Владимир Буртовой - Cамарская вольница. Степан Разин

• Название: Cамарская вольница. Степан Разин
• Автор: Владимир Буртовой
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02274-7

В «Самарской вольнице» — первой части дилогии о восстании донских казаков под предводительством Степана Разина показан начальный победный период разинского движения. В романе использован громадный документальный материал, что позволило Владимиру Буртовому реконструировать картину действий походных атаманов Лазарки Тимофеева, Романа Тимофеева, Ивана Балаки, а также других исторических личностей, реальность которых подтверждается ссылками на архивные данные.

Строгая документальность в сочетании с авантюрно-приключенческой интригой делают роман интересным, как в историческом, так и в художественном плане.

---

Аникей не сдержался и, полагая, что суровый сверх всякой меры воевода не видит, трижды истово перекрестился. А может, почуяло вещее сердце, что минет некоторое время, и он сам, на этих же крючьях, с вывернутыми руками повиснет в полуобмороке. А князь и воевода Прозоровский крепкой рукой в ярости будет драть ему бороду, обзывая тако же вором и изменщиком, потатчиком сбежавшим разинским ворам! И эти торопливые крестные знамения припомнит…

Воевода, должно, разглядел тень перекрестившегося пятидесятника, резко повернулся и, сурово насупившись, зло спросил:

— Жалеешь вора, стрелец? Откель вор Максимка тебе ведом? Ну, живо сказывай, да без уверток, не то…

Аникей с трудом оторвал взгляд от жгучих продолговатых глаз казака, сдерживая невесть с чего закипевшую в душе злобу, с открытым вызовом ответил:

— Ведом мне казачий атаман по сражению на острове Кулалы, потому как мною да стрелецким десятником Митькой Самарой взят с крепкого боя и повязан! А еще воистину молил Максим не вязать его, а жизни лишить, потому как смерть и вправду для него была бы легче этих пыток!

Воевода крякнул в кулак, пристально посмотрел на пятидесятника, кивнул кудлатой головой, увенчанной высокой боярской шапкой, не преминул заметить:

— Не надо было воровать да разбойничать, так и не висел бы теперь на крюках! Вот так-то! Изготовь, дьяк, воров всех до единого на завтра. Кого к казни, а иных к отправке на Москву за крепким караулом. — И к другому стрелецкому командиру, высокому, тонкому в плечах: — А тебе, стрелецкий голова, быть при том карауле за старшего. С собой возьмешь и этого жалостливого пятидесятника да его же стрельцов: сумел ухватить воров в сражении, сумеет и до Москвы довести в сохранности. А по таковой рисковой службе от государя и царя Алексея Михайловича будет вам великая милость и подарки.

Помолчав малость, воевода снова озадачил дьяка:

— Поспешать надобно! Ныне поутру прибегал ко мне с гостинцами кизылбашский тезик Али из Решта. Тезик, прознав, что сын покойного ныне великого шаха Аббаса Сулейман отправил супротив воровских казаков сильный флот в пятьдесят кораблей, уверовал в неминуемую погибель воровских казаков, одним из первых персов поспешил к торгу в Астрахань. Ан вышло не по его расчету и к великой его и нашей досаде! Сатанинский сын Стенька Разин бесовским вспомоганием, не иначе, ухитрился уйти от шахского флота счастливо, а теперь вот уже и под Астраханью объявился будто! Вещал тезик, что разинские-де казаки настигли один его корабль и пограбили подчистую, как мыши чулан с салом! А на втором корабле он ушел-таки от воров в Астрахань…

— Стало быть, батюшка князь воевода, — напомнил услужливый дьяк с поклоном, — слух от вчерашнего дня с митрополичьего учуга о нападении казаков и о побрании харчей не был спьяну.

— Нагулялся воровской атаман! Жарко ему стало в Хвалынском море, от сильного шахского флота бежал в беспамятстве! Норовит мимо Астрахани на свой голутвенный Дон проскочить! — и князь Иван Семенович ногой притопнул, выказывая свой праведный гнев.

— Не проскочит, князь и боярин Иван Семенович, — заверил стрелецкий голова с поклоном воеводе. — Хотя… как знать, — и он, сам того не ожидая, заговорил не столь уверенным тоном и о другом, о чем и помолчать бы не грех иной раз: — Говаривают люди, увидел волк козу, так забыл и недавнюю грозу.

Воевода снизу вверх уставил на стрелецкого голову тяжелый взгляд, переспросил:

— Про какого волка речешь, голова? Про этого, что на дыбе?

— Нет, князь и воевода Иван Семенович, — отмотал бородатой головой Леонтий Плохово. — Этот на крепкой привязи. Я говорю о Стеньке Разине да о наших стрельцах.

Князь Иван Семенович покомкал бороду, глянул на избитого, чему-то мученически улыбающегося казачьего атамана Максима Бешеного, крякнул, прикрыв рот ладошкой. Не сказал, но подумал про себя: «Ох и умен стрелецкий голова! Умен… Далеко глядит и с опаской. То так! Была бы шуба, а вши всегда заведутся всенепременно. Ишь, даже вор Максимка заулыбался, знать, какая-то надежда на сердце пала… Потому и надобно Стеньку до Астрахани ни в коем случае не допускать! Кто знает, что у большого вора на уме…» Сказал в некоторой задумчивости, словно сам себе не крепко верил:

— Князь Львов вышел встречь Разину, — и поворотился к выходу из смрадного подземелья. — Этих вот, яицких воров побил и полонил, побьет и Стенькину ватагу. Мнится мне, бежит вор-атаманишко от шахова флота сильно щипанным, не в той уже силе, с коей уходил!

