Елена Прокофьева - Принц Крови

• Название: Принц Крови
• Автор: Елена Прокофьева
• Жанр: Эротика

Младший брат короля Людовика XIV, развратник, чернокнижник, гедонист, Филипп Орлеанский вовсе не упокоился в Сен-Дени рядом со своими родственниками: на самом деле его обратили в вампира, и это была часть сложной интриги, запланированной и почти успешно проведенной… «Почти» — потому что нельзя успешно интриговать против такого опытного интригана, как Филипп Орлеанский. В интригах он на своем поле и все равно переиграет любого противника.

И вот — на дворе XXI век. А Филипп Орлеанский — принц вампиров Парижа. Он правит всей парижской нечистью, давно расставил все по местам в своем маленьком зловещем государстве и наслаждается жизнью, вернее — не-жизнью… Мирное течение которой было нарушено появлением в парижских катакомбах чудовищных тварей, подобных которым не видели ни исконные обитатели катакомб — крысы-оборотни, ни колдуны, ни охотники на нечисть, ни сами вампиры. Только фэйри, древний волшебный народ, знают, с чем пришлось столкнуться парижанам, и какая опасность грозит всему миру…

---

— Вы уверены, что хотите остаться с ним наедине? — спросил стражник принца.

— Конечно, я уверен, — протянул Филипп, — По-твоему, мне стоит бояться этого жалкого старика?

— Этот жалкий старик — чернокнижник, — заметил солдат.

— Я полагаю, не напрасно под дверью и окном начертаны какие-то знаки. И потом, если бы этот несчастный действительно мог призвать дьявола, разве он не сделал бы этого раньше, чтобы сбежать?

— Но ваше высочество…

— Пошел вон, — устало сказал принц.

Стражник скрылся за дверью, и, согласно предписанию, закрыл ее за собой.

— Я буду поблизости, — проговорил он, задвигая запор, — Если что, вам стоит только крикнуть или постучать, я сей же миг явлюсь.

Филипп молча ждал, пока стражник удалится на должное расстояние. Фонарь остался стоять на полу за его спиной, и Гибур не мог разглядеть выражения лица принца, хотя чувствовал на себе тяжесть его взгляда.

— Вы пришли… — пробормотал аббат, с трудом поднимаясь на ноги, суставы его распухли и ужасно болели, — Я бы сказал — слава Богу, но вряд ли Он приложил к этому руку.

— Ты прав, — согласился Филипп, — Я пришел по собственной воле.

— Пришли помочь мне?

— Конечно. Разве могу я бросить старого друга в беде? Темный Круг своих не бросает… Даже предателей. Он наказывает их сам, не доверяя это правосудию.

— Вы снова об этом, — вздохнул Гибур, — Я уже говорил вам — у меня не было выбора…

— Выбор всегда есть, — оборвал его принц, — Что мешает человеку в решающий момент сказать «нет»? Страх смерти? Страх перед адом? Все это такие пустяки, не правда ли?

Гибур замер, так и не разогнувшись окончательно, спину пронзила такая боль, будто в позвоночник воткнули раскаленный гвоздь.

— Не пустяки, — проговорил он, — вы сами это знаете, и потому должны понимать… Был момент, когда вы тоже не смогли сказать «нет»!

— Я знаю, что меня в аду ждут с распростертыми объятиями, как и тебя. Но только у меня теперь есть возможность оттянуть эту радостную встречу на довольно долгий срок, а у тебя ее нет. На рассвете тебя поведут на допрос, будут пытать, и ты признаешься во всех преступлениях. А еще через пару дней тебя сожгут. В самом деле — чего тянуть, таких чудовищ как ты стоит поскорее отправлять в когти к дьяволу.

Гибур уже понимал, что Филипп явился не за тем, чтобы спасти его или, по крайней мере, не за тем, чтобы спасти его бескорыстно. Что ж… Это вполне логично с его стороны.

