Александр Дюма - Консьянс блаженный

• Название: Консьянс блаженный
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7287-0051-9

Сюжет романа Дюма «Консьянс блаженный» — трогательная юная любовь, которую чуть было не погубили кровавые события заката империи Наполеона; действие его происходит с января 1810 г. по июль 1815 г. в основном в окрестностях Виллер-Котре, родного города писателя. Отсюда особая, лирическая тональность этого произведения, исполненного человеколюбия, утверждения неизбежности победы добра над злом и верой в высшую справедливость.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

В камышах уже была проложена дорожка, и Консьянс добежал по ней к оконечности мыска, откуда Бастьен, как позднее выразился острослов-мельник, по-гусарски нырнул вниз головой.

Консьянс увидел, как в этом месте шумно бурлит вода, мутная от поднявшейся со дна тины.

Затем посреди этого бурления юноша увидел торчащие из воды руки, беспомощно пытавшиеся схватить что-нибудь в воздухе.

Одного мгновения было достаточно, чтобы сообразить: здесь тонет человек; еще не зная, кто это, Консьянс дал знак Бернару, и тот сразу же бросился в пруд.

Через пять секунд пес вынырнул, держа Бастьена за воротник куртки, и поплыл к берегу, где Консьянс подхватил незадачливого охотника и, полуживого, вытащил на сушу.

Тут оба узнали друг друга; Консьянс почувствовал настоящую радость, что избавил человека от смертельной опасности, а Бастьену стало немного стыдно, что такую неоценимую услугу ему пришлось принять от Консьянса.

Но в конце концов Бастьен был честным парнем: страх расстаться с жизнью свидетельствовал о том, насколько она дорога ему, и он стал от души благодарить Консьянса; однако, так как Бернар тоже весьма способствовал его спасению, гусар, предпочитая быть обязанным собаке в большей мере, чем человеку, повернул дело так, что в его устах самых жарких похвал заслуживала именно она.

Поэтому впоследствии, встречая пса, Бастьен всякий раз ласкал его с преувеличенной благодарностью, за чем таилась неблагодарность по отношению к Консьянсу.

Но Консьянс никак не замечал этой тонкости, которая могла бы причинить боль любому другому не столь христианскому сердцу, и всякий раз, когда возникал разговор на эту весьма неприятную для Бастьена тему, тот с деланной веселостью заставлял себя сказать:

— О, ей-Богу, я и вправду шел на дно, и, не окажись рядом бедного Бернара, меня в эту минуту, вероятно, пожирали бы щуки папаши Шарпантье. Не так ли, Консьянс?

Консьянс отвечал просто:

— О, Бернар — отличный пес!

Дни, недели и годы протекали в будничных событиях, и, если не считать рассказанных нами случаев, каждое завтра было похоже на каждое вчера словно две капли воды.

Наступили последние дни октября 1813 года, и в середине одного из этих дней папаша Каде, возвращавшийся домой после визита к своей земле, увидел г-жу Мари, Мариетту, маленького Пьера, Мадлен, Консьянса и Бернара, собравшихся на пороге дома с правой стороны дороги, и в соответствии с установившимся порядком забрал с собой Мадлен, ее сына и собаку в дом напротив.

Это был вечер, когда начинаются деревенские посиделки. Еще утром, вместе с Мариеттой доставив молоко горожанам, Консьянс возвращался через ту часть леса, что называют Каштановой рощей, собрал там большую сумку каштанов и привез их на своей тележке.

Эти каштаны вместе с несколькими бутылками сладкого сидра составили вклад Консьянса к вечернему столу и на этом сельском приеме заняли место ужина с прохладительными напитками, подаваемого обычно на городских раутах.

Посиделки проходили в огромном погребке, куда каждая девушка приносила свою прялку и кудель; подвешенная к потолку лампа неверным светом освещала молодые свежие лица; при ней было темновато, но для прядения яркий свет и не требовался, так что делу это скудное освещение, по сути, не вредило, зато оно весьма способствовало проявлению любовных чувств.

Как и следовало ожидать, с того дня, когда молодых людей пустили на посиделки, Бастьен, приглашенный туда так же, как другие, а то и за счет других, являл собою главное украшение этих собраний.

Для воскресных вечеров он придумал множество игр, и хотя они были весьма изобретательны, у них не было шансов воплотиться в жизнь. Некоторые из этих игр, после обсуждения на совете матерей и самых благоразумных девушек, были сочтены слишком уж гусарскими, чтобы их принять без поправок.

Мариетта, как и все девушки Арамона, приходила на эти посиделки: в ее возрасте остаться вне круга своих ровесниц значило бы выделяться и прослыть зазнайкой, как выражались в деревне.

Правда, Мариетта редко пела песни, водила хороводы или играла в те несложные игры, в которых г-жа де Лонгвиль никогда не принимала участия под тем оригинальным предлогом, что невинных игр она не любит.

Так что обычно Мариетта сидела в каком-нибудь уголке, занимая там самое скромное место, а из противоположного угла Консьянс, лежа или стоя с Бернаром, распростершимся у его ног, неотрывно смотрел на очаровательное лицо девушки и словно видел ее не только глазами, но всем своим естеством.

