Лариса Райт - Золотая струна для улитки

• Название: Золотая струна для улитки
• Автор: Лариса Райт
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53814-0

У нее необычное для русского уха имя – Андреа. Она испанка, но живет в России. Она настоящий, большой музыкант, но играть больше не может: нельзя исполнять фламенко, если в твоей душе поселилась боль, из-за которой все потеряло смысл.

Теперь ее существование похоже на страшный сон.

В сказке Спящую царевну разбудил один-единственный поцелуй любящего человека. В жизни все, конечно, иначе: чтобы проснуться и вновь начать жить, Андреа понадобятся долгие дни, много терпения и – любви. Любви, которую она будет не только принимать, но и дарить.

---

Конечно, не вечное. Его межсезонье закончится, как только захлопнутся за спиной тюремные ворота. А Андреа? Когда она выйдет из тюрьмы? Освободится от добровольного заточения, подарит себе забвение?

– Пойдешь обедать? – Это Лидочка, секретарь. Хорошая девочка. Записалась на курсы языка, и иногда Андреа разговаривает с ней по-испански.

– Пойдем.

– Читаешь прессу на рабочем месте?

– Скорее изучаю психологию.

– Чью? – Лидочка пытается с любопытством заглянуть в газету, но Андреа закрывает страницы.

– Да так, свою.

Андреа снимает пальто с вешалки. Зачем только она его надела? Конечно, уже не холодно. Зато в привычном пуховике уютно, тепло и как-то отстраненно. Она не любила пальто, оно требовало соответствия: высоких каблуков, расправленных плеч, прически, мордашки. От каблуков у Андреа болели ноги, от всего остального – душа. Так они и существовали отдельно друг от друга: пальто и Андреа. Так оделись, так доехали до работы, так вышли на обед.

– Тебе нужен другой шарф.

– Что?

– Этот к пальто не подходит, – смущенно стоит на своем Лидочка. – Знаешь, сейчас такие широкие продают типа шалей. Можно подобрать подходящий. Хочешь, помогу?

– Нет, спасибо, я как-нибудь сама.

– Ну, как знаешь.

– Ну, как знаешь! – Дим с сомнением качает головой. – Я бы все же играл классику.

– Но почему? – Андреа откладывает дредноут. Он что, не верит в ее возможности?

– Потому что классикой ты получила Гран-при в Кракове.

Муж складывает чемодан. Едет на гастроли с новеньким Samsonite. У него вообще все новенькое: машина, квартира, альбом. Только жена старенькая со своими стремлениями к всемирной славе. Крепко все же с ней отец поработал. Ладно. Пускай. Чем бы дитя ни тешилось…

– Вот именно. – Андреа вскакивает с дивана. – Получила Гран-при. Это уже пройденный этап. Неинтересно, понимаешь?

– Понимаю, – Дим взглядом усаживает ее на место, – но и ты пойми. Я не хочу, чтобы ты разочаровывалась, чтобы не оправдались ожидания. Что ты можешь ждать после главного приза? Только еще один главный приз, верно?

– Верно, – нехотя признает Андреа свои амбиции.

– Вот. А женщина и испанская гитара…Ты уж меня извини.

– Не вижу разницы между твоей фразой и фразой «женщина и гитара». То же самое, но я выиграла конкурс. И раньше ты так не говорил.

– Не говорил, потому что ты играла классику.

– Не говорил, потому что я играла то, что играю хуже тебя. А сейчас я хочу быть собой.

– Не говори ерунду, Анди! Ты играешь испанскую музыку в тысячу раз лучше меня. Ты гений, я знаю это. Но как доказать другим?

– Играть.

– Можно сто лет играть и никогда не выиграть.

– А можно не играть и навсегда остаться в проигрыше.

– Мужской мир жесток. Особенно в музыке, Анди. Я просто хочу предостеречь.