— Чего вы хотите? — спросил Гибур.

— Хочу, чтобы ты выдал судьям замыслы принца города, рассказал все о планирующемся убийстве короля и дофина, и о его планах посадить на трон короля-вампира.

— Что?! — Гибур от изумления и ужаса едва снова не свалился на тюфяк. — Вы понимаете, то говорите? Зачем вам это надо?!

— Гибур, не будь идиотом. Как думаешь, почему ты здесь? Это я добавил к показанием Мовуазен некоторые детали о личности монаха, служившего черные мессы.

Несколько мгновений Гибур от возмущения только ловил ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова.

— Вы сошли с ума! — наконец, воскликнул он, — Принц убьет вас! Вы отправитесь в ад следом за мной!

— Ничего подобного. Он не узнает о моем предательстве. Он будет думать, что это ты предал его, под пытками или из страха, или просто из желания умилостивить своих палачей.

— Я не предам!

— Правда?

— Лучше я расскажу о том, как служил черные мессы для вас, ваше высочество! Я расскажу о Темном Круге! Я расскажу правду о смерти вашей жены!

Филипп рассмеялся.

— И что? Ты думаешь, меня сожгут на костре вместе с тобой? Все же ты явно лишился разума с перепугу… Я брат короля, и что бы я не совершил, это никогда не станет достоянием гласности, никогда не выйдет за порог камеры пыток. Чем больше ты наговоришь обо мне, тем скорее тебя казнят. А протокол допроса мы все равно сможем подделать. Ты уже предал принца города, хочешь ты того или нет. Как он там говорил?.. Ничья свободная воля не имеет значения?

— За что? За что вы так со мной? — простонал Гибур, хватаясь за голову, — Я помогал вам! Я учил вас магии!

— Дорогой мой аббат, — притворно вздохнул Филипп, — Я всего лишь защищаюсь. Я не хочу умирать, и не хочу участвовать в безумной авантюре твоего предка. Я убил бы его, если бы мог… Но я не могу. Значит, за меня это должны сделать другие.

— Кто?!

— Доминиканцы.

Гибур охнул.

— Узнав о заговоре принца города, его величество король обратится к братству святого Доминика. Эти воинственные монахи ведь умеют должным образом обращаться с вампирами, не так ли? У них для этого достаточно сил и средств. Они выжгут дотла гнездо предводителя вампиров. Никто не спасется. Никто, кроме меня и Лоррена… Ну и тебя, если будешь вести себя правильно.

Гибур подавленно молчал.

— Так что же? Ты поможешь мне? — поторопил его Филипп.

— И что я получу взамен? — спросил Гибур глухо.

— Жизнь.

— Жизнь — в тюрьме?! Я не протяну здесь и недели!

— Отпускать тебя на свободу было бы неразумно, и боюсь, король не согласится. Но ведь тюрьма тюрьме рознь, я позабочусь о том, чтобы тебя поместили в уютные апартаменты, где-нибудь в Бастилии. К примеру, в те, где сидел герцог Бофор во времена фронды. Они не уступают в роскоши дворцовым покоям, ну… разве что только немного. И никто не будет знать, где ты прячешься. В протоколах суда будет значиться, что ты гниешь в Шатле или же и вовсе сожжен. Ну что, подходит тебе мое предложение?

— Как я могу верить, что вы исполните обещание?

— Я даю тебе слово, Гибур.

Аббат скептически скривился, но ничего не сказал. В самом деле, что еще ему оставалось, кроме как верить?

— Будь ты проклят… Будь ты проклят… — бормотал он, мерно биясь головой об осклизлый каменный пол своего узилища, когда Филипп ушел и в его камере снова воцарилась тьма и тишина, — Будь проклят во веки веков…

Из глаз чернокнижника текли слезы.

4.

