Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3

• Название: Поединок. Выпуск 3
• Автор: Виктор Вучетич
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1977

В третьем выпуске ежегодника «Поединок» публикуются приключенческие повести и рассказы московских писателей. Теме революции и гражданской войны посвящены повести и рассказы Ю. Авдеенко, В. Вучетича. О мужестве и героизме советских людей в наши дни рассказывают А. Ромов, Н. Коротеев и др.

Сборник посвящается 60-летию Великого Октября.

---

Медленно двинулся налево. В противоположную от гостиницы сторону, к повороту на рыбный порт. Повернулся. Снова двинулся к киоску. Смотрю на часы — десять минут четвертого. Терехов находится на набережной ровно час.

Остановился. Смотрит на море.

Час — и ни разу не задержался возле Трефолева. Может быть, что-то заметил? Но что? Неужели нас?

Никакой слежки за Трефолевым нет. Это видно каждому. Может быть, Терехов заметил что-то, говорящее ему о нас? Нас с набережной никак не может быть видно.

Может быть и другое. Трефолев мог каким-то знаком показать Терехову, что он «накрыт». Показать, что Терехову угрожает опасность. Тогда — что это за знак? Взвешиваю все, что говорило бы за это. Ведь Трефолев абсолютно все рассказал нам. Подавать какой-то знак ему нет никакого смысла. Совсем никакого. Все говорит о том, что тот, кто ждет передачу, — Терехов.

Проверь все еще раз. Не спеши.

Что делает здесь Терехов? Допустим, он вышел на набережную просто случайно. Прогуляться.

Подумаем. Если это случайность, почему она началась ровно в два часа? Как раз с появлением Трефолева?

У Терехова уроки. Я думаю об этом. Да, у Терехова сейчас должны быть уроки.

Терехов уходит в ту же сторону, откуда появился на набережной. То есть к школе. Трефолев по-прежнему сидит на скамейке.

Вот смотрит на часы. Встал, отряхнулся. Взял сверток, ушел.

Чувствую себя опустошенным. Ничего не хочется. Даже говорить.

Я не замечаю, как впадаю в дремоту. Сегодня вторая бессонная ночь. Заснуть не дает холод. Мешают птицы. Они кричат так, будто сидят у самого уха. Суббота.

Борюсь со сном, пробую еще раз все продумать. Вспоминаю, все ли мы предусмотрели.

Трефолев. Первые четверг и суббота мая. С двух до четырех. На третьей скамейке справа от газетного киоска.

Что-то мешает мне в этой фразе, какое-то сомнение.

Что же именно? Третья скамейка справа от газетного киоска, повторяю я.

Справа. Но откуда — справа? Справа, глядя отсюда, на море? А если смотреть с моря? Представь себе, что ты смотришь на газетный киоск с моря. Представь только на минуту. Тогда скамейка будет третьей слева.

А что же будет справа?

Слушай, Мартынов, что за чушь тебе приходит в голову. Мелочь, чепуха.

Нет. Ты должен помнить — мелочей в твоем деле не бывает.

Если глядеть на киоск с моря, то справа от киоска скамеек вообще нет. Так и должно быть. Но если бы они были?

Если бы они были — отсюда они были бы слева от киоска. Ну и что?

Впрочем, подожди. Подожди, Мартынов.

Скамейки слева есть. Только они чуть подальше, чем эти, метров на пятьдесят.

И они стоят не на набережной, а на сосновой аллее.

— Слышишь, Андрей, — я все еще сомневаюсь, стоит ли мне это спрашивать. — Как ты думаешь, Трефолев сядет именно на эту скамейку?

— Почему он должен сесть на другую?

— Третья скамейка справа от газетного киоска.

— Конечно. Трефолев показал это на допросе. В чем ты сомневаешься?

— Справа — откуда? Глядя на море или с моря?

— Но с другой стороны скамеек нет.

— На набережной, вдоль парапета — нет.

Васильченко хмурится.

— Ты считаешь скамейки по аллее?

— Да. Почему не там?

— Они же далеко. Метров за пятьдесят.

Мы молчим. Действительно, я нервничаю. Надо успокоиться.

— Я считаю, мы выбрали место правильно. Он сядет здесь.

— Да, — соглашаюсь я. — Ты прав.

— Он и не должен был подойти в первый день. Почти наверняка.

— Наверное.

— Ты знаешь, что я подумал?

— Что?

— Слушай внимательно. Ты спишь, Володя.

— Слушаю.

— Ведь у него с двух до четырех перерыв. Как раз в два кончается последний урок. Урок рисования первой смены. А в четыре начинается урок рисования второй смены.

— Я об этом думал.

— Выводов не сделал? Не слишком ли точно все рассчитано.

— Думаешь, он согласовал часы передачи со своим школьным расписанием?

— Да. Чтобы наблюдающим за ним, если такие окажутся, было ясно — вышел прогуляться, как обычно. И для постороннего глаза — тоже обычно. Не привлечет внимания.

Оцепенение проходит.

Может быть, действительно Терехов в первый день не решился подойти просто из предосторожности?

