Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

Дело было редкостное, но Иоаким прекрасно знал службу. Часам к десяти после рассвета он во главе процессии иерархов и священнослужителей прошел через разрезанные караулом толпы народа от Крестовой палаты во дворец. К одиннадцати патриарх с удовлетворением отметил чинность скорбного шествия, вытекающего «с верху», из личных царевых палат, по Золотой лестнице, огибая решетки и «переграды», вниз на Боярскую площадку у сеней Грановитой палаты и далее ниспадающего по украшенному золотыми львами Красному крыльцу на соборную площадь, расчерченную дорожками черного сукна, вдоль которых, как цветущие берега реки, сверкали красками кафтаны и блестело оружие стрельцов.

Перед шествием плавно двигалась завеса или сень из драгоценной материи, затканной золотыми и серебряными цветами, щедро усыпанными жемчугом и бриллиантами. Триста или четыреста священников в великолепном облачении, искрящемся в лучах света, несли в руках почти невидимые в этом блеске свечи. Целая стая чиновников, раздававших и разбрасывавших пучки свечей, видна была на фоне коленопреклоненной толпы. Но и они растворились в общем благолепии, когда золотые хоругви возвестили народу о приближении патриарха.

По повелению Иоакима, перед ним несли величайшие сокровища Российского царства: чудотворный образ Пресвятой Богородицы Владимирской и Святой Животворящий Крест Господень. Патриарх шел, поддерживаемый под руки двумя боярами, во главе освященного собора, сверкавшего сказочным убранством облачений. Следом на плечах одетых в траур вельмож плыла крытая парчою крышка гроба. Сама несомая на носилках домовина была почти не видна под грудами роскошных материя, за лесом высоких восковых свечей и клубами благовоний. Иоаким и не оборачиваясь знал, что крупные слезы катятся по щекам и бородам старых друзей и соратников Алексея Михайловича, бояр и воевод, несущих гроб. Впрочем, рыдала и горестно вопила уже вся площадь, весь Кремль и не вместившиеся в него толпы окрест.

Не исключено, думал патриарх, что сие выражение «всемирного горя» повторится спустя несколько дней, недель или месяцев. «Тишайший» царствовал так долго, что, казалось, никогда не умрет. Ну, так он был здоровенный мужик: чтобы нагулять аппетит, на медведя с рогатиной ходил. А мальчик Федор — даром что любит резвых коней и стрельбу из лука — с детства цингою болен, да еще и санями поперек хребта переехан. Чуть волнение — ножки у него опухают, ходить не может, так что все богопротивные Аптекарского приказа немцы–лекаришки суетятся напрасно, ничего не могут сделать. Вот и сегодня ночью на присягу в Грановитую–то несли царевича на руках. Весь народ видит, что даже за гробом отца новый государь сам идти не может: на черных носилках несут беднягу ближние люди.

Мачеха его, вдовая царица Наталья — и то здоровее: идет со старыми боярынями сама и небось клянет Матвеева, что не смог канцлер заставить умирающего изменить завещание в пользу ее шустрого мальчонки Петра. Да куда там было Матвееву против старой знати, вроде Одоевских с Долгоруковыми: хоть и попытался канцлер скрыть, что царь умирает, — не тут–то было. Как почувствовали царедворцы, что кончается время выскочки, — ринулись в палаты Федора, говорят, даже двери выломали, чтобы скорее облачить и к присяге хоть полумертвого вынести. При нем, думают, вольготно будет править Думе, полюбовно между родами власть поделив. Помрет Федор — у них еще Иван в запасе. Говорят, тоже хворает, но боярам–то что! Сидел бы кто–нибудь на престоле, а править царством они и сами умеют. Пусть юные цари играми тешатся, пускай вся толпа царевен над ними, больными, хлопочет.

Но и Иоакиму теперь поперек дороги не становись — зашибет! Боярам — дела царские, патриарху — церковные. Прямо сейчас, у гроба Алексея Михайловича, пока еще не поставлен он в Архангельском соборе в каменную усыпальницу, явит Иоаким свою власть…

При отпевании патриарх не велел пускать к покойному духовника его Андрея Савинова: против обычая, самолично вложил в руки усопшего прощальную грамоту. Не успело духовенство разойтись после поминальной службы, как погруженные в траур кремлевские терема огласились воплями духовника. При всей женской половине царского семейства вопиял, болезный, что «покойный государь прощения не получил, патриарх не дал мне вручить ему прощальную грамоту. 'Дайте, — кричал, — мне 2000 человек войска, я пойду на патриарха и убью его. Или оружием, или какой отравою убейте мне супостата моего патриарха. Если же не предадите смерти патриарха — то я вас прокляну. А с патриархом управлюсь сам, я уже нанял 500 ратных людей, чтоб убить его!»

