Максим Горький - Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

• Название: Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)
• Автор: Максим Горький
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1977

Настоящий том представляет собой антологию русской поэзии начала XX века (дооктябрьского периода). Стихи расположены или в порядке, как они были опубликованы в авторских сборниках, из которых они перепечатаны, или в хронологическом порядке. Под каждым названием книги стихов поэта указывается дата ее первой публикации. Если это возможно, под стихотворением указывается дата его создания — авторская или (в угловых скобках) установленная исследователями творчества поэта.

---

2

Тишина

С отцом родная сидела;
Молчали она и он.
И в окна ночь глядела…
«Чу, — молвили оба, — звон…»

И мать, наклонясь, мне шепнула:
«Далече — звон… Не дыши!..»
Душа к тишине прильнула,
Душа потонула в тиши…

И слышать я начал безмолвье
(Мне было три весны), —
И сердцу доносит безмолвье
Заветных звонов сны.

3 Память

И видел, младенцем, я море
(Я рос от морей вдали):
Белели на тусклом море
В мерцающей мгле корабли.

И кто-то гладь голубую
Показывал мне из окна;
И вещей душой я тоскую
По чарам живого сна…

И видел я робких оленей
У черной воды ложбин.
О, темный рост поколений!
О, тайный сев судьбин!

4 Игры

Мой луг замыкали своды
Исто́нченных мраморных дуг…
Часы ль там играл я — иль годы —
Средь бабочек, легких подруг?

И там, под сенью узорной,
Сидели отец и мать.
Далось мне рукой проворной
Крылатый луч поймать.

И к ним я пришел, богатый, —
Поведать новую быль…
Серела в руке разжатой,
Как в урне могильной, — пыль.

Отец и мать глядели:
Немой ли то был укор?
Отец и мать глядели:
Тускнел неподвижный взор…

И старая скорбь мне снится,
И хлынет в слезах из очей…
А в темное сердце стучится
Порханье живых лучей.

5 Сестра

И где те плиты порога?
Из аметистных волн —
Детей — нас выплыло много.
Чернел колыбельный челн.

Белела звезда отрады
Над жемчугом утра вдали.
Мы ждали у серой ограды…
И все предо мной вошли.

И я в притвор глубокий
Ступил, — и вот — Сестра.
Не знал я сестры светлоокой:
Но то была — Сестра.

И жалостно так возрыдала,
И молвила мне: «Не забудь!
Тебя я давно поджидала:
Мой дар возьми в свой путь.»

И нити клуб волокнистый —
Воздушней, чем может спрясти
Луна из мглы волнистой, —
Дала и шепнула: «Прости!

До тесной прости колыбели,
До тесного в дугах двора, —
Прости до заветной цели,
Прости до всего, что — вчера…»

6 В облаках

Ночь пряжу прядет из волокон
Пронизанной светом волны.
И в кружево облачных окон
Глядят голубые сны.

И в трещинах куполов тлеет
Зенит надлунных слав;
И в тусклых колодцах белеет
Глубоких морей расплав.

В даль тихо плывущих чертогов
Уводит светлая нить, —
Та нить, что у тайных порогов
Сестра мне дала хранить.

Как звон струны заунывной,
В затвор из затвора ведет,
Мерцая, луч прерывный, —
И пряха-Ночь прядет.

И, рея в призраках зданий,
Кочует душа, чутка
К призывам сквозящих свиданий,
За нитью живой мотка.

Кочует средь кладбищ сонных
И реет под сень и столпы,
Где жатвы коленопреклонных,
Где пляска свивает толпы, —

На овчие паствы безбрежий,
И в шаткий под инеем лес,
Сплетеньем разостланных мрежей,
По за́мкам глухим небес…

И путь окрыленный долог;
Но Тайной — мне ль изменить?
Из полога в облачный полог
Бежит, мелькая, нить…

И вдруг, из глуби черной,
Зигзаг ледяной возник:
Увижу ль с кручи горной
Разоблаченный лик?

