Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

В свою очередь и патриарху вовсе не улыбалось слишком тесно связывать харизму «святого царствия» с выходящим за границы Великой, Малой и Белой России Вселенским православием и тем более с невероятными размерами «расточенного» внешнего наследия. Это подразумевало ставку на войну, а Иоаким был, мягко говоря, не воинствен. Обоих по–разному мыслящих, но безусловно умных властодержцев волновало, что понятие богопоставленности царя при господстве родовой идеи наследия всех древних кесарей и князей сводится к банальному признанию, что «всякая власть от Бога». Староверы, среди которых актуальным становился образ царя–Ирода и уже витала мысль об Антихристе (есть ведь и от него власть!), были своего рода барометром устаревания официальной идеологии.

Выход был найден в использовании при коронации Федора Алексеевича всего прежнего арсенала, но при отодвижении древнего родового принципа на второй план. Новый государь нового — состоящего уже из трех России — государства венчался прежде всего «по преданию святыя восточный Церкви» и лишь затем «по обычаю древних царей и великих кязей российских».

Во избежание недопонимания, в чине Федора эта формула повторялась трижды. В чине Ивана и Петра она использовалась целых пять раз. Вместо настойчивого многократного утверждения идеи завещания трона старшему наследнику [307], при коронации Федора упоминалось лишь благословение отца (Иван и Петр венчались и вовсе без завещательного мотива, только по Божий воли и благодати»). Это было бы довольно для публицистического трактата, но, поскольку речь шла о воздействии не столько на умы, сколько на чувства всенародства, следовало продемонстрировать мысль максимально наглядно.

Люди не могли не заметить, что на царском венчании распоряжается исключительно патриарх. В ходе церемонии, выслушав обычную речь царя о желании короноваться, Иоаким по византийскому образцу вопросил: «Како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Снятого Духа?» [308] В ответ Федор Алексеевич, в отличие от всех своих русских предшественников, торжественно произнес Никео–Цареградский символ веры. Затем, помимо шапки Мономаха, барм, скипетра и державы, на царя, согласно чину императоров, была возложена царская одежда. Далее, причастие и миропомазание Федор принял по приобщении патриарха и епископов, но до приобщения дьяконов. Наконец, церемония сия проходила не на специальном месте перед царскими вратами, а в самом алтаре — царь уподоблялся священнослужителю!.

Церемония зримо объясняла и оттеняла смысл формулы, что самодержец венчается «по преданию святыя восточным Церви»; в свою очередь, патриарх в речах и молитвах настойчиво подчеркивал божественную основу царской власти («От Бога поставлен еси, Богом венчанный царь» и т. д.). Таким образом, Российское царство на самом высоком официальном уровне признавалось Российским православным самодержавным царством. Единственное во Вселенной православное царства имело прочную и в принципе независимую от какого–либо наследования державного права (или трансляции империума) идеологическую основу. Бросалось в глаза, насколько православное царство превосходит Священную Римскую империю германской нации, упорно претендовавшую на освященное престолом апостола Петра наследие западноримских императоров (962—1806).

Абсолютное суверенное право существования прообраза и предтечи земного царства Христа позволяло, разумеется, претендовать на миссию центра православной вселенной, ждущей освобождения от «агарянского мучительства». При желании — учитывая потребность избавления народов от христианской схизмы вкупе с просвещением святым крещением мусульман, буддистов, иудаистов и язычников — Российское православное царство могло нести свет истинной веры по всей Ойкумене, до концов земли.

Но в то же время законным становился тезис, что, как Уделу Пресвятой Богородицы России нечего больше желать, незачем учиться и изменяться и нет смысла расширять свои рубежи. Избранным на земле в качестве прообраза Царствия небесного довольно в ожидании Второго пришествия хранить древнее отцепреданное благочестие и стройными рядами шествовать под чутким руководством патриарха — сквозь смертный сон — прямо в райские кущи. Надо ли пояснять, какую альтернативу избрал для себя и паствы Иоаким?!

Иоаким и история

Царь Федор Алексеевич пришел к мысли о настоятельной необходимости создания и издания новой обобщающей истории своего государства не случайно. Как всякая страна, переживающая стремительное превращение в великую державу, Россия в последней четверти XVII в. настоятельно нуждалась в осмыслении своего исторического пути и места в меняющемся мире. Люди, родившиеся в Московском государстве и Речи Посполитой, оказавшись подданными Великой, Малой и Белой России, желали знать, чем обусловлены столь выдающиеся перемены и каково их предназначение.

Так же, как во времена крушений россияне неизменно задаются вопросами «куда идем?» и «кто виноват?», в периоды расцвета страны люди страстно желают знать, откуда они пришли и какой — несомненно величественной — идеей осенено их происхождение и исторический путь. Именно в 1670—1680–х г. первые русские ученые–историки — Игнатий Римский–Корсаков, Сильвестр Медведев и Андрей Лызлов — трудились над своими монографиями и фундаментальными исследованиями. Традиционные летописи и летописчики, хронографы и хронографцы, степенные книги и крупные компиляции, вкупе с массой кратких и кратчайших исторических сочинений на тетрадках и в свитках, захлестнули во времена патриаршества Иоакима всю страну.

Только недавно мы узнали, что многие из этих интереснейших сочинении были созданы в непосредственной близости к Иоакиму, в его окружении и возможно даже по его заказу. Это неудивительно. В XVII в. значительная часть более или менее официальных исторических трудов создавалась не при царях (тоже и прилагавших некоторые усилия в этой области), но именно при патриархах: Иове, Филарете, Никоне и, как теперь выяснилось, в особенности при Иоакиме. В бытность его на Новгородской митрополии расцвел и многие годы продолжал плодотворно трудиться летописный скрипторий [309] Софийского дома. При переезде в Москву Иоаким взял с собой знаменитого летописца Исидора Сназина (и возможно, других); вступление Иоакима на патриарший престол ознаменовалось началом интенсивной работы Чудовского летописного центра. [310]

При всей сложности и неоднозначности исторических взглядов и оценок митрополичьих и патриарших летописцев очевидно, во–первых, что старые концепции и объяснения событий их часто не удовлетворяли, во–вторых, идея богоизбранности России и ее особого места в мире целиком захватывала умы. Строго говоря, она волновала всех русских книжников того времени и отразилась во множестве сказании и повестей, использованных патриаршими летописцами. Однако благодаря глубоким знаниям и доступу к крупным библиотекам сотрудники Иоакима пытались свести разноголосицу воедино и синтезировать пестроту высказанных в литературе мнении в обобщающих трудах.

Важно подчеркнуть, что иоакимовские летописцы, как правило, не занимались сочинительством, входившим в их времена в моду, но стремились — в духе своего покровителя–патриарха — лишь навести порядок в той массе летописных и хронографических статей, сказаний и легенд, которые уже накопились вокруг каждого этапа русской истории. Любознательных россиян в особенности волновали события, свидетельствующие о месте нашей истории в мировой — от Адама до современности. Образованных книжников объединяло твердое убеждение, что Российское царство есть самое славное и грозное. Для сочинителей и переписчиков великого множества кратких летописцев (чем не брезговали и сотрудники чудовского скриптория) характерно было представление, что с определенного момента за пределами Руси реальной истории не существует вовсе — а орды, крестоносцы, драконы и прочие страшила и диковины являются из неудобнознанных сказочных стран, тридевятых царств, куда стремятся, не покидая самоходных печей, одни Иваны–дураки.

Так и писали бы только об истории Руси, даже отдельного ее города или уезда, как стало чрезвычайно модно в последней четверти XVII в. Ан нет! Общество, читатель, которому адресовались краткие летописцы, требовал, чтобы ему ясно обозначили место отечественной истории в мировой. Требовалось это отнюдь не для познания Ойкумены: на то существовали карты и Атласы Меркатора (Великий и Малый), подробные хронографы и бытовавшая среди российских книголюбов масса переводных сочинении по всеобщей истории. Для грамотных в иноземных языках — их особенно много было среди купцов и приказных, но число быстро росло и при Государевом дворе — в библиотеках имелось изобилие античной и новой исторической и географической литературы. Бояре же получали обязательную дозу свежих знаний об окружающем мире на еженедельных информационных заседаниях Думы.