Аникей Хомуцкий, покидая пытошную последним, оглянулся: подьячий ворошил на столе бумаги, Максим Бешеный загоревшимися глазами смотрел на стрельца и как бы говоря: «Объявился атаман Степан Тимофеевич! Объявился через год после их поражения на Кулалинском острове! И теперь-то воеводам и боярам лихо придется! Карасями завертятся на раскаленной сковородке! Эх, жаль, на дыбе я, а не на атаманском струге! И свезут меня завтра отсюда к виселице или на струг, только до Москвы боярской…»

Таясь от подьячего, Аникей сделал Максиму дружески ободряющий жест рукой — держись, атаман, не конец света еще!

На следующее утро, тихое, но пасмурное, в присутствии избранных горожан, при сильной охране из солдат иноземного строя пятьдесят восемь казаков были повешены… Остальные забиты в кандалы, однако отправка их по Волге задержалась событиями, грянувшими под Астраханью. Слухи о скором возвращении казацкой вольницы из похода в кизылбашские земли носились по городу уже несколько дней. Об этом, таясь воеводских ярыжек, шептались горожане и посадские. Озираясь по сторонам, нет ли рядом сотника или пятидесятника, шептались стрельцы. Со страхом говорили о разинцах стрелецкие командиры и приказные люди в воеводской канцелярии. Да и оба воеводы — старший Иван Семенович и его брат полковой воевода Михаил Семенович крепко были обеспокоены задержкой известий от князя Львова. Третий день уже минул, как ушел он с четырьмя тысячами стрельцов, а вестей о скорой победе все нет и нет.

И вот грянул гром средь ясного неба! В Астрахань на легком струге примчался вестник, и скоро весь город уже знал, что князь Семен Иванович Львов идет со своими стругами, а за ним плывут струги Степана Разина! Только казаки идут не побранными в полон и не в цепях, а с милостивой царской грамотой! По этой грамоте все вины перед государем казакам отпущены, и они могут возвратиться к себе на Дон, отдав астраханскому воеводе морские струги да большие пушки. И еще обязан был атаман отпустить от себя в прежние полки приставших к его ватаге шатучих стрельцов…

— Быть в Астрахани от воров большой смуте! — метался по залу воеводской канцелярии плотный телом и невысокий ростом князь Михаил Семенович, по натуре своей человек нетерпеливый и на руку скорый. Он побуждал старшего воеводу напасть внезапно, всей силой и разметать в пух и прах воровское скопище. — Надобно ударить по Стеньке сотней крепостных пушек, а опосля пушек взять их в бердыши, едва воровская рвань причалит и сойдет со стругов на астраханский берег. Коль сам страшишься государева гнева, пусти со стрельцами меня! На мне и ответ будет перед великим государем, ежели что не так сотворю!

Более сдержанный и осторожный Иван Семенович, оберегая брата от необдуманных поступков, напомнил:

— Аль забыл ты, князь Михаил, яицкого голову Яцына да нами посланного туда же горемыку Богдана Сакмашова? Их-то побили не казаки, а свои своровавшие стрельцы! Теперь те воры у Стеньки в ватаге, а здесь, в городе, их родичи и друзья закадычные! Вот и рвет мне душу опасение: а ежели и наши стрельцы заворуют? Да тутошние баламутного образа мыслей посадские с горожанами к ним прилепятся? Не миновать нам с тобой тогда хлебать сверх всякой меры волжскую водичку. Не-ет, уволь, брат Михаил, от такого счастья! Была у меня от великого государя еще прошлым годом к Стеньке в Яицкий городок писаная грамота, ее и послал я с князем Львовым к Стеньке и предъявить велел, ежели не явится возможности нечаянно как-то враз побить вора! Теперь и будет та грамота нам в оправдание за то, что спустили казаков на Дон. А струги, да пушки, да персидский полон повелю у казаков отобрать сполна! Ну, а с Разиным на Дону пущай московские бояре да воеводы дерутся, у них стрелецких полков куда как много!

Князь Иван Семенович Прозоровский в своих опасениях за астраханских — да и московских тоже! — стрельцов оказался весьма близким к истинному положению дела. Когда 25 августа 1669 года к астраханскому берегу пристали коврами устланные разинские струги, а на берег сошли не оборванные голутвенные, которые уходили на Хвалынское море, а роскошно разодетые, обогащенные многой добычей чудо-казаки со своим удачливым атаманом-ведуном, восторгам горожан, посадских и стрельцов не было предела. Стрельцы, по своей природе те же полуказаки, живущие хозяйством и ратной службой, на примере разинской вольницы видели, чего можно достигнуть саблей при отважном башковитом атамане. И как тут было не проклясть свою безысходную судьбу, когда, работая день и ночь, мотаясь в походах за жалованье, едва сводишь концы с концами. А твои командиры на тебе толстеют, словно клещи майские, впившиеся в тело…