Андрей Буровский - Медвежий ключ

• Название: Медвежий ключ
• Автор: Андрей Буровский
• Издательство: Издательство Андрей Буровский, ACT
• Жанр: Маньяки
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027940-X, 5-98673-002-Х

Красноярец Андрей Буровский, чьи первые книги выходили в совместном с Александром Бушковым в проекте «Сибирская жуть», создал новый жанр. Придумать ему название затруднительно, поскольку на деле это смешение жанров, не производящее, тем не менее, впечатления эклектики. Впрочем, «сибирская жуть» — наилучшее жанровое определение.

Есть у Буровского и фактура Федосеева («Злой дух Ямбуя»), и обстоятельность Обручева, назидательность Ивана Ефремова и фантазия Грина, а вдобавок собственные ирония и цинизм, роднящие Буровского и Бушкова. Главное, что он пишет о своей родине, коей почитает хакасские степи и горную тайгу, в которых встретил лучшие моменты своей жизни. Именно там он находит экзотику, которой не сыщешь в какой-нибудь Амазонии или Африке.

Удивительное происходит в Саянской тайге: серия зверских убийств, исчезновений; необъяснимо ведут себя медведи. Действительность оказывается невероятней самых причудливых догадок…

---

— Так все-таки Татьяна?

— Нет, я Танька.

— Дитя мое, но это же форма имени, да к тому же не очень уважительная. Можно, я буду звать вас Татьяной?

— Если хотите, зовите.

— По-моему, так будет лучше. Такое имя красивое, как у героини «Евгения Онегина», его и произнести приятно.

— Героини чего?

— Романа «Евгений Онегин».

— А это что? Его едят?

Товстолес так и остался стоять с полуотвисшей челюстью, а потом тихо жаловался Михалычу: мол, последнее время его часто посещает странное ощущение — может быть, он зря зажился на этом свете? Что-то ни современной молодежи он не в силах понять и оценить, ни ее специфического юмора.

Михалыч же полагал, что девушка очень мила, даром что на Танечку не откликается, а исключительно на Таньку, и не знает ни Пушкина, ни кто такой Ельцин и Путин. В конце концов, девушка общалась со всеми, никому не грубила, и все время рассказывала что-нибудь ну очень интересное. Постоянно прорывалось в ней что-то инородное, хотелось сказать — нечеловеческое, но в конце концов, не жениться же на ней Михалыч собрался? А для изучения с этими своими полузвериными позами, взглядами и жестами Танька-Татьяна становилась еще интереснее.

Михалыч органически не мог, конечно же, не воспользоваться случаем, не расспросить девушку о ее жизни в Народе, и Товстолес скоро начал участвовать. Танька оставалась очень мила, и действительно, знала предмет изнутри и глубоко.

— Таня… Ты не могла бы объяснить мне одну вещь: вот вчера Туман пытался обругать меня, и назвал бабочкой.

— А они бабочек не любят, — обстоятельно отвечала Татьяна старому ученому, — бабочки для них очень противные, они только гусениц любят.

— Гусениц?!

— Ага. Так и говорят — «упорный, как гусеница». Это вот так… — профыркала девица по-медвежьи. — Или «красивый, как гусеница», вот так… — снова показывала Танька.

И рассказав все это, девушка вдруг застывала в позе, в которой не то что долго стоять, а даже на мгновение замереть — сущая проблема. А это она, оказывается, так отдыхала…

Или, рассказав о своей жизни в Старых Берлогах (ни полнамеком не дав понять, где это место может находиться), внезапно исчезала из поля зрения, и появлялась с испачканным кровью ртом — это она поймала и сожрала какое-то мелкое существо.

— А хочешь жить среди людей?

— Я медведица, что я буду у вас делать?

— В школу пойдешь, учиться будешь.

И заливается смехом, веселится девица: уж пошутил так пошутил! Ей поздно учиться, она взрослая.

— Люди и взрослые учатся.

— То люди, пускай они и учатся.

— А почему бы тебе не пожить среди людей? Ведь ты на самом деле человек; хочешь в зеркальце поглядеть и убедиться?

— Я от людей в тринадцать лет сбежала; люди меня били смертным боем, я вечно голодная ходила и в рубцах. Так и жила, пока к медведям не прибилась.

Впрочем, о своей жизни до медведей Татьяна не особенно распространялась, а если рассказывала все же — в основном противное и страшное. Для нее это все и была «жизнь у людей» — пьянство, побои, голод, ненужность совершенно никому; так она и жила, пока ее, бежавшую от людей, не подобрали медведи. И что? Возвращаться в эту «жизнь людей»?! Дураков нет! Девушка вполне разумно полагала, что возвращаться не стоит.

Туман тяготился заключением, и даже стал намекать, что его вполне можно и выпустить — все равно скоро придет Толстолапый, он все решит.

Маралов с Ручьем сходил в лес, принес заднюю ногу марала. Остальную тушу частью сожрал сам Ручей, часть принес сам, для Тумана. Маралов нарубил куски помельче, кидать в маленькое окно.

Все ждали, и разве что ученым было не так скучно: один из них вел пространные беседы с Танькой, другой — с Туманом.

11 августа ознаменовалось появлением около избушки трех новых разумных существ. Утром подошли Ель и Толстолапый, бесшумно возникли из лесного сумрака. Люди невольно поджались: во-первых, даже на фоне Тумана и Ручья Толстолапый казался громадным. Во-вторых, в нем чувствовалась сила. Не физическая сила, сила духа. Ум, непреклонная воля и жестокость затаились на дне его глазок.

— Мы готовы начать переговоры… Надо проверить, что с Туманом, — так профыркал Толстолапый и не дожидаясь ответа, направился к избушке. Короткий разговор через стены, и Толстолапый уже прошел к стволу кедра, сел по-собачьи…

— Мы готовы, — сообщил он в пространство — всем, кто бы хотел это знать.

Странные это были переговоры: три громадных медведя, лежа и сидя в тени, девчонка и трое взрослых людей. Михалыч и Товстолес пришли без оружия, только нож на бедре у Михалыча. Маралов непринужденно положил ружье на колени, медведи как бы не заметили. Временами Михалыч хотел помотать головой, отогнать морок. Но если бы и помотал, — вон сидят три невероятных существа, — более невероятных, чем какой-нибудь змеечеловек из Туманности Андромеды или разумные муравьи мистера Уэллса.

Но какие ни есть — вот они, сидят под кедрами, стекает слюна из пастей, жуткие клыки сверкают в полумраке, а над пастями хищников, на мохнатых мордах зверей — вполне разумные глаза.

Солнце склонилось к западной части горизонта, стояло самое жаркое время дня, когда Толстолапый рассказал:

— Охотники делают не так, как вы. Охотники идут убивать всех подряд… Они уже убили пять медведей и трех Говорящих. Их заманили в болото. Они скоро умерли бы, но мы так не хотим. У нас жил молодой самец человека, подросток. Мы послали его, и он стал кричать охотникам на их языке. Охотники убили его. Нам нужен человек, которого не убьют охотники, и который сможет с ними говорить.

— Ты хочешь, чтобы мы говорили с охотниками?

— Иначе охотники умрут. Мы так не хотим, мы хотим договора. Мы простим охотников, если они признают договор.

Толстолапый не уговаривал, не вилял — он просто ставил условие, объяснял, как будет и почему.

— Мы согласны, — разлепил губы Маралов, переглянувшись с остальными, а Товстолес и Михалыч подтвердили согласие кивками.

— Завтра вы пойдете с нами. Большой человек пойдет помогать нам кончить войну. Старый человек и Толстый человек пойдут в другую сторону — они станут моими гостями, и им покажут Священное место.

Маралов сразу подобрался.

— Так нельзя… Мы не хотим разделяться.

— Вы разделитесь. Мы не верим людям. Мы оставим у себя этих двух, которым ты рубил дрова и добывал пищу. Мы ничего не сделаем им. Мы будем ждать.

И снова Маралов не уступал:

— Мы будем сопротивляться, Толстолапый, мы не хотим так, как ты хочешь.

— Нас много, — просто уронил Толстолапый.

— У нас ружья, — так же просто внес ясность Маралов.

— В каждом ружье только две пули, — хладнокровно профыркал Толстолапый, — а если будет нужно, сюда придут очень много Говорящих.

Он оглушительно фыркнул, и в зарослях множество медвежьих голосов откликнулись на звуки вожака. «Примерно двадцать или тридцать», — вертел Михалыч головой. «Не меньше двадцати» — отметил Владимир Дмитриевич. «Ручаюсь за двадцать два», — подумал Маралов, но все сделали верные выводы: они поймали Тумана, их поймали остальные Говорящие… Кто кого поймал, дело неясное.

— Вы еще хотите войны? — так же просто ронял звуки Толстолапый.

— Мы никогда не хотели войны. Только не надо нас разделять…

— Мы вам не верим. Мы вам поверим, если вы остановите охотников в болоте. Мы поверим, если они согласятся на договор.

Наверное, этот содержательный диалог продолжался бы еще дольше, но Товстолес и Михалыч давно о чем-то шептались. И наконец Товстолес помахал перед собою рукой.

— Дмитрий Сергеевич, э-ээ… Собственно говоря, мы с коллегой ничего не имеем против… Мы согласны побыть заложниками.

До сих пор Маралов был уверен, что говорит от имени всех трех. Запнулся, помолчал. А потом он лишь наклонился, чтобы видеть лица остальных, и тихо спросил:

— Не боитесь?

— Почему-то у меня к ним есть доверие… — задумчиво произнес Товстолес.

— Нет… Почему-то я им тоже доверяю, — так произнес Михалыч.

Медведи ждали, похожие на лохматые большие изваяния.

— Мы согласны, — профыркал наконец Маралов.

Толстолапый обратился к Таньке, что-то зафыркал ей в ухо.

— Вы согласны, что Большой человек пойдет с нами кончать войну. Толстый человек и Старый человек пойдут в наш город. Мы правильно поняли? — старательно переводила Танька, сохраняя стиль медвежьей речи.

— Правильно. Переводи, двуногий медвежонок…

— Тогда ты получишь от нас подарок, Большой человек, — серьезно произнес Толстолапый, и опять оглушительно фыркнул.

Следя за его взглядом, люди заметили движение в глубине леса, на тропинке. Вроде, шагал человек… Что это?! Андрюха Маралов — бледный, с перекошенным и каким-то одичалым лицом шел, ступая с осторожностью, словно нес себя, идя на цыпочках.