Сугробы последней поляны
Алмазный застлали восклон…
Сквозят и тают туманы, —
И тает, сквозя, мой сон…

Из цикла «Руны прибоя»

Фейерверк

Константину Сомову[103]

Замер синий сад в испуге…
Брызнув в небо, змеи-дуга
Огневые колесят,
Миг — и сумрак оросят:
Полночь пламенные плуги
Нивой звездной всколосят…
Саламандры[104] ль чары деют?
Сени ль искристые рдеют?
В сенях райских гроздья зреют!..
Не Жар-Птицы ль перья реют,
Опахалом алым веют,
Ливнем радужным висят?

Что же огненные лозы,
Как плакучие березы,
Как семья надгробных ив,
Косы длинные развив,
Тая, тлеют, — сеют слезы, —
И, как светляки в траве,
Тонут в сонной синеве?
Тускнут чары, тухнут грезы
В похоронной синеве…
И недвижные созвездья
Знаком тайного возмездья
Выступают в синеве.

Из цикла «Северное солнце»

Москва

А. М. Ремизову[105]

Влачась в лазури, облака
Истомой влаги тяжелеют.
Березы никлые белеют,
И низом стелется река.

И Город-марево, далече
Дугой зеркальной обойден, —
Как солнца зарных ста знамен —
Ста жарких глав затеплил свечи.

Зеленой тенью поздний свет,
Текучим золотом играет;
А Град горит и не сгорает,
Червонный зыбля пересвет.

И башен тесною толпою
Маячит, как волшебный стан,
Меж мглой померкнувших полян
И далью тускло-голубою:

Как бы, ключарь мирских чудес,
Всей столпной крепостью заклятий
Замкнув от супротивных ратей
Он некий талисман небес.

Сфинксы над Невой

Волшба ли ночи белой приманила
Вас маревом в поло́н полярных див,
Два зверя-дива из стовратных Фив[106]?
Вас бледная ль Изида[107] полонила?

Какая тайна вам окаменила
Жестоких уст смеющийся извив?
Полночных волн немеркнущий разлив
Вам радостней ли звезд святого Нила?

Так в час, когда томят нас две зари
И шепчутся лучами, дея чары,
И в небесах меняют янтари, —

Как два серпа, подъемля две тиары,
Друг другу в очи — девы иль цари —
Глядите вы, улыбчивы и яры.

Канцона III

1

Я вопрошал полуденные волны:
«К вам, волны, прихожу осиротелый:
Как одиноким быть — и быть единым?»
Ответствовали волны: «В полдень белый
Мы осмоленные лелеем челны
И прядаем, гоняясь за дельфином.
Вернись, когда на побережье длинном
Луч удлинит гребней зеленых тени
И час пески опенит розой алой».
Я на заре усталой
Сошел на отмель и заслышал пени
Стихии одичалой:
Луна всходила, и волна вставала,
По ласке лунной томно тосковала.

2

Мятежной влаги рос прилив, мужая,
Под пристальным и нежным притяженьем;
И в камни зыбь хлестала ценой белой,
До глубины волнуема движеньем,
Всем зе́ркальным простором отражая
Богини нимб, средь неба онемелой,
Сплав серебра в золе порозовелой, —
Впивая полным лоном свет струистый,
Струясь и рея струйностью двойною, —
Вся жизнию родною,
Вся плотию согретая пречистой, —
Волшебной пеленою
Покрытая, — но светлых чар не видя,
В касаниях разлуку ненавидя.

3

Подлунные так в полночь пели волны
Свою тоску душе осиротелой;
Я ж в одиночестве прозрел слиянность
Сил соприродных, и на лире смелой
Отшедшей пел: «О ты, которой полны
Все сны мои, — чья в сердце осиянность
Мерцает мне сквозь тусклую туманность
Мирской пустыни! Стала прозорлива
Душа страданьем, и прикосновений
Твоих, мой близкий гений,
Познала трепет, и в огне прилива
Незримою счастлива.
Откройся ж мне, мои разверзни очи,
Разоблачись светилом ясной ночи!»

* * *

Она в ответ: «Когда б узнали волны,
Что в них луна, что блеща реют ею, —
В струях своих узрели б лик желанный.
Твоим, о мой избранный,
Я стала телом; ты — душой моею.
В песках моею манной
Питаемый! воззри на лик свой вчуже:
Жену увидишь воплощенной в муже».

Из цикла «Сонеты»