Джонатан Фоер - Мясо. Eating Animals

• Название: Мясо. Eating Animals
• Автор: Джонатан Фоер
• Жанр: Контркультура

Благодаря Фоеру становятся очевидны отвратительные реалии современной индустрии животноводства и невероятное бездушие тех, кто греет на этом руки. Если Вы и после прочтения этой книги продолжите употреблять в пищу животных, то Вы либо бессердечны, либо безумны, что ужасно само по себе. Будучи школьником, а затем и студентом, Джонатан Сафран Фоер неоднократно колебался между всеядностью и вегетарианством. Но на пороге отцовства он наконец-то задумался всерьез о выборе правильной модели питания для своего будущего ребенка. Пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы, он под покровом ночи пробрался на животноводческую ферму и получил мощное эмоциональное подтверждение самым негативным догадкам, преследовавшим его с раннего детства. Эта книга о том, что он узнал и что решил. Опираясь на многочисленные впечатляющие примеры из философии, литературы, науки и, конечно же, на свой небольшой, но чрезвычайно яркий свежеприобретенный детективный опыт, Фоер с энтузиазмом исследует культурные феномены, с помощью которых мы пытаемся оправдывать свои хищнические привычки в еде. Мифы, фольклор, семейные традиции и даже поп-культура — все эти достижения человечества непрерывно погружают нас в состояние глубокого забытья относительно того, как и чем мы питаемся.

---

CRUELTY (ЖЕСТОКОСТЬ)

Не только умышленное причинение излишних страданий, но и равнодушие к ним. Быть жестоким гораздо проще, чем кажется.

Есть поговорка, мол, природа — «с кровью на зубах и когтях», то есть — жестока. Я много раз слышал это от владельцев ранчо, которые пытались меня убедить, что они защищают свой скот от опасностей, которые поджидают их за оградой. Природа — это не пикник, совершенно справедливо. (Пикники — редко являются пикниками.) Но так же справедливо, что животные на самых лучших фермах зачастую живут лучше, чем в дикой природе. Но природа не жестока. Не жестоки и животные в природе, которые убивают и изредка мучают друг друга. Жестокость зависит от ощущения ее как жестокости и от способности противодействовать ей. Или делать вид, что жестокости не существует.

DESPERATION (ОТЧАЯНИЕ)

У моей бабушки в подвале хранится шестьдесят фунтов пшеничной муки. Недавно, когда мы были у нее на выходные, меня послали вниз за бутылкой кока-колы, и я обнаружил мешки, поставленные в ряд у стены, будто мешки с песком вдоль берега реки во время разлива. Зачем девяностолетней старухе такая прорва муки? И почему у нее несколько дюжин двухлитровых бутылок кока-колы, пирамида коробок Uncle Ben’s или стена памперникелей в холодильнике?

— Я заметил у тебя жуткое количество муки в подвале, — сказал я, возвращаясь на кухню.

— Шестьдесят фунтов.

Я ничего не мог определить по ее тону. В ее голосе слышалась гордость? Некоторый вызов? Стыд?

— Могу я узнать зачем?

Она открыла шкаф с выдвижными ящиками и вынула толстую пачку купонов, каждый из которых предлагал бесплатный мешок муки в придачу за каждый купленный мешок.

— Где ты достала такое количество купонов? — спросил я.

— Это было нетрудно.

— Что ты собираешься делать со всей этой мукой?

— Испеку печенье.

Я попытался вообразить, как моя бабушка, которая никогда в жизни не водила машины, сумела дотащить все эти мешки из супермаркета до дома. Кто-то довез ее, как всегда, но загрузила ли она разом все шестьдесят мешков или поездок было несколько? Зная свою бабушку, я решил, что она, вероятно, просчитала, сколько мешков она может загрузить в одну машину, не причиняя излишнего беспокойства водителю. Затем она заключила договор с необходимым количеством друзей и сделала просчитанное количество поездок в супермаркет, скорее всего за один день. Было ли это тем, что она считала изобретательностью, ведь все время она рассказывала мне, что пережить Холокост ей помогала удача и изобретательность?

Я был сообщником многих авантюр моей бабушки по приобретению еды. Я помню распродажу готовых завтраков с отрубями в виде шариков, купон на которые давал право одному покупателю получить на руки только три коробки. Она купила три коробки сама, а потом послала моего брата и меня, чтобы мы купили еще по три коробки, а сама ждала у дверей. Что обо мне подумал кассир? Пятилетний мальчуган, использующий купон, чтобы купить несколько коробок продовольствия, которое по собственной воле не станет есть даже умирающий с голоду человек? Мы вернулись через час и повторили операцию.

Тем временем мука не давала мне покоя. Для какого количества народа она планировала испечь печенье? Где она прятала 1400 коробок с яйцами? И сам собой возникающий вопрос: как она перетащила все эти мешки в подвал? Я знал чуть ли не всех ее дряхлых друзей-шоферов, чтобы понимать, что они не стали бы работать грузчиками.

— Один мешок за раз, — сказала она, сметая пыль со стола ладонью.

Один мешок за раз. Моя бабушка едва доходит от машины до двери дома, с трудом поднимается по ступенькам. У нее медленное и затрудненное дыхание, во время последнего визита к врачу обнаружилось, что у нее такая же частота сердечных сокращений, как у большого синего кита.

Ее постоянно высказываемое желание — дожить до следующей бармицвы*, но я рассчитываю, что она проживет еще, по крайней мере, десять лет. Она не из тех, кто умирает. Она может дожить до 120 и вряд ли использует половину своей муки. И она должна об этом знать.