Обычно люди спорили из-за мест на посиделках, но только не с Консьянсом; если бы кому-нибудь вздумалось его обидеть, вся деревня, любившая своего бедного блаженного, поднялась бы, чтобы отомстить за такую обиду, а вот у Бернара место оспаривали, ибо, будучи простым четвероногим, он не находил ничего уж такого занятного ни в песнях, ни в танцах, ни в играх и, занимая немалое место, не только не помогал собравшимся, но изрядно им мешал.

Однако в этот вечер для него сделали исключение: все знали, что пес доставил каштаны из Виллер-Котре в Арамон, чтобы украсить ими праздничный стол.

Вечеринка удалась. Она удалась благодаря тем проявлениям человеческого тщеславия, которые, согласно утверждению древнеримского поэта Лукреция, удваивают счастье.

Погода стояла сумрачная, холодная, ветреная, и, укрывшись в погребке, согретые уютным теплом, парни и девушки слушали, как свистит ветер в ветвях, срывая с них пожелтевшие листья, которые кружили в воздухе, словно ночные птицы, совершающие мрачный полет.

Каждый занимал в погребке то же самое место, что и в прошлом году. Две-три такие же скромницы, как Мариетта, надеялись остаться всего лишь простыми зрителями игры и предусмотрительно принесли с собой прялки, чтобы не сидеть без дела.

Подобного рода вечера всегда начинались песнями, порою несколько легкомысленными в своей наивности; но, как известно, стыдливость сельских девушек потревожить не так легко, как стыдливость городских барышень, и то, что последних бросает в краску и заставляет отвернуться, у первых обычно вызывает только искренний простодушный смех.

Кому начинать петь, решал жребий; все знали, что Мариетта всегда вежливо отказывается играть активную роль на посиделках, а потому в жеребьевку ее не включали.

Бумажки с именами присутствующих были брошены в шляпу. Ее принесли Консьянсу; простодушный Консьянс запустил туда руку и извлек бумажку с именем Катрин.

Слушать, как поет Катрин, для всех было большой радостью. Катрин не только знала самые красивые песни, но и пела их в той манере, какую она усвоила на спектаклях в Париже, посещая их вместе с хозяйкой, по ее словам очень к ней благоволившей.

Так что Катрин не приходилось упрашивать. Она приглашала девять своих подруг, и десять девушек брали друг друга за руки; каждая получала условное имя, передаваемое по кругу; их руки раскачивались ритмически вперед-назад; хоровод плавно кружился, и слегка металлическим голосом Катрин начинала очередную песню, мелодию которой, к сожалению, мы воспроизвести не можем, зато приводим ее слова:

Было нас десять подруг на лугу;
Замуж пора всем. Ручаться могу:
        Была там Дина,
        Была там Лина,
Была Сюзетта, была Мартина,

             Ах-ах!

Катеринетта и Катрин.
Была там юная Лизон,
Была графиня Монбазон,
        Была Мадлен,
        Была Дю Мен.

Сын короля проезжал в добрый час,
Всех до одной поприветствовал нас:
        Поклон Дине,
        Поклон Лине,
Поклон Сюзетте, поклон Мартине,

             Ах-ах!

Катеринетте и Катрин.
Поклон молоденькой Лизон,
Поклон графине Монбазон,
        Поклон Мадлен
        И поцелуй Дю Мен.

Нас поприветствовал всех до одной,
Всем по колечку дал принц молодой:
        Колечко Дине,
        Колечко Лине,
Колечко Сюзетте, колечко Мартине,

             Ах-ах!

Катеринетте и Катрин.
Кольцо молоденькой Лизон,
Кольцо графине Монбазон,
        Кольцо Мадлен,
        Брильянт Дю Мен.

Всем по колечку нам принц подарил,
Всех нас отужинать он пригласил:
        Яблоко Дине,
        Яблоко Лине,
Яблоко Сюзетте, яблоко Мартине,

             Ах-ах!

Катеринетте и Катрин.
Яблоко юной Лизон,
Яблоко Монбазон,
        Яблоко Мадлен
        И апельсин Дю Мен.

Всех нас отужинать принц пригласил,
А после ужина спать уложил:
        В солому Дину,
        В солому Лину,
В солому Сюзетту, в солому Мартину,

             Ах-ах!

Катеринетту и Катерину.
В солому юную Лизон,
В солому Монбазон,
В солому Мадлен,
На ложе мягкое Дю Мен.

Всех до одной нас он спать уложил,
С зарей по домам разойтись предложил:
        Прощай же, Дина,
        Прощай же, Лина,
Прощай, Сюзетта, прощай, Мартина,

             Ах-ах!

Катеринетта и Катрин.
Прощай же, юная Лизон,
Прощай, графиня Монбазон,
        Прощай, Мадлен!
        Останься здесь, Дю Мен!

Хоровод Катрин имел большой успех у парней и девушек, чего нельзя сказать о Бернаре: словно протестуя против фривольности последних двух куплетов, он поднял морду, обеспокоенно посмотрел на дверь и протяжно завыл.