Иоаким тут же решительно потребовал выдать ему смутьяна. Царь, царица и царевны погоревали, но выдали протопопа на расправу. Посадив злодея на цепь, с которой тот раз уже сорвался, патриарх не пожелал ограничиться тихой расправой. Из наказания нарушителю субординации следовало извлечь пример. Это и сделал созванный 14 марта собор. Похищение Андреем Савиновым красотки, первого мужа которой он велел держать в темнице в оковах, а потом еще незаконно венчал ее с более покладистым мужиком, чтобы прелюбодействовать во дворце, — собор назвал лишь самой последней, шестой виной духовника.

Первая вина явно падала на царя, который посмел взять своему дому духовника без архиерейского благословения и именовать того протопопом без ставленой грамоты. Вторая вина говорила о неисполнении Андреем Савиновым главной функции духовного отца государя: вместо заступления за несчастных он умножал царский гнев и на невинных. Третья вина: что подсудимый въявь позорил свой сан, пьянствуя с зазорными лицами, услаждаясь блудническими песнями и музыкой, — вновь била по придворным нововведениям конца царствования.

Четвертая вина явно затрагивала меценатскую деятельность царевны Татьяны Михайловны, покровительствовавшей строительству Нового Иерусалима и множества храмов: ведь благодаря ей — хоть в приговоре и сказано, что «сам собою , — духовник смог построить церковь и служить в ней без благословения патриарха. То, что Андрей Савинов посмел настраивать царя против Иоакима, названо было пятой великой виной бывшего духовника. В назидание и исправление всем подобным преступникам собор лишил протопопа священства и сослал в Коже–озерский монастырь под крепкий начал [299].

Царевна Татьяна, имевшая большое влияние на своего племянника Федора Алексеевича, была известной сторонницей Никона, который, несмотря на все прежние меры, продолжал нагло именовать себя патриархом! Да что там Татьяна: едва не вся царская семья подвержена была духовной власти страшного ив заточении Никона, считая себя чудесно спасенной им во время того самого морового поветрия, которое унесло семью Иоакима…

Но ничего, кроме новой смуты, Никон уже десятилетия не обещал Русской православной церкви. Только дальность расстояния до Ферапонтова монастыря замедлила подготовку Иоакимом осуждения Никона за его новые многообразные прегрешения. Провинности ссыльного, в том числе весьма непристойного характера, были документированы показаниями (не будем говорить доносами) его собственных приближенных. Извещено было о всех мелочах быта Никона, не говоря уже о том, что он до сих пор владел двумя патриаршими печатями и панагией.

В начале мая собор, выслушав дело, постановил «исправить» Никона, удалив из обители, где слишком многие почитали его за патриарха и где ему давали полную волю, и накрепко заточив в Кирилло–Белозерском монастыре. Выбор последнего объясняется, по–видимому, известной нелюбовью белозерской братии к смутьяну, засвидетельствованной тем, что Никона держали впоследствии значительно более жестоко, чем предписывалось Иоакимом, неукоснительно лишая и дарованных патриархом послаблений.

Итак, новое царствование началось убедительной победой духовной власти над видимыми противниками с их потенциально опасными связями при дворе. Терем, надеявшийся, как полагают, резко усилить свое влияние за счет родственного воздействия на юного государя, вынужден был надолго отступить в тень. Но и придворные группировки, готовившиеся захватить или потерять власть, столкнулись с неожиданностью. Ожидаемого всеми переворота не произошло!

Старший брат Петра [300]

Уже 31 января 1676 г., на следующий день после похорон старого государя, канцлер Матвеев уверил иноземных послов, что «при дворе и теперь все останется по–прежнему»: перемены не затронут внешнеполитического курса России и «все те же господа останутся у власти, кроме разве того, что ввиду малолетства его царского величества четверо знатнейших будут управлять вместе с ним». Матвеев и его креатуры, включая в особенности ненавистных знати Нарышкиных, еще много месяцев оставались при дворе, потеряв лишь управление рядом приказов, в том числе Аптекарским, ведавшим здоровьем царского семейства, где под руководством боярина князя Н. И. Одоевского было проведено полное обследование состояния юного государя.