* День 13-летия еврейского мальчика, когда наступает его религиозное совершеннолетие.

DISCOMFORT FOOD (НЕУДОБНАЯ ЕДА)

Совместная трапеза вызывает добрые чувства и создает социальные связи. Майкл Поллан, который пишет о еде содержательно как никто, называет это «застольным братством» и доказывает, что это весомый аргумент против вегетарианства, и я с ним согласен. В чем-то он, несомненно, прав.

Предположим, вы решили не есть мяса с промышленных ферм. Если вы пришли в гости, некрасиво отказываться от еды, которая была приготовлена специально для вас, особенно (хотя хозяин этого не предвидел), когда мотив для отказа этический. Но насколько некрасиво? Это классическая дилемма: в какой степени я дорожу созданием социально удобной ситуации, а в какой не хочу пренебречь социально ответственными действиями? Относительная важность выбора между этическим восприятием той или иной пищи и «застольного братства» будет различной в разных ситуациях (отказаться от бабушкиной курицы с морковкой это не то, что, не притронувшись, передать дальше запеченные в микроволновке куриные крылья).

Однако более важно то, чему Поллан странным образом не придает значения: попытка быть разборчивым всеядным — это гораздо более тяжкий удар по застольному братству, чем вегетарианство. Представьте, что знакомый пригласил вас на обед. Вы можете сказать: «Приду с удовольствием. Но ты должен знать, что я — вегетарианец». Вы также можете сказать: «Приду с удовольствием. Но я ем только то мясо, которое произведено на семейных фермах». И что тогда делать? Вероятно, вы должны послать хозяину список местных магазинов, чтобы ваше требование стало понятным, не говоря уже о том, чтобы оно стало выполнимым. Это можно как-то устроить, но такая просьба несомненно более привередлива, чем упоминание о вегетарианской еде (которая в наши дни не требует особых хлопот). Вся пищевая промышленность (рестораны, авиалинии, служба готовки еды для колледжей, кейтеринг на свадьбах) устроена так, чтобы приспособиться к вегетарианцам. Подобной специальной Инфраструктуры для «разборчивых всеядных», то есть привередливых едоков, не существует.

Что значит быть хозяином вечеринки? Разборчивые всеядные не брезгуют и вегетарианской едой, но вегетарианцы не станут есть то, что легко поглощают всеядные. Какой подход надежнее обеспечит застольное братство?

Застольное братство создается не тем, что мы кладем в рот, а тем, что из него вылетает. К тому же вполне вероятно, что разговор о том, во что мы верим, больше объединяет — даже если мы верим в разные вещи, — чем любая еда, которую подадут на стол.

DOWNER (ДЕПРЕССАНТ)

1) Нечто или некто в угнетенном состоянии.

2) Животное, которое настолько ослабло от плохого здоровья, что не в состоянии снова окрепнуть. Это не подразумевает серьезную болезнь, скорее, похоже на упавшего человека. Некоторые обессиленные животные серьезно больны или ранены, но гораздо чаще им требуется просто чуть больше, чем вода и отдых, и тогда они избегнут медленной и болезненной смерти. Не существует достоверной статистики по животным-депрессантам (кто будет их опрашивать?), но, по оценкам специалистов, количество депрессивных коров каждый год достигает почти 200 000, примерно по две коровы на каждое слово в этой книге. Если говорить о благоденствии животных (см.: благоденствие), то наименьшее из того, что мы могли бы дать, некий абсолютный минимум — это эвтаназия депрессивного животного. Однако это стоит денег, а депрессанты совершенно бесполезны, поэтому они не заслуживают ни внимания, ни сострадания. В большинстве из пятидесяти американских штатов совершенно законно (и принято) просто-напросто позволять депрессантам умереть, бросив их на много дней на произвол судьбы или отправив живьем в контейнер для крупногабаритного мусора.

Мой первый исследовательский визит при написании этой книги был на Ферму-Убежище, в Уоткинс Глен, штат Нью-Йорк. Ферма «Убежище» — это не ферма. Тут ничего не выращивают и не разводят. Она была основана в 1986 году Джином Бо и его тогдашней женой Лорри Хьюстон как место для спасения животных с ферм, чтобы они продолжали жить своей неестественной жизнью. [Естественная жизнь — это неудачное выражение, которое используется по отношению к животным, предназначенным на ранний убой. Например, свиней на фермах обычно режут, когда они наберут вес в 250 фунтов. Позвольте этим генетическим мутантам жить подольше, как это происходит на Ферме «Убежище», и они дорастут до 800 фунтов.)

Ферма «Убежище» стала одной из наиболее важных организаций в Америке для защиты животных, получения знаний о них и лоббирования их интересов. Когда-то она получала деньги от продаж вегетарианских хот-догов из фургона-«фольксвагена» на концертах рок-группы «Грейтфул дед»* — не стоит шутить над этим — с тех пор Ферма «Убежище» здорово расширилась и теперь занимает 175 акров в северной части штата Нью-Йорк и еще 300 акров в северной части штата Калифорния. В организацию входит более 200 000 членов, ее ежегодный бюджет составляет примерно 6 миллионов долларов, у нее есть возможность вмешиваться в формирование местного и национального законодательства. Но я захотел начать с нее вовсе не по названным причинам. Я просто хотел наладить общение с животными, выращенными на ферме. В продолжение всех тридцати лет моей жизни единственные свиньи, коровы и куры, к которым я прикасался и с которыми соприкасался, были мертвы и разделаны.