Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

• Название: Лечебный факультет, или Спасти лягушку
• Автор: Дарья Форель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075381-9, 978-5-9725-2113-5, 978-5-226-04425-0

Пройдя испытания вступительных экзаменов, они радуются. Они еще не знают, что ждет их впереди. Но реальность быстро заставляет их спуститься с небес на землю.

Каждый день учебы в «меде» полон больших и маленьких трагедий. Преподаватели, требующие взяток, цинизм и халатность руководящих практикой врачей, жестокие шутки сокурсников, смерть пациентов и врачебные ошибки. Студенты не замечают, как сами становятся такими же черствыми и равнодушными, как те преподаватели, которых они поначалу презирали.

Клятву Гиппократа, видимо, писали для кого-то другого…

Дарья Форель родилась в Москве. В раннем детстве вместе с родителями уехала в Израиль, где отслужила в армии и побывала в горячих точках. Затем вернулась в Москву и поступила в медицинский институт. Реальная учеба в медицинском вузе оказалась далека от Дашиных романтических представлений…

---

— А в какую, говорите, прачечную?

— Запомни, придурок. «Бе-ло-снеж-ка». Или тебе это слово надо записать?

— Роман Евгенич, такой на улице Правды нет.

— Ну, тупица. Ладно. Ищи другую. Но со скидкой. И запомни — под лацканом — чернильное пятно. А на воротничке у нас что?

— Жирные разводы! — уверенно выкрикнул парень.

— Молодец. Все. Вылетел пулей. А зачетку оставь у меня.

— Спасибо вам! — Мелко кланяясь, студент удалился.

Большим и указательным пальцами Соболев вытер белые сгустки слюны с уголков губ. У него была сильная одышка. Голос — хриплый и прерывистый. Халат серел от пота. Лоб украшали сверкающие испарины. В моих почти что медицинских мозгах оформился вывод: «холестерин».

— Это ты у нас, значит, Форель?

— Я. Если честно…

— Молчать. Чем родители занимаются?

— Мама — журналист, папа — психолог.

— Братья-сестры имеются?

— К сожалению, нет.

— А ты случайно не знакома с представителями шоу- индустрии?

— Что?!

— А кто-нибудь в прокуратуре служит?

— Я бы не сказала…

Соболев задумался. Он докурил сигару, качнулся назад и медленно водрузил китовые ноги на стол.

— Ммм. Что с тебя взять-то?

Затем, долгой секундой позже:

— А у тебя есть, скажем, какие-нибудь таланты? Ты танцуешь? Или, может, поешь?

— Ну разве что как любитель.

— Продемонстрируй.

— Прямо здесь?!

— А что, в анатомичке тебе спелось бы лучше?

Я опрокинула голову вниз. Кажется, это был последний раз. Да точно. Начиная с того момента я решила прекратить терпеть. Я больше не буду позволять над собой издеваться. Но пока эта мысль касалась отдаленной перспективы.

— Слушай, а как у тебя с аккуратностью? Дай тетрадь, гляну почерк.

— Переписать что-то надо? Не вопрос. Это я люблю (кстати, действительно люблю).

— Нет, не переписать. А руки у тебя — хорошие? Моешь часто?

— Прошу прощения?

— Ну, я вижу — ты девушка аккуратная. У меня для тебя серьезное партийное задание.

— Спасибо, — говорю, — товарищ Берия…

В моей голове бегущей строкой промелькнул список всевозможных вариантов, включая нехитрые хирургические манипуляции, а также действия уголовно наказуемого характера, связанные с химией или секс-услугами. Я почувствовала, что бледнею.

В общем, речь идет о пяти килограммах сельди. Ее надо порезать. Только смотри у меня, режь тонко! Чтобы каждый кусочек просвечивал!

— Извините, я что-то не пойму.

— Банкет у меня, дура! Завтра тебя встретит человек. У него в руках будет два черных полиэтиленовых пакета. Он тебя узнает. Так что сама не подходи. Дальше идешь в лабораторию, торчишь там хоть до ночи и режешь сельдь. Ясно или не ясно? Или хочешь все-таки спеть?

— Нет, — сказала я, — с сельдью у меня выйдет лучше.

— Умница. Все, дуй отсюда.

— А как же…

— Не волнуйся. Я беру это на себя.

Рита услышала все и сказала:

— Форель против сельди. Кто победит?..

На следующий день я встретила человека с пакетами. Им оказался лаборант Сережа, друг Коли Игнатьева. Он любезно помог мне дотащить пять килограммов рыбы вверх по лестнице. Я прикрыла дверь, достала доску для порошков, помыла ее и начала резать.

Работа оказалась неприятной. Ноги сразу затекли. Тогда я переместила всю рыбу на парту; при этом добрая ее часть скатилась на пол, серым мясом вниз. Моя месть заключалась в том, что я его так и не сполоснула.

Сельдь я резала долго. За окном стемнело. Кто-то уже погасил свет в коридоре. Несколько раз мигнув, зажглись уличные фонари.

А ведь я уже давно так живу. Два года. Два года унижений, мольбы и клятв. И все это из-за какого-то глупого импульсивного решения поступать в мед. Стоит один раз смириться и проглотить обиду, и это ощущение подавленности растет как снежный ком. Я же всегда могу встать, возразить, ответить. Но что-то останавливает. Ну, допустим, меня отчислят. Я ведь не помру. Лучше чего-то лишиться, чем потом долго вспоминать, как я позволяла над собой издеваться. Я — далеко не отличница. Хотя честно стараюсь, учу. Да большая часть группы не сильней меня. Периодически спасает случай, удача, деньги, в конце концов. Иногда везет, иногда — нет. Всем, кому довелось учиться в медицинском, известно: на протяжении шести лет ты словно участвуешь в автогонке. Один случайный удачный поворот — и выйдешь в финал. Одна случайная остановка — и система выплюнет тебя на просторы большого мира. И даже если ты умен как, скажем, Короткое, или хитер, как Власов, или настойчив, как Лаврентьева, — все равно надо держать руку на пульсе. И посветить этой учебе, среде, профессии всю жизнь. Другого не дано. Медицина…

Мои глубокие экзистенциальные рассуждения прервал странный грохот. Затем послышался тоненький мужской голос:

— Сука ты эдакая! Анархист! Наркоман!

Я бросила нож и скользкими руками схватилась за дверь, потом снова цапнула нож и выбежала в коридор.

— Пожалуйста, успокойтесь!!! — донеслось откуда-

то издали.

— Нет, гад! Не успокоюсь я! И не смей, не смей меня успокаивать!

В дальней по коридору аудитории горел свет. Ворвавшись туда, я увидела лежащего на полу полуживого уголовника Игнатьева. Над его дрожащим телом возвышался остервеневший Анатолий Семенович Бурт. Вот он взмахнул деревянной табуреткой…

— Форель, Форель! — застонал Коля.

— Тихо ты, — уже более спокойно выдал Бурт. — Встань. Вытри кровь.

— Анатолий Семенович, у вас все дома?! — спросила я.

— Не смей, шалава! — огрызнулся педагог и опять схватился за табурет. Коля посмотрел на него жалобным взглядом. Бурт молниеносно отвернулся, опустил мебель, собрал папки под мышку, несколько раз злобно дернул ключи в замочной скважине и быстро скрылся. Коля медленно поднялся. Он весь дрожал, из его ноздри вытекала багровая струйка.

Я спросила:

— Коль, что произошло?

— Да ничего такого.

— Да ладно тебе. Валяй.

— Ну, в общем, все шло как обычно. Я привел пацанов на химию. Мало ли, в жизни ведь пригодится. Да я их и раньше приводил. Сидим мы, значит, учим книгу. Немного болтаем между собой. Пивасик пьем. Между прочим, Сашок предложил и Семеновичу присоединиться. Тот наотрез отказался. Мы стали дальше учить. Ну, короче, парни разошлись, я остался с Семеновичем один. Говорю: не понимаю, при чем тут бета-фруктоза. Тут вдруг он затих. Молчит, на меня смотрит. Глаза прям кровавые. Он берет, медленно подходит ко мне и вдруг как заорет: «Не понимаешь?! Не понимаешь?! Я тебе сейчас покажу, не понимать! Бета-фруктоза…» Я говорю: «Алло, папаша, уймитесь», — а он мне: «Да ты мудак! Ты мудак, понял? Сука ты неблагодарная! Убью!!!» — повалил меня на пол и начал бить… По ходу, он какой-то ненормальный.

— Ладно, — бросила я, — бывает. Тебе ль привыкать…

Коля округлил глаза.

— Я такого не ожидал. Да я психопатов вообще не видел!

До самой сессии с Буртом здоровались все. Особенно Колины друзья-хулиганы (которые начали исчезать из коридоров кафедры). Но те, кто пока не исчез, медленно проплывая мимо доцента, на миг останавливались:

— Как поживаете, Анатолий Семенович?

Кто-то принес ему коньяк «Хеннесси». Под страхом, что бутылка разобьется о голову, этот кто-то не оставил даже записки. Коля старался не попадаться ему на глаза.

Антон Серых, Серый, начал посещать химию. Потом — биохимию. Потом окольными путями попал на факультатив по фармакологии, где ему позволялось сидеть на последних рядах. Этот загадочный ученик внезапно появился в нашей группе. Только немногие знали, что Серый — недавний выпускник детской исправительной колонии номер шестьдесят восемь. Что к медицине он имеет такое же отношение, как электромагнитола к слону. И что он попал сюда абсолютно случайно. Мариам стала вести себя тихо. А словосочетание «рыжий банан» больше никто не смел произносить вслух.

А потом Бурт уволился. От него осталась задумчивая тишина, звенящая в каждом хим. кабинете, и кисловатый запах клубничных леденцов. Говорят, он перешел управляющим к Соболеву, так и не покинув органически родную криминальную среду.

Но на этом история не заканчивается. Дело в том, что Серый увлекся учебой. Все принимали его за лаборанта. В университете у парня не было официального статуса, однако он исправно посещал семинары, колдовал в лаборатории и часами торчал в студенческой библиотеке.

К теперь уже скромному увлеченному молодому человеку в халате относились с добродушным безразличием. Он стал достаточно вежливым, тихо здоровался с преподавателями и быстро убегал либо в лабораторию, либо на очередной семинар. И вот объявили олимпиаду по химии. Серый зашел к Соболеву.

— Роман Евгеньевич, позвольте принять участие.

Соболев нахмурился.

— Так-с…

Соболев дал свое согласие после того, как Серый заштопал ему штаны, прибрал кабинет и починил ультрафиолетовую лампу. Пару раз мы видели замученного «лаборанта» в столовой. Он сидел в самом углу и что-то читал, читал… потом он попадался нам на глаза и возле копировальной машины, компьютерного кабинета, преподавательской.