На следующий день Гибура вызвали на допрос, и он рассказал дознавателям много удивительного и странного, что, строго говоря, не совсем имело отношение к делу, по которому его собирались допрашивать, но явно открывало новые горизонты в расследовании преступлений, связанных с потусторонними силами. Суровые, мрачные господа, обычно не склонные к тому, чтобы выставлять себя дураками, с серьезными лицами слушали жутчайший бред явно обезумевшего чернокнижника о вампирах, которые замыслили заговор против короля. И никто из них не выразил ни словом, ни жестом своего изумления и возмущения, — все были предупреждены, что это дело будет особенным. И все получили высочайшее предписание верить всему, что расскажет безумный аббат, а если и не верить, то хотя бы слушать и, самое главное, скрупулезно записывать каждое его слово и под конец поставить свои подписи под протоколом.

— Ты уверен, что все это стоит показывать магистру доминиканцев? — с сомнением спросил король, прочтя позже протокол допроса, — Он не сочтет, что я спятил?

— Уверен, — ответил Филипп, — Псы Господни знают о вампирах, они поверят, что все рассказанное Гибуром правда. Я думаю даже так — они с удовольствием поверят в это.

На все что происходило дальше, им оставалось только смотреть со стороны.

Охотники-доминиканцы действительно знали свое дело. Однажды ясным весенним днем они по всем правилам осадили один из особняков в центре Парижа и быстро захватили его, несмотря на яростную защиту его многочисленных слуг. Доминиканцев было больше, они были хорошо вооружены, и они были безжалостны и к нечисти и к людям, погубившим свои души тем, что с этой нечистью якшались.

Принц города был достаточно силен для того, чтобы не спать днем, если это требуется, и он сопротивлялся, как мог, отстаивая свой дом, свою жизнь и жизни своих соратников вместе со слугами-людьми. Но, конечно, он не мог выстоять перед несколькими десятками правильно вооруженных людей. Вломившиеся в дом монахи просто расстреляли вампира из арбалетов, болтами с серебряными наконечниками, а после выволокли его, еще живого, во двор, где тот вспыхнул на солнце и сгорел за несколько минут. От него остались только почерневшие от сажи кости.

В тот миг, когда принц умирал, казалось, весь город содрогнулся от внезапной боли, пронзившей сразу несколько сотен существ, связанных с ним семейными узами или же клятвой крови. Многим из них тоже оставалось жить всего несколько часов, — воспользовавшись своеобразной индульгенцией, полученной от короля Людовика, доминиканцы в тот день уничтожили столько вампиров, сколько смогли обнаружить. И было их немало…

Филипп, спавший в своей гардеробной в Пале-Рояле, почувствовал ужасную боль тот час же, когда первый болт с серебряным наконечником пронзил тело его создателя. Филипп знал, что так будет, — знал, что будет испытывать боль вместе с ним, но не думал, что боль будет такой, как если бы убивали его самого. Филипп не мог проснуться, он не мог вскочить и закричать, не мог спастись бегством, хотя ему казалось, что его тело пронзают десятки стрел, смоченных в едком яде. А потом обжигающие лучи солнца положили всему конец. И боль тут же ушла, оставив после себя пустоту, холодную щемящую тоску, и отчетливое понимание того, что случилось нечто непоправимое. И Филипп плакал кровавыми слезами, осознавая весь ужас своего предательства и всю безмерность своей потери. Он сам обрек себя на одиночество, которое пребудет с ним теперь на веки вечные… Обычно принц не видел снов, с наступлением рассвета он все равно, что умирал, он ничего не чувствовал и не сознавал. Но этот злосчастный день он запомнил. Потому что хотя физическая боль и ушла, оставив после себя только горькое послевкусие, боль душевная становилась все сильнее час от часу. Теперь Филипп было свободен, но, похоже, свобода далась ему слишком дорогой ценой… Лоррен чувствовал себя не лучше, он был мрачен, зол и раздражителен. Победа его тоже не радовала.