– Я знаю, милый. Давай посмотрим на это с другой стороны. Возьмем рок-музыку. Разве мало женщин, играющих на гитаре? Сюзи Кватро, Кортни Лав, Шерил Кроу, Аврил Лавин, Алланис Мориссетт. А ваши? То есть наши: Земфира, Диана Арбенина, Янка. Всех не перечислишь. А сколько из них гениев, признанных мужчинами? Можно пересчитать по пальцам. Дженифер Батон, Линда Перри и еще парочка. А почему их признают мужчины?

– Потому что играют агрессивно, мужиковато.

– Играют так, как надо играть рок.

– Допустим.

– Вот и меня признают, потому что я звучу так, как должна звучать испанская гитара. Я играю не хуже Анабель Монтесинос[23], и ты это знаешь.

– Ладно, Мария Луиза[24]. Убедила. – Дим берет ладошки жены и нежно целует. – Твое упрямство – это диагноз.

Андреа горько усмехается. Диагноз у нее другой. Невынашивание. Логичный после шести неудач. Зоя говорит, надо радоваться безопасному сексу. Зоя – дура.

– Когда летишь?

– Ухожу через час.

– Пойдем. Перед уходом поешь.

– Эй, Андреа, поешь, – Лидочка трясет ее за руку. – Сидишь как истукан. Уже все остыло давно. Тебе тут не нравится? Там, куда ты раньше ходила, было лучше?

– Да. – Там, за углом, кафе, за стеклом которого пламенело фламенко, но Лидочке необязательно об этом знать.

– А чем там кормят?

– Живой водой.

20

– О чем ты думаешь, Марат? – Дебелая малярша Тоня лихо заправляет свои груди в безразмерный лифчик.

Что за дурацкий вопрос?! А женщины так и норовят влезть в корень, вывернуть наизнанку. Да ни о чем он сейчас не думает. Спасибо, Тоня, за эту возможность. Так хорошо было, ни одной мысли! Прекрасная, манящая пустота. Зачем все портить разговорами?

С Тоней все сложилось как-то быстро и просто, без уговоров, без льстивых слов, без намеков. Марат еще даже подумать не успел, а она пришла и все сама сделала. И продолжает делать уже полтора месяца.

С чего же все началось? Ах, ну да, с фисгармонии, конечно. На отделку приехала женская бригада, а прораб возьми и похвастайся инструментом да музыкантом. Марат отнекивался, но разве отвертишься от насквозь пропахших краской хохотушек? Всех ошеломил. А еще говорят, женщины стали разборчивые, до несметных богатств охочие. Да ничего подобного. Чуть душу потревожишь, и они уже глядят на тебя томными глазами. Молоденькая Нюра – та еще кокетка, до сих пор глазки строит, но Марат с такими не связывается. Сначала глазки, улыбки, потом – слезы и сопли. Татьяна лет тридцати с красивым, грудным голосом смотрит серьезно, многообещающе, но и требовательно. Шуры-муры ей не нужны, и так в девках засиделась. Заведет глаза поволокой и сверлит мыслями: только шагни навстречу, я уж тебя поймаю, заберу и руку, и сердце. Марат бы отдал, если б мог. Не на того Татьяна нацелилась. То ли дело Тоня, у нее в активе примерно на пятнадцать больше прожитых лет, отсутствие иллюзий и присутствие постоянного спутника в московской квартире. Никаких надежд, никаких обязательств. Марат – это так, праздник для тела. А место для совместного поедания борщей и просмотра сериалов прочно занято. Так с чего бы лезть в душу?

– Ни о чем, – буркает Марат привычный ответ.

– Я думала, скажешь, обо мне. – Странное, неподходящее жеманство. Тоне не идет.

– Я о тебе не думаю. – Жестко, но правдиво.

– Ясно. А о ком?

– Ни о ком.

– Ни о чем… Ни о ком… Скучная у тебя жизнь, Марат. Пустая. Только Мила и я. Я не твоя, а Мила – собака.

– Много ты понимаешь!

– Разве я не права?

– Нет.

21

– Разве я не права, Марат? – Женщина смотрит на него выжидающе. Марат не реагирует. – Надо что-то делать.

– А что?

– Не знаю.

– И я не знаю!

Откуда он может знать, что делать, если появляется дома от силы раз в месяц? Да и то помоется, поест, перекинется парой слов и обратно на объект. Он бы, может, и остался ночевать, но там, за городом – Мила. Если собаку сюда привезти, домочадцы, конечно, обрадуются, попросят оставить, Марат и оставит, а сам потом с ума сойдет от одиночества. Привык уже задушевные разговоры вести с лохматой дворнягой. Идеальный собеседник: слушает внимательно, не перебивает, ни о чем не спрашивает, не требует деталей и пояснений, не докучает жалостью, не обременяет советами. Тактичная волосатая жилетка с длинным хвостом и мокрым носом.

– Чему ты улыбаешься, Марат?! То, что происходит, ужасно. Она себе жизнь покалечит.

– Вы напрасно утрируете.

– Я не утрирую. Поговори с ней. Пожалуйста, поговори.

– Станет она меня слушать! Я ей никто!

– Был бы никем, не корячился бы на стройке! – Марату не по себе от этого испытующего взгляда, мягкого, укоряющего тембра.

– Ладно, как-нибудь.

– Как-нибудь… Конечно, как-нибудь. Как-нибудь, когда уже будет поздно.

– Чего вы от меня хотите? – неожиданно взрывается Марат. Тарелка отпрыгивает на середину стола, вилка летит на пол. – Чего? Я делаю все, что могу, и даже больше. У меня нет дома, нет быта, нет оркестра, наконец. Я почти не помню, кем был когда-то, но до сих пор дирижирую во сне. Посмотрите на мои руки. Трещины от мороза, мозоли, ссадины. Это ли руки музыканта? Отнюдь. Я уже сам поверил, что прошлая жизнь – сон, фантом, а сам я призрак из прошлого, который барахтается в настоящем, как в чане с дерьмом. И, наглотавшись вдоволь, пыжится изо всех сил, чтобы не захлебнуться. У меня был театр, была музыка, были зрители, эмоции. А теперь? Вместо театра – череда особняков, музыку заменил рокот дрелей и бой молотков. Зрители… Ну, на отсутствие зрителей я не жалуюсь. У меня есть один беспородный, зато благородный и благодарный. А вот эмоций почти не осталось. На кой они? Мне нечего теперь выражать. Коплю золотой запас. Знаете, каково это – смотреть телевизор, видеть сцену, представлять, что и ты мог бы, но… Я знаю. Поэтому не смотрю. Попадаю в город и стараюсь ни в коем случае не скользнуть взглядом по афишам. Вдруг там знакомые имена тех, кто смог, пробился, достиг? Что чувствуют люди, оказавшись в помещении, где только что отлакировали паркет? Отвращение, желание поскорее выйти. А я мечтаю, когда работы на очередном объекте дойдут до этого этапа. И я смогу вдыхать этот запах нового дерева, новой скрипки, гитары, виолончели. Буду слышать кантаты и фуги, проходить симфонии, отбивать марши. Думаете, легко изо дня в день съедать себя мыслью, что ты не там и не с теми? Сначала я ненавидел рабочих – за то, что вынужден находиться в их обществе, слушать пьяную ругань, бахвальство, тупые анекдоты. За то, что не о чем говорить с ними. Теперь я ненавижу себя. Ненавижу за эти мысли, за неискоренимый снобизм. А главное, за то, что эти работяги умеют слушать, слышать, понимать, тонко чувствовать, а еще строить дома, декорировать стены, вешать зеркала. А вот мне это ремесло не по зубам. Мои руки способны только рассекать палочкой воздух и извлекать звуки. Все. Я ни на что не гожусь! Вытащил себя из одной жизни, а в другой не живу. Я отброс общества, просиживающий штаны и непонятно зачем забивающий голову умными книжками за зарплату. И все это ради того, чтобы у нее все было. Ради ее желаний, ради вашего спокойствия!