Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

Итогом долгого обсуждения явилось согласие «учинить» 11 епархий: архиепископии в Севске, Холмогорах, Устюге и Енисейске, епископии в Галиче, Арзамасе, Уфе, Тамбове, Воронеже, Волхове и Курске, а Вятскую епископию сделать архиепископией. Это неохотное согласие означало лишь, что архиереи слишком осторожны, чтобы наотрез отказать даже столь негневливому государю, как Федор Алексеевич; но затем они умыли руки, отнюдь не торопясь выполнять принятое решение.

Сорвав епархиальную реформу, Иоаким со товарищи лишили смысла второй важнейший вопрос царя, письменно заданный собору: о «неразумных человецех», отколовшихся от Церкви. Соборное постановление игнорирует содержание царского предложения, о смысле которого, впрочем, нетрудно догадаться. Вместо просвещения и разумного попечения о пастве архиереи требуют, чтобы Федор Алексеевич указал преследовать раскольников всею силою светской власти, требуют имеющих разногласия с духовной властью «отсылать к градскому суду» и казнить, требуют обязательного преследования староверов всеми воеводами, приказными людьми, помещиками и вотчинниками. Наконец, архиереи настаивают, чтобы по их указаниям местная администрация незамедлительно высылала против непокорных военные отряды.

Подробнее процитирован в соборном постановлении запрос Федора Алексеевича относительно богатых монастырей, при которых, вопреки воле вкладчиков, не содержат богаделен и больниц. Несмотря на искажения, в тексте прочитывается ироничное царево недоумение: не от того ли «монашеское крепкое житие упразднилось»? В ответ архиереи предложили свирепые меры наведения порядка среди иноков, вплоть до устроения специального монастыря–тюрьмы для «бесчинников», просили выделить дворян–приказчиков для управления вотчинами женских монастырей и обещали устроить новые гонения на вдовых попов, живущих у добрых людей…

Просьбе царя озаботиться поставлением священников в православные районы за шведской и польской границами архиереи не отказали — при условии, что делегаты от соответствующих общин доберутся до них с удостоверяющими потребность верующих в пастыре документами. Сравнительно с прежним суровым отношением к православным за границей, особенно в Швеции, здесь был достигнут большой прогресс. Не отказал патриарх со товарищи и в просьбе государя снять из «Чиновника», по которому принимают присягу служилые люди, самые «страшные и непрощаемые клятвы, которые к тем делам и неприличны». Вместе с тем царю было заявлено, чтобы он сам «указал отставить церковные казни… и вечною смертью их не убивать», а «изволил тем людям наложить свой государев указ, прещение и страх по градским законам».

В шестом и седьмом предложениях собору Федор Алексеевич заботился о сохранности и наилучшем использовании реликвий Успенского собора и своей дворцовой Благовещенской церкви. Архиереи отвечали индифферентно: «то должно чиниться по воле великого государя». Восьмое предложение — заделать многочисленные входы в монастыри из мирских домов — прошло полностью. Любимая царская идея устроения богаделен и госпиталей «от его государевой казны» также прошла без обсуждения, хотя государь надеялся привлечь к богоугодному делу монастыри и церковные имения. Архиереи потратили на этот вопрос едва ли больше времени, чем на десятый: о запрете нищим побираться в храмах во время службы.

В одиннадцатом предложении государь заботился, чтобы церковнослужители не застраивали для личных нужд земли, отведенные под кладбища; участники собора пообещали по полученным из Земского приказа выписок из писцовых книг такую скверную «пакость» изничтожить. Затем архиереи согласились, что по праздникам нельзя пускать в храмы с едой и питьем, что следует ограничить строительство пустыней (для чего опять потребовали государева указа).

Вообще, даже в изложении соборного постановления, тон Федора Алексеевича и архиереев сильно различается. Царь считал, что «простолюдины, не ведая истинного писания», принимают множество всяких тетрадок, столбцов и прочей неформальной литературы, свободно ходившей по Москве и продававшейся на Спасском мосту, за истину, и думал, что таких следует «остерегать», а рукописи «свидетельствовать с Печатного двора». Собор предложил отрядить светского и духовного чиновников с «караулом стрельцов», чтобы таких людей хватать и в Патриаршем приказе им «чинить смирение, смотря по вине, и имать пени по рассмотрению».

По пятнадцатому предложению архиереи согласились бесплатно заменять на новые — на казенном Печатном дворе все книги старой печати, продаваемые в Москве. Наконец, в шестнадцатом предложении царь указывал на множество «палаток и деревянных амбарцев», самочинно превращенных на Москве в часовни и собирающих к неведомым властям святыням множество народа. Архиереи ответили классически: «Чтоб в (тех) часовнях святым иконам быть, которые близко караулов».

Борьба за реформы

Стремление спрятаться за караул было, к несчастью Русской православной церкви, той характерной чертой сознания духовных властей второй половины XVII в., которая изрядно способствовала их превращению в начале следующего столетия в чиновников военно–полицейской империи. Как ни печально, даже столь благочестивый монарх, как Федор Алексеевич, пришелся архиереям не ко двору. Именно патриарх Иоаким провалил и охаял реформы гражданских и церковных чинов, возглавил оппозицию дальнейшим преобразованиям и, опасаясь, что после смерти больного государя 16–летний царевич Иван Алексеевич продолжит курс единокровного и равного по образованию брата, стал видным участником заговора, «в тот же час» по кончине Федора усадившего на престол 10–летнего Петра. Воистину, высшие иерархи сами напрашивались под дубину своего ставленника и избранника!

Даже на пороге смерти Федор Алексеевич не сдавался. У него были и другие духовные советники, кроме архиереев, постоянно пребывавших с осени 1681 г. при дворе, но не особенно стремившихся основывать новые епархии. Государь, например, часто приглашал к себе знаменитого строителя книжной Флорищевой пустыни Илариона, останавливавшегося в Москве в доме своего родича, царского художника Симона Ушакова. Этого подвижника просвещения Федор Алексеевич пожелал сделать главой архиепископии Суздальской и Юрьевской, преобразованной по его плану в митрополию.

Известный независимостью взглядов архиепископ Суздальский и Юрьевский Маркелл был поставлен на новоучиненную митрополию Псковскую и Изборскую. Архиепископ Смоленский Симеон стал на своей кафедре первым митрополитом: «поставление же его бысть не тако, яко есть обычаи». 5 февраля 1682 г. архимандрит Сергий из далекого Новоторжского монастыря был поставлен на пустовавшую кафедру архиепископа Тверского и Кашинского. Сразу после церемонии боярин князь Ю. С. Урусов со свитой придворных проводили нового владыку к государю [359].

На следующий день Федор Алексеевич вновь напомнил духовенству «о делах, которые требуют исправления, вначале к ограждению святыя Церкви, а потом христианам на распространение, противникам же церковным на искоренение». Царь писал, что начало его делу положено: патриарх с освященным собором «соизволили» (то есть дали согласие) поставить митрополитов и архиепископов по степеням, «так, как в том его царском возвещении написано». Раз епархии утверждены, следует «на умножение хвалы Божией именоваться им, архиереям, теми городами, которые в его царской державе имениты суть», соответственно первым чинам наместников. «Того не исполнено», — строго указал государь [360], как будто собор с ним не соглашался.

Далее, поскольку на соборе архиереи активно выступали против того, чтобы посылать епископов «на Лену, в Дауры», ибо «в тех дальних городах ныне быть неудобно», Федор Алексеевич потребовал, чтобы был решен вопрос о предоставлении архипастырей «Сибирской стране»: «для исправления и спасения людей, пребывающих в тех градах». Царя конкретно интересовали епископы для даурских острогов, Нерчинска и Албазина: им грозила беда — подступали несметные полчища Цинской империи.

Еще 27 января государь велел войскам Казанского разряда выступить к Симбирску, а 29 числа указал «строить города Даурах… и Сибирским полком на китайцев… всем Сибирской земли городов служивым людям конным и пехоте». Федор Алексеевич не собирался спокойно смотреть на разорение пограничных крепостей и тем паче позорно отдавать Амур, как сделали его преемники. Естественно, он желал иметь в Приамурье твердое государственное и церковное присутствие, что было невозможно, если «в тех дальних местах христианская вера не расширяется».

Государь напомнил и о других землях, остающихся в церковном забросе: «прибавить архиереев» следовало в Путивле, Севске, Галиче, Костроме «и иных многих местах», доселе фактически отданных в распоряжение староверов. Любопытно, что царь общался с патриархом письменно, тогда как лично встречался в своей Передней палате с Иоакимом и членами освященного собора 19 января, затем при наречении своей невесты 12 февраля, на действе Страшного суда 19 февраля, на приеме 21–го, «у стола» 23–го и на именинах царевны Евдокии 26 февраля. Как бы то ни было, Федор Алексеевич упорно добивался назначения новых и новых владык.