Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)

• Название: Весны гонцы (книга первая)
• Автор: Екатерина Шереметьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Эта книга впервые была издана в 1960 году и вызвала большой читательский интерес. Герои романа — студенты театрального училища, будущие актёры. Нелегко даётся заманчивая, непростая профессия актёра, побеждает истинный талант, который подчас не сразу можно и разглядеть. Действие романа происходит в 50-е годы, но «вечные» вопросы искусства, его подлинности, гражданственности, служения народу придают роману вполне современное звучание. Редакция романа 1985 года.

---

Умоляюще глядя на Ивана Михайловича, Ольга Павловна сказала:

— Ну, сейчас к ним не пробиться. Они ж нарочно в угол забились… Зал — что бочка с селёдками. Поди-ка их выкури!

Но Чалых волнения не выказывал.

— К началу второго отделения готовы? — вдруг спросил Миша. — Елена, Олег, через пятнадцать минут начинаем.

Олег, зло хлестнув себя париком по колену, пошёл к гримировочной. Гримируясь, он швырял растушевки, карандаши и без умолку возмущался.

— Видите ли, комсомольский пост опоздал! Ну и дисциплинка! Разогнать бы всех к чёртовой бабушке! В такой обстановке, где тебе в душу плюют, имеем полное право не играть дальше.

Алёна молча поправила грим, молча начала одеваться. Впервые почувствовала такую тяжесть, такое нежелание выходить на сцену, что даже передать трудно.

В гримировочную вошел Женя.

— Ну, и что вы там «изобрели»? — спросил Олег сердито.

— Первый звонок, — ответил Женя.

— Кому мы тут нужны? — всё возмущался Олег. — Ну как играть? Чем увлечь человека, дошедшего до невменяемости? Такое подлое чувство бессилия…

Оно-то и гнетёт. Если бессилен — значит, не нужен. Но до сих пор везде были нужны?

— Женька, сочини ядовитую частушку.

Женя оторопело посмотрел на него.

— Ну да! Надо бы Мишку спросить.

— У, трус! — вслед ему бросила Алёна, хотя слышала, что ровное гудение антракта действительно затихло, на сцене кто-то заговорил.

— Кажется, этот… Чалых, — Алёна торопливо завязала пояс на платье и вышла в коридор.

— …так неужели несколько подвыпивших безобразников помешают нам послушать выступления артистов? Неужели же они сильнее всех нас? Друзья!

В зале возникло какое-то движение, громкий говор, выкрики: «Правильно! Давно бы так! Подсобляй, Лёнька!», раздался одобрительный хохот. Алёна первая вбежала по лесенке на сцену и, прильнув к дырочке в занавесе, увидела, что весь зал стоит, отвернувшись назад, увидела, как в дальнем окне мелькнули, уплывая в темноту, раскоряченные ноги в сапогах. А несколько парней, и среди них Радий, подняли какое-то брыкающееся тело и вытолкнули его в окно. Неумолкающий хохот внезапно превратился в бурю. На подоконник вскочил третий дебошир. Несколько секунд он пошатывался в проеме окна спиной к залу, затем съехал с подоконника прямо на улицу.

«Ага! — подумала Алёна. — Третий „эвакуировался“ добровольно».

Но вдруг она увидела, как Радий и следом четыре парня, один за другим, поспешно выскочили в окно. ещё несколько человек последовали за ними. С улицы донесся разбойничий посвист, громкие крики, среди которых хлестнул в уши истошный женский: «Батюшки-и! Убивают, убивают, убива-а-ю-ут!»

Часть зрителей кинулась к окнам, другие сгрудились в дверях.

— Спокойно, товарищи! — Чалых старался унять клокотавший зал. — Спокойно! Концерт будет продолжаться.

— Осторожно — нож! — крикнул кто-то на улице.

Алёне показалось, голос Радия. Она бросилась к завешенному окну позади кулисы, нырнула за портьеру и высунулась на улицу.

В черноте слышались глухие удары, покрякивание, хриплая бешеная брань, женские взвизги, выкрики: «Вяжи!», «Убью!», «Кусается, гадина!» ещё трое парней выскочили из окон зала, мелькнули в полосе света, падавшего из Дома культуры, и пропали в черноте. Алёна с трудом различала в ней метавшиеся светлые пятна. Что там? Где там свои? Живы ли?

— Какой ужас, какой ужас, какой ужас! — повторяла Зина, прижимаясь к ней.

Алёна крепко стиснула Зинину руку и вслушивалась в каждый звук.

— Чалых с трудом наших мальчишек удержал. Олег с Женькой в гриме рвались на помощь, дураки, — зашептала Зина.

— Господи, что теперь будет! — тихо запричитала Ольга Павловна. — Я же просила: не надо! ещё убьют кого… Ведь снимут с работы, скажут: плохо организовано мероприятие. А я что — виновата?

Алёна с напряжением вслушивалась и вглядывалась в темноту. Шум за окнами наконец начал спадать. Потом послышался голос Радия:

— Всех в милицию!

— Товарищ Светлов, я ж за вас бился! — подхалимски прогнусавил кто-то.

— Завтра разберёмся, — как отрезал Радий и спросил встревоженно: — Николай, ты дойдёшь?

— Мы проводим, — отозвались девичьи голоса.

— Я с ним, — это сказал Арсений Михайлович.

«Живы», — с облегчением подумала Алёна.

Миша стоял посреди гримировочной.

— Все в сборе? Товарищи, второе отделение должно идти с блеском. Понятно? На «шесть». Максимум внимания, — строго повторил Миша. — Через десять минут начинаем.

Алёна взглянула на часы и невольно приложила их к уху. «Идут! Значит, драка длилась шесть-семь минут, а показалось-то…» Она поправила грим, растрепавшиеся волосы, постаралась сосредоточиться. Ощущение бессилия перед враждебной силой ушло, но остался горький осадок от дикости, до которой может опуститься человек.

Начали «В добрый час!» собранно, сдержанно и немного напряженно. Зрители, казалось, не дышали, слушали чутко, отзывались благодарно, играть становилось легче, отрывок пошел лучше и лучше.

Выходя на аплодисменты, Алёна не ощущала ни усталости, ни горечи. Она, как и её товарищи, готова была отдать всё, чем богата.

Глава семнадцатая. Снова БОП

Треволнения в Верхней Поляне не кончились с окончанием концерта. Когда, изнемогая от жары и усталости, бригада с гомоном и смехом ввалилась в гримировочную, посреди комнаты их ждал Саша Огнев.

Все кинулись к нему: «Как ты нашёл нас? Вот здорово, что приехал! На чем добирался? Отчего долго не писал?» — но все боялись слишком бурно радоваться и боялись спросить о главном.

— Мать похоронил, — неожиданно жестко оказал Саша, — и об этом всё. — И, сразу нарушив тяжелую паузу, вдруг заговорил по-деловому: — «В добрый час!», ребята, играете здорово. Ты зря, Михаил, плакался, честное слово! Хорошо играешь, по-настоящему, без скидок…

— Но выгляжу-то, наверное, Алёшкиным дедушкой? — с немного деланным смехом перебил Миша. — Нет уж, хватит: передаю тебе сию роль с восторгом.

— Не знаю, — серьезно ответил Саша. — Вы так крепко сыгрались… Не знаю. Ты, — обратился он к Олегу, — с самого начала мне нравился в Андрее, но вырос — во! — Саша долго говорил Олегу о его удачах, сделал два-три замечания.

Алёна нервничала, ждала, что Огнев скажет о ней. Она очень боялась недоброго отзыва о своей работе и не смогла бы защититься от него обычной презрительной злостью.

«Конечно, я не могу ему понравиться, — уговаривала себя Алёна, — он же репетировал с Лилей, а она играла прекрасно, и образ был совсем другой».

Саша одобрительно хлопнул по спине сияющего Олега, повторил горячо:

— Здорово, здорово вырос, — и очень сухо, не глядя на неё, начал: — Лена, не знаю, интересует ли тебя моё мнение…

— Конечно, интересует, — отрубила Алёна, напрягаясь всем телом.

В гримировочной стало тихо.

— Я тебя смотрел… Ну, если хочешь, предубеждённо. Мне очень нравилась Лилина Галина. — Саша был с ней всё так же сух и официален. — Не думал я, что ты можешь так глубоко, значительно… и так тонко… Очень интересно играешь.

Взгляды их встретились. Алёна почувствовала, что краснеет до слез и это видно сквозь грим.

— Ты такая неожиданная… — Саша словно искал слова, а его удивлённый взгляд стал непривычно мягким, и это смутило её совсем. — Я даже боюсь, хотя, конечно, хочу сыграть с тобой.

У Алёны отчего-то защемило в груди.

На редкость кстати в эту минуту постучали, и вошли Ольга Павловна, Чалых, Радий с заплывшим глазом, в измазанной белой рубахе, разорванной на груди. Они-то и отвлекли внимание от Алёны.

— Ну, молодые-красивые, — Чалых с дружелюбием оглядел всех. — Спасибо. Хорошо, очень ладно работаете! Нам это очень кстати. Принимайте свой естественный вид, и мы вас «под конвоем» доставим на ночлег. Да-да, «под конвоем» и «при фонарях». Темень у нас непроглядная.

Все разбрелись к зеркалам.

Стукнула дверь, зеркало отразило Арсения Михайловича — кисть его руки была забинтована.

— Все кончилось относительно благополучно, — сообщил он. — До утра Николая оставили в больнице. Остальным ввели противостолбнячную. У меня вывих. Вправили, вправили, — успокоил он. — Теперь уже не смертельно, — и улыбнулся.

— Можно у тебя вазелинчик? — спросила Глаша, подойдя к Алёне, и, перешагнув через длинную лавку, присела рядом. Она зашептала Алёне: — Предлагаю: все суточные — в общий котел и выделить пай Сашке, понятно?

Алёна молча кивнула.

— Ну и денёк сегодня — кошмар! — воскликнула Глаша и тихо сказала: — Поговори с Евгением и Джеком, остальным я уже… — и опять громко, для всех, пожаловалась: — Будто меня обмолачивали на току! — Перешагивая через лавку, опять наклонилась к уху Алёны: — Сашку поставим перед фактом. У него же самолюбие… вроде твоего…