Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом

• Название: На краю империи: Камчатский излом
• Автор: Сергей Щепетов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4226-0167-7

Начало 18 века. Митрий Малахов был обычным казаком. Сын русского и ительменки, он нес государеву службу на Камчатке. Собственная жадность и беспечность однажды поставили его на край гибели. В предсмертном бреду сознание служилого сомкнулось с сознанием его «двойника» из 21-го века. Контакт был недолгим, но казак стал иначе смотреть на окружающий мир, вспомнил о своём родстве с ительменами. Среди прочего Митька узнал, что родная Камчатка будет разграблена, а древний народ ительменов исчезнет с лица земли. Сможет ли он изменить историческую судьбу своей малой родины? Это почти безнадёжно, но Митька Малахов будет пытаться – воевать без пощады к себе и другим, действовать хитростью и отвагой.

---

– Ну, Михал Петрович, прощаться станем! – жизнерадостно сказал Митька.

– Не будет тебе прощенья, злыдень, – пробурчал десятник.

– Эт мы поглядим еще! – усмехнулся Митька. – Ты на меня заказчику скажешь, а я на тебя – приказчику в Большерецке. Поведаю, как ты казне государевой обман творил: малолеток в ясак писал, а покойных не списывал. И чащину с них требовал, а на это запрет по указу – разве забыл? А расписку за ясак ты хоть одну камчадалам выдал? То-то! И вообче: чтой-то я не заметил, как ты казну ясачную опечатывал. Может, у тебя и печати нет, а? Сколько «бракованных» соболей ты забрал, успел посчитать? А я успел! Так кому из нас на сыске слаще придется?

– Все так делают! – резонно возразил ясачный сборщик. – А вот ты тут зачем оказался? Пока ясак не собрали, торговать с инородцами не можно – разве забыл?

– А я и не торговал!

– Нет, не жить тебе, Митька!

– Ничо, как совсем припечет, я «слово и дело» крикну – на тебя да на заказчика вашего!

– Совсем ума лишился! – обалдело пробормотал Михаил Петрович. – Всех сгубить порешил…

– Зато потешусь напоследок! – рассмеялся Митька. – Не скучай тут без меня!

С таким же успехом Митька мог бы врезать десятнику по уху: от угрозы – вполне реальной! – попасть под «слово и дело государево» дыханье у Петровича перехватило, а в глазах помутилось. Оно и понятно: по «слову…» и обвинителя, и обвиняемых должны заковать в железа и отправить к губернатору, а то и дальше – прямо в Преображенский приказ. Дыбу и кнут можно, конечно, найти поближе, но только там положено доискиваться правды по государственному преступлению. В общем, у виновного и невинного шансов уцелеть почти нет.

Погони Митька опасался не сильно – пока она соберется, он с версту успеет проехать. Опять же, кто будет его догонять? Камчадалов на такое дело не пошлют, а служилые, если и поедут, торопиться не станут. Правда, если в обозе найдется хоть одно заряженное ружье, то могут и в спину стрельнуть. Ну, так еще и попасть надо!

Тем не менее, пока ясачный караван не скрылся за бугром, Митька чувствовал себя неспокойно и собак гнал безжалостно. Потом немного остыл и задумался: «Куда ехать-то? Впереди камчадальский острожек, который я сам и обобрал. Причем обобрал до ясачного сбора: по совести это подлость, а по закону – преступление. Ничего уже не исправить… А может, вернуться? На подъезