Владимир Буртовой - Cамарская вольница. Степан Разин

• Название: Cамарская вольница. Степан Разин
• Автор: Владимир Буртовой
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02274-7

В «Самарской вольнице» — первой части дилогии о восстании донских казаков под предводительством Степана Разина показан начальный победный период разинского движения. В романе использован громадный документальный материал, что позволило Владимиру Буртовому реконструировать картину действий походных атаманов Лазарки Тимофеева, Романа Тимофеева, Ивана Балаки, а также других исторических личностей, реальность которых подтверждается ссылками на архивные данные.

Строгая документальность в сочетании с авантюрно-приключенческой интригой делают роман интересным, как в историческом, так и в художественном плане.

---

Ударили весла по сонной, еле колышущейся воде, и челны, вслепую прикрытые туманом, рванулись в стремительный ход к сторожко затаившемуся острову — воевода надеялся на меньшие потери в ратных людях, если стрельцы под этим плотным молочно-белым покровом вылезут на берег и как можно быстрее схватятся с воровскими казаками да стрельцами. Сила была на его стороне, он знал от стрелецкого головы Болтина, что верховые яицкие казаки атамана Леско так и не смогли пробиться к морю.

Вслед за челнами поближе в острову присунулись и струги. С них раз за разом парами бухали пушки, тяжелые ядра падали на песок, врезались в мягкий откос, образуя небольшие, быстро затихающие осыпи, били по плетенной из ивняка стене, ломая слабую земляную крепость мятежных казаков и стрельцов.

Митька Самара, сидя в челне спиной к острову и работая коротким веслом, не мог видеть, что островок покрылся рытвинами, как покрывается водяная гладь мелкими кругами при редком безветренном дожде… Зато слышал зловещий затихающий свист ядер, которые уносились невысоко над стрелецкими головами, обдавая ратников горячим запахом порохового дыма.

Две пушки с острова ответили такими же калеными ядрами, рыжий Петушок оказался весьма способным в своем деле…

— Ого! — вскрикнул Аникей Хомуцкий с носа челна. — Остер топор, да и сук зубаст! Так, братцы, выходит!

«Неужто надеялся, что казаки после вчерашних переговоров с нашим сотником без драки дадутся в воеводские руки?» — едва не сказал вслух Митька, да не успел, охнул от неожиданности: в какой-то сажени от их челна в воду с шумом чуфыкнуло пушечное ядро. Брызги взлетели вверх, стрельцов окатила соленая вода.

— Наддай ходу, братцы! — громко закричал с соседнего челна сотник Михаил Хомутов и рукой замахал кругами в сторону острова. — Рви весла! Чтоб нам скорее на берег свалиться!

— Аль на берегу бочку с водкой уже делят? — насмешливо бросил Митька, но сам греб старательно — с острова густо защелкали пищальные выстрелы, и по спине, беззащитной, волной прокатился омерзительный озноб — что может быть хуже, чем подставлять свой затылок всякой дурацкой пуле?!

Неподалеку слева раздался треск, крики. Аникей вскочил на ноги, чтобы сквозь клочкастый туман узнать, что случилось.

— Ядром челн разнесло! — выкрикнул Хомуцкий. — Гребите, братцы! Совсем близко уже…

Под воинственные крики с челнов, под встречными пулями из-за полуразрушенной земляной стены Митька Самара выскочил на сырой песок, собрал свой десяток в кучу и вслед за Аникой Хомуцким побежал вверх по пологому склону, утопая ступней в зыбком грунте.

Из-за плетеной стены ударил залп, чуть впереди Митьки Самары кто-то из стрельцов их сотни, но не его десятка, споткнулся о незримое препятствие и упал, разбросав руки, потом дробно застучали хлопки пистольных выстрелов, и с Митьки Самары как ветром сорвало высокую шапку… Останавливаться нельзя — обгонят твои же стрельцы, а это несмываемый позор для десятника!

Впереди раздались призывные крики, и пестрая толпа казаков хлынула навстречу атакующим, норовя сбить в море тех, кто успел высадиться, и не дать вылезть из челнов остальным.

— Круши-и!

— Бей воров да изменщиков государю!

Встречные крики, как и встречные людские стены, начали стремительно сближаться… Пушки на стругах умолкли, зато из земляной крепости продолжали прицельно бить по воеводскому стругу, пока он на веслах не отсунулся, невольно увлекая за собой и ближние.

— Кроши боярских собак! — гремел могуче казацкий атаман в малиновом кафтане, размахивая перед собой длинной адамашкой с утолщением на конце — чтоб тяжелее была в ударе.

— Не гнись, казаки! За волю казацкую постоим!

— Топи кутят боярских в море!

— В капусту воровскую рвань! — летело встречь казакам. — Секи изменщиков и разбойников!

Сошлись, едва отбежав от полосы мокрого песка, схватились в сабельной сече; над первозданной тишиной острова и моря завихрились скрежет и лязг стали о сталь, смешались воедино орущие призывно и неистово глотки, когда каждый кого-то звал и никто никого уже не слушал, видя перед собой только противника и его саблю перед расширенными глазами, видя перед собой окрашенные первой кровью клинки и руки, забрызганные алыми пятнами белые и голубые кафтаны, повалились на истоптанный песок первые десятки распластанных саблями и бердышами человеческих тел. И казаки и стрельцы умели сечь не только учебную лозу…

— Митя-яй! — резанул слух знакомый отчаянный крик, и Митька Самара, срезав, но не до смерти, наскочившего на него молодого казака, в три огромных скачка был около Хомуцкого: Аникей пятился по рыхлому песку под натиском казацкого атамана, великим чудом успевая защищать себя от страшных тяжелых ударов его адамашки.

— Ах ты, вор ненашенский! — взъярился Митька, и его сабля сверкнула над головой краснощекого усатого атамана: ради спасения жизни свояка Митька готов был срубить какого угодно дьявола. Но как тот успел перехватить, казалось, смертельный удар, Митька умом своим понять так и не смог! И тут же сам должен был защищаться, подставляя свою саблю под тяжелую адамашку.

— Ох ты, вор ненашенский! — снова, с каким-то даже восхищением к чужой силе и ловкости, вскрикнул Митька. Сам отменный рубака и силой Господь не обидел, он почувствовал в атамане достойного, если не более превосходного, чем он сам, бойца. — Лови самарский гостинец! — Митька нанес косой удар, целя в левое плечо казака, надеясь если не срубить атамана, то хотя бы посечь его крепко, чтоб не натворил лихой беды другим.

Но и на этот раз его клинок, взвизгнув, столкнулся с подставленной адамашкой и, отбитый, отлетел вбок, да так резко, что Митька едва удержал эфес сабли в намертво стиснутых пальцах, с яростным оскалом выкрикнул:

— Убьешь ведь, дура бородатая!

— Развалю! — прохрипел в ответ казацкий атаман. — Будешь на том свете помнить Максима Бешеного! Мы не звали вас, чертей, сами на погибель прилезли! Хрясь! — вырвалось из горла казака дикое рычание, свистнула его адамашка, и Митька Самара в долю секунды осознал, что не успеет подставить свой клинок!

«Все, прощай…» — только и мелькнуло в голове, перед глазами что-то блеснуло, яркое и длинное, раздался неистовый скользящий скрежет. Митька вскрикнул от боли — половина адамашки, разлетевшись от удара о сталь бердыша, секанула его по правому плечу, взрезала кафтан и отхватила кожу с мясом: Аникей успел-таки перехватить атаманский клинок и заслонить Митькину голову.

— Ага-а! — восторженно и в боевом неистовстве выкрикнул Аникей и взмахнул над головой Максима Бешеного бердышом, но не широким лезвием топора, а крючком обратной стороны, рванул казака за плечо с такой силой, что Максим не устоял на ногах и рухнул в песок, кривясь от боли: острый крюк проткнул кафтан и впился в лопатку намертво.

К атаману на выручку кинулись казаки, но тут вдоль насыпной стены на них навалились подоспевшие с других стругов стрельцы Головленкова приказа в малиновых кафтанах, сбили и погнали к непрочной городьбе, где все так же бухали пушки, благо пороха и ядер у Петушка было довольно.

Под Митькой и Аникеем рычал диким барсом и вырывался из рук поверженный казачий атаман.

— Покорись, черт бешеный! — вскрикнул Аникей и охнул: не успел перехватить руку казака, и получил крепкий удар. Под левым глазом вспыхнул алый кровоподтек. — Аль смерть красна тебе, непутевому? Надо же, едва око не вышиб совсем!

— Казаку не на плахе умирать! — хрипел Максим и сплевывал попавший в рот песок. Лицо кривилось от боли и натуги: Митька заломил ему руку за спину, Аникей кушаком стянул локти. — Убейте лучше, стрельцы! Не сдавайте воеводе, Христом Богом заклинаю!

— Вот дура необузданная! — беззлобно ответил Митька Самара, забыв, что сам минуту назад едва не рухнул на песок двумя кровавыми половинками. — Живому да не думать о жизни! Побьют ежели тебя здесь, кому от того польза? Детишкам? Аль женке твоей?

— Мне польза, стрельцы! О-о! Пустите меня к моим казакам!

Когда Аникей переворачивал казачьего атамана со спины на живот, Максим успел увидеть, что около пушек бились еще его казаки, а среди них верный друг Петушок. Какое-то время огненно-рыжая простоволосая голова была видна над разбитой земляной стеной, потом к этому месту прихлынули малиновые стрелецкие кафтаны; недолго клубились дымки пищальных и пистольных выстрелов, слышался сабельный перезвон, крики дерущихся людей. Поблизости стонали и корчились от боли десятки пораненных… Потом, кроме этих стонов, ничего не стало слышно, прибрежная волна бесшумно наползала на песок, окатывая несколько тел, упавших на грани суши и моря.

— Ну, вставай, атаман, — негромко выговорил Аникей Хомуцкий. Он помог Максиму подняться на ноги, потом посмотрел на Митьку Самару — у того из пораненного плеча на кафтан просачивалась кровь. К ним со стороны земляного городка подбежал Еремка Потапов, возбужденный, с огромной ссадиной на лбу — угостился, не иначе, в рукопашной драке от какого-то дюжего казака! Хомуцкий распорядился: