Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

На их протяжении «Русь начала писание иметь и писать уметь», завоевав в 6290 г. у византийцев азбуку. В 6363 г. по просьбе славянских князей Святополка, Ростислава и Коцела Русь получила от императора Михаила и Константинопольского патриарха Фотия «учителей веры» Кирилла и Мефодия, которые перевели на славянский первые греческие книги. Явившись в Новгород в 6370 г., Рюрик княжил недолго, а уже сын его Игорь женился на «премудрой и прекрасной девице» Ольге из Пскова, которая была «правнукой» (потомком) Гостомысла. При Рюрике каким–то образом (но главное — раньше болгар!) древляне и северяне «просвещены быша святым крещением , а в 6386 г. «в третие крестились руссы», потрясенные чудом митрополита Михаила с несгораемым Евангелием. Крещение Ольги и ее приближенных было пятым; после подробного рассказа о перипетиях выбора веры Владимиром Святым процесс крещения разных земель Руси раскрывается еще во многих летописных статьях.

В полном соответствии с требованием патриарха Иоакима Сназин подчеркивает, что российские народы на всех своих землях «веру святую православную от греков приняли, крещением святым просветились и укрепились совершенно в христианстве по обычаю и уставам греческим». Эта важная для «грекофилов» мысль подкрепляется постоянным, к месту и не к месту, упоминанием восточного духовенства, и обличением извечных злоковарных происков «папежников». Но обращение к Византии, в частности к ее императорам, имеет и другую важную функцию.

Летопись Сназина демонстрирует параллельность существования российских и византийских «скиптродержцев» и архиереев. Перенос на Русь знаков царской власти, как и «пренесение» сюда наиболее ценных святынь восточного православия, — что многими участниками церковных споров XVII в. воспринималось в качестве важных источников статуса русского государства и Церкви, — согласно летописи, никаким наследством не является и ничего принципиально не прибавляет к глубочайшей древности отечественного самодержавия и «древлепреданного благочестия».

По убеждению Сназина и других составителей крупных патриарших летописей, испокон веков богохранимой Святой Руси не требуется никому ничего доказывать и тем паче абсурдно к чему–либо вовне стремиться. Российское православное царство и так самое славное и грозное, наследие его очерчено еще Александром Македонским, внешняя экспансия просто излишня. Даже взятию Казанского ханства Сназин отвел в своем обширном труде одну строку. Преувеличенно почтительное отношение к римско–византийскому имперскому наследству и «татарским царствам» отошло в прошлое.

Но если пылкий Римский–Корсаков воспринимал идею ордынского царского наследия как государственное оскорбление [319], буесть и безумство, — то причиной тому была его глубокая увлеченность идеей немедленного разгрома Крымского ханства и историей всех героических войн Руси с кочевниками, которой он посвятил огромный летописный свод, постепенно доведенный с древности до Азовских походов [320]. Что же касается обычного взгляда на завоеванные ханства и отбитые у гордого шляхетства земли, то летописцы на этих повергнутых идолов смотрят просто: сами виноваты, почто неправедно жили и утесняли «христоименитых» россиян? При таких, похоже, характерных для россиян настроениях понятно, почему в молитву Филарета в чинах царского венчания пришлось внести мысль о покорении не просто всех встречных и поперечных «языков» — а именно «брани хотящих», сильно напрашивающихся на умиротворение под крыльями двуглавого орла.

При всем почтении Исидора Сназина к вере и Церкви из его сочинения было бы затруднительно понять, почему Россия приобретает державность благодаря православию вместе с какой–то специальной миссией объединить всех «христоименитых людей» в своих пределах. Да и при чем здесь все люди и различные племена Вселенной? Россия–мать с ее древнейшими в мире народами и князьями и так самая лучшая, славнейшая и христианнейшая.

Историческая критика

Скажут, что Иоаким не оставил столь же ясного признания в своем увлечении историей, как высказывания царя Федора Алексеевича, записанные, по всей видимости, его доверенным лицом, постельничим А. Т. Лихачевым [321]. По–моему, мало что может быть яснее, чем два десятилетия работы под его покровительством новгородского Софийского и московского Чудовского летописных скрипториев (продолжавшейся и при Адриане). Но из устоявшегося образа Иоакима как малограмотного и малость туповатого деятеля вытекает сомнение, что он мог лично вникать в работу летописцев и следить за отражением в ней своих собственных воззрений.

Пример Римского–Корсакова, выступавшего явно вразрез с позицией патриарха, казалось бы, подтверждает этот печальный диагноз. Однако выдающийся историк Игнатий никогда не являл миру своего летописного свода, а историко–публицистические заявления делал, уже будучи испытанным союзником Иоакима в церковных делах и архимандритом влиятельного Новоспасского монастыря — излюбленной самим патриархом родовой обители Романовых. Чрезвычайно сомнительно, чтобы Иоаким терпел подобную смелость суждений от простых монахов своей резиденции, тем паче что Чудовский монастырь отнюдь не был единственным центром летописания в России.

В последней четверти XVII в. исторические сочинения составляли, редактировали и переписывали во многих дворянских домах, от знати (Волконские, Дашковы и др.) до городовых служилых, на посаде, среди приходского духовенства и даже крестьян. Крупные скриптории действовали по всей стране в приказных избах воевод, при монастырях (например, Спасо–Ярославском, Спасо–Прилуцком, Макарьевском Желтоводском) и архиерейских домах (Тобольском, Холмогорском, Вологодском, даже новом Тамбовском и др.) [322]. Тот факт, что на фоне почти повального увлечения местной, городской и провинциальной, а то и фамильной историей наиболее плодотворно общерусское летописание развивалось при Иоакиме (даже новгородский Софийский скриптории после его отъезда постепенно уклонился в местную проблематику), свидетельствует, что чудовские книжники трудились не просто по благословению патриарха, но выполняли его заказ.

Разумеется, вникать во все детали Иоаким не мог и в затруднительных случаях, например, при характеристике политических событий 1680–х г., в которых сам патриарх занимал, мягко говоря, неоднозначную позицию, попросту вводил мораторий на летописание. В результате почти во всех иоакимовских сочинениях (кроме одного, созданного с политической целью) современная история «прекратила течение свое». Исторический изоляционизм был нарушен только после смерти Иоакима: зато как дружно и энергично летописцы бросились заполнять образовавшиеся временные лакуны!

Еще в меньшей степени позволительно предположить, чтобы летописцы без ведома патриарха, самовольством, отважились на исправление распространенных ошибок в библейской хронологии. Между тем Чудовский и,ерковно–исторический справочник, в составлении которого принимал участие Исидор Сназин [323], выявил множество противоречии между хронологическими показаниями Ветхого и Нового заветов, церковных летописей и хроник. Преодолеть их можно было лишь путем исторической критики, на которой основывались уже не только авторы первых русских ученых монографии, но все чаще и летописцы, делавшие ссылки на источники и замечания об их сравнительной достоверности, проводившие сопоставление текстов и вычисления дат, наконец, старавшиеся восстановить причинные связи событии.

Например, один источник показывал, что после Самсона судьей в Израиле был Емегар. А «в иных летописцах и в Библии, — писали составители Справочника, — пишется в Бытии, что после Самсона не было судьи в Израиле лет 40:и были в самовластии, никем не водимы, как овцы без пастыря». Решая это противоречие, Сназин и его товарищи заключили, что после Самсона сначала судил Емегар, а затем уже настал период безвластия (Л. 2; так отмечено и в современной нам русской Библии (Суд.16:31; ср. 21:25).

Особенностью ранней летописной работы Сназина была презумпция достоверности каждого текста, от кратких летописцев до солидных сводов, вполне справедливая, если учесть недостаточные (часто до сего времени) знания о происхождении и истории текстов источников. В Справочнике даже Библия используется наравне с другими памятниками, ее данные также уточняются и исправляются (Л. 3—3 об., 6 об., 12 об. — 13 и др.).

Работа над Справочником сопровождалась рассуждениями о причинах хронологических ошибок и неточностей. Так, по летописи было «от Моисеева умертвия до Самуила лет 520. А по Библии 540 лет. Говорится же в Деяниях апостольских (Зачало 32): от Моисеева умертвия до Самуила 450 лет, — находим излишек по сему летописцу лет 70:а по Библии (Ветхому завету. — А. Б.) лет 90. Это не апостольское писание прегреши, — заключают составители Справочника, но видно переписчика прегрешение было: долгого ради времени письмена стираются и не знаемы бывают» (Л. 2 об.).