Мы сидим перед меловым стеклом, не шевелясь и ничего не говоря друг другу. Набережная заполнена гуляющими. Заметить, вышел ли Трефолев на набережную, трудно. В квадратике — чьи-то лица, плечи, руки. Третья лавочка занята. Сейчас на ней двое незнакомых мне молодых людей в плавках. И девушка. Если подойдет Трефолев, ему просто негде будет сесть. Свободная часть скамейки занята сумками и полотенцами.

Мимо лавочки прошла Рита Соловьева.

Один раз. Вернулась, идет в другую сторону. Остановилась. Повернулась. Стоит лицом к скамейке.

Снова представляю, как работает фотограф. Вот он делает снимок. Да, сейчас надо снять тех, кто стоит у киоска.

Трефолева еще нет.

Вот он. Теперь — без пиджака, в рубашке. На голове пляжная шапочка.

Подошел к лавочке. Что-то говорит сидящим на ней молодым людям. Те кивают на соседнюю скамейку.

Трефолев опять что-то говорит. Наконец один из молодых людей снимает сумку. Трефолев садится, кладет рядом авоську со свертком.

Вот Прудкин в белой кепке.

Терехов. Появился точно так же, как в четверг. Со стороны школы. Подошел ближе, остановился у парапета.

Саша с компанией. Смеются над чем-то. Вот спустились на пляж.

Терехов подходит к скамейке Трефолева. Поравнялся со скамейкой.

Он должен сейчас подойти. Просто обязан подойти и сесть.

Подходит. Сейчас сядет.

Нет. Прошел мимо.

Смотрю на часы. Пять минут пятого. Не подошел.

Трефолев встал. Взял авоську. Молодые люди тут же поставили на это место сумку. К ним подошел еще кто-то. На набережной стало оживленней.

Трефолев оглядывается. Идет вдоль парапета к гостинице.

В воскресенье, в десять утра, Сторожев ждал меня там же, где и прошлый раз, — на перроне.

— Сергей Валентинович, а если Трефолев все-таки дал какой-то знак?

— Лишено всякой логики.

— Почему бы и нет, Сергей Валентинович? Ну, решил?

— Ты считаешь, Трефолев вдруг, ни с того ни с сего захотел бороться против нас не за страх, а за совесть?

Сторожев сдул несколько хвоинок с перил.

— Нет. Трефолев действовал честно. Вчера, вернувшись из Сосновска в Ригу, он ждал нашего звонка и явился после него в указанное место. Сейчас сидит дома. Ждет нового контакта с ними. Как и было решено еще зимой.

— Может, мне лучше не идти к Терехову завтра, Сергей Валентинович?

— Обязательно идти. По многим причинам. Даже, допустим, если ты перед ним раскрыт. Терять тебе нечего. Поставь перед собой какую-нибудь задачу. Любую. Например, во что бы то ни стало добыть отпечатки его пальцев. Так, чтобы это было сделано незаметно. Кстати, нам это действительно нужно. Представил?

— Слушаю внимательно, Сергей Валентинович.

— Сыграй с ним в эту игру. Будто ты незаметно добываешь отпечатки пальцев. Как ты это сделаешь? Ну, допустим, самое грубое? Попросишь что-нибудь нарисовать?

— Может быть, заговорю о благоустройстве Щучьего озера. Достану план, начну чертить. Попрошу сделать на плане наброски. Мимоходом протяну свою ручку, которой чертил сам. Потом спрячу. На ней будут отпечатки его пальцев.

— Понимаешь теперь, зачем нужна эта игра? Если допустить, что ты для Терехова раскрыт и он догадался, кто ты такой?

— Я смогу увидеть, как он будет себя вести.

— Может быть, он ни единым жестом не выдаст себя. Вернее всего, так и будет. Может быть, это вообще даже не он. Но у тебя будут, на худой конец, отпечатки его пальцев. Или доказательство, что оставить их он не пожелал.

— Сергей Валентинович, я договорился идти к Терехову с девушкой из поселка, Сашей Дементьевой.

— Не имеет значения, пойдешь ты к нему с ней или без нее. Ведь эта девушка к Терехову ходила и без тебя?

— Я на всякий случай. Хорошо, Сергей Валентинович. Посмотрю по обстоятельствам.

Сторожев повернулся. Перрон пуст.

— Еще что-нибудь?

Хорошо слышен шум электрички. Она подойдет минуты через две. Сторожев уедет.

— Что ты молчишь?

— Мелочи всякие.

— Выкладывай.

— Мы считаем, что здесь продумано все до тонкости. Так? Но мне кажется — мы сами одной тонкости не учли. По крайней мере, так могло получиться. Трефолев должен сидеть на третьей скамейке справа от газетного киоска. Но справа — откуда?

— Понял тебя, — помолчав, сказал Сторожев. — Но теперь это уже неважно. Хотя... Ты говорил об этом Васильченко?

— Говорил.

— Ну и что?

— Он сказал, что скамейки эти далековаты, для того чтобы принимать их в расчет.