Милий Езерский - Триумвиры

• Название: Триумвиры
• Автор: Милий Езерский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Третья часть тетралогии Милия Езерского «Власть и народ».

Книга первая

Книга вторая:

 ... время соправления, войн и взаимных интриг Гая Юлия Цезаря и выдвиженцев Суллы - Гнея Помпея и Красса (он же Крез).

Книга третья:

…остались Цезарь и Гней Помпей (Помпей Великий). Причем Цезарь выставляет себя «народным» вождем!

Интриги и кровища, кровища…

Здесь все три книги (части) романа одним файлом.

---

Цицерон поспешно прервал его:

— Общество давно ждет содружества всех сословий в работе на пользу отечества. И, конечно, Цезарь помнит мои слова в благодарственной речи за помилованного Марцелла: «Мне больно видеть, что судьба республики зависит от жизни одного человека…» Ибо республика, Цезарь, не может оставаться в том виде, как она есть…

— Я предпочитаю смерть жизни тирана, — перебил Цезарь, — но почему ты, консуляр, знаменитый оратор и писатель, повторяешь всюду, что всё потеряно, что тебе стыдно быть рабом и совестно жить? Ты несправедлив, подвергая насмешкам полезные мероприятия и справедливые действия. Не ты ли насмехался над исправлением календаря, над магистратами, которые работают по моим указаниям, а не по своему усмотрению, над ограничением власти жадных правителей, грабящих провинциалов? В речи «За Марцелла» ты умолял меня беречь свою жизнь, а когда сенат приказал поставить мою статью рядом со статуями семи царей, ты ехидно заметил: «Очень рад, видя Цезаря так близко от Ромула!»

— Цезарь, я сказал без злого умысла…

— Лжешь! — резко перебил Антоний. — Ты намекал на убийство Ромула сенаторами!.. Ты осмелился задеть божественного императора…

Побледнев, Цицерон направился к двери. Никто его не удерживал — даже Брут, любивший его, молчал.

Когда оратор вышел, Цезарь говорил, пожимая плечами:

— Всегда он был такой, не имел своего мнения, метался между мной и Помпеем, присматривался, на какой стороне выгоднее, и вечно ворчал, порицая и осмеивая своих друзей. Но что сказано — решено: я дарую амнистию помпеянцам и позабочусь, чтоб они были допущены к магистратурам, а права народа уважались…

Помолчав, взглянул на друзей:

— Не забудьте о пиршестве в загородной вилле Оппия…

Все поняли, что беседа кончена, и, толпясь, прощались с Цезарем: одни целовали ему руки, другие грудь, шею, третьи щеки и лысину.

— Останься, — удержал император Антония, — ты мне нужен.

Поглаживая черную окладистую бороду, тучный краснощекий муж стоял веред Цезарем, не смея сесть без приглашения.

— Садись, друг, — приветливо сказал диктатор, — ты, конечно, понял, почему я делаю уступки аристократам. Отправляясь в Парфию, я не должен иметь врагов в Италии. Поэтому, прежде чем даровать амнистию помпеянцам, я хотел бы удвоить число квесторов, с тем, чтобы одна половина выбиралась народом, а другая предлагалась мною комициям; что же касается консулов, то право назначать их останется за мною, а народ пусть избирает курульных эдилов…

— Обе стороны должны быть довольны, — заметил Антоний.

— Кроме того, я предложу рогацию о восстановлении угасших патрицианских фамилий… Но все эти мероприятия намечены на будущий год. А теперь, когда я имею право предлагать комициям кандидатуры магистратов, пусть народ утверждает их.

— Кого же ты наметил, император? — с затаенным дыханием спросил Антоний.

— Брут и Кассий должны быть награждены. Ты, Антоний, будешь моим коллегой по консулату., твой брат Гай получит претуру, а брат Люций — народный трибунат.

— Ты мудр, император! — повеселев, вымолвил Антоний. — За заботы о государстве сенат должен утвердить тебе высшие почести.

Цезарь не возражал.

Распределение должностей вызвало возбуждение в столице.

— Как, один муж назначает магистратов? Какое он имеет право? — роптали аристократы. — Неужели республика перестала существовать?

— Республика? — ехидничал Цицерон. — Лысый говорит, что она умерла… А если это так, то разве диктатор с наследственным титулом императора не является единодержавным правителем, или царем?

— Позор!

Однако намеченные лица были выбраны. Видя всеобщее неудовольствие, Цезарь объявил об уступках, и все, казалось, были довольны.

— Ты ошибся, Марк Туллий, — говорил Цицерону Требоний. — Плебс и аристократия получили права, а это значит, что…

— Не обольщай себя надеждами, — сказал оратор, — лысого мы знаем — хитроумный демагог! Не удивляйся, если он даст амнистию помпеянцам, а потом передушит их поодиночке… Не так ли поступил он с Марцеллом?

— То, чего нельзя доказать, спорно. Разве твой друг Брут не защищал его с жаром от этого обвинения?

— Брут… Брут… Он ослеплен милостями Цезаря… Не забывай, что уступками нельзя купить республиканское общество. Нобили боятся, что Цезарь, возвратившись из Парфии победителем, станет автократором, а ведь это, друг, опаснее диктатуры… Что? Ты уверен в его победе? Нет, он погибнет так же, как Красе: боги жестоко карают тех, кто нарушает мирные договоры ради корыстолюбия.

Подошли Кассий и Брут. Цицерон несколько смутился. После взаимных приветствий Кассий спросил:

— Беседа, кажется, была о Цезаре? Да, великий муж. украшение нашего века… Парфянская война, без сомнения, возвеличит его еще больше…

— Парфня, Парфия! — едко прервал Цицерон. — О боги! Если он сначала женится на Клеопатре…

— А разве египетская царица приезжает в Рим? — вскричал Брут.

— Неужели вы не знаете? Впрочем, диктатор не обязан делиться всем с бывшими помпеянцами?

Кассий и Брут вспыхнули, потом побледнели.

— А известно ли вам, — продолжал Цицерон, — что после женитьбы на этой египетской простибуле Цезарь перенесет столицу в Илион или в Александрию? Город Ромула станет муниципией, зарастет травой и чертополохом, и по улицам будут бродить мулы, свиньи и ослы — римляне! А управление государством перейдет к царю Цезарю и царице Клеопатре, которые возглавят космополитическую чернь!

Брут хмуро взглянул на оратора:

— Не злословь, Марк Туллий, не оскорбляй великого римлянина!

— Великого? И Сулла велик. Впрочем, Сулла возвратил часть отобранных земель владельцам, а Цезарь вновь отобрал их, чтобы распределить среди ветеранов… Знаешь, некоторых из центурионов он сделал членами сословия декурионов, а иных членами муниципальных аристократий… Что это? Насмешка над обществом или заискивание перед легионариями?.. А заморские колонии? Ха-ха-ха! Не большим успехом они пользуются!..

В конце года, в день празднества в загородной вилле Эрато, в Рим прибыла Клеопатра. Цицерон, проходя с Кассием по Палатину, толкнул его в бок:

— Видишь? Не правду ль я говорил?

Побледнев, Кассий смотрел расширенными глазами на царицу, возлегавшую в лектике, на множество рабов, толпившихся вокруг нее, на придворных, — и мысль, что Цицерон, быть может, прав, заставляла сжиматься кулаки.

— Дорогу царице, дорогу! — кричали рослые эфиопы, расталкивая народ, и над толпами любопытных, сбегавшимися со всех улиц, плыла, точно парус, золотая лектика с белыми занавесками и мелькало чарующим видением прекрасное лицо египтянки.

— Опять во дворец Цезаря? — шепнул Цицерон в удивился, когда рабы, миновав Палатин, направились к Эсквилинским воротам.

Кассий молчал. Он начинал понимать, куда направляется Клеопатра, и, поспешно простившись с Цицероном, бросился вслед за лектикой.

«Очевидно, царица остановится в вилле Оппия, — думал он, усиленно работая локтями и не слушая оскорблений, которыми осыпала его толпа. — Бьюсь об заклад, что у ворот она пересядет в повозку».

Так и случилось.

 Лошади у него не было, и он послал сопровождавшего его невольника домой за жеребцом. Смотрел, как удалялась царица с придворными, и сердце его тревожно билось.

Мимо проскакали Бальб и Антоний, затем Брут и Фаберий, а потом ехали матроны: Сервилия, Тертуллия, вдова Красса Богатого, Терция (Кассий отвернулся, чтоб она его не узнала), Фульвия, супруга Антония, Порция, жена Брута, дочери и жены магистратов.

Уже смеркалось, когда Кассии, сев на коня, выехал за ворота. Не успел он отъехать двух стадиев, как его догнал Требоний.

— Неужели Цицерон прав? — мрачно усмехнувшись, спросил консуляр.

— Прав или нет — что нам до этого? — притворно вздохнул Кассий. — Мы едем на пиршество, а не для того, чтобы заниматься политикой.

Требоний помолчал, потом, сдержав лошадь, перешедшую в рысь, остановил на спутнике раскосые глаза.

— Пусть боги сжалятся над отечеством. Разве благородный Кассий не видит, что тиран (Кассий вздрогнул) стремится к диадеме?

— Зачем повторяешь слова Цицерона? — тихо спросил Кассий. — Сегодня мы ничего еще не видим, а тиран он или нет, стремится ли к царской власти и готов ли жениться на Клеопатре — все это предположения…

— Разве диктатура и единодержавие не тирания?

— Единодержавие ограничено правами народа…

— А диктатура?

— Ты знаешь, он отказывался от нее, но сенат навязал ему… Во всяком случае, нужно быть на страже, и, если позволишь, благородный Требоний, я навещу тебя после нового года.

Впереди сверкала огнями вилла, и они, стегнув бичами коней, помчались вперед, прислушиваясь к голосам, доносившимся из сада, вдоль которого скакали.