотный, больше чем кто-либо понимаю, что творится беззаконие. Я больше остальных должен нести ответственность за то, что случится. И решил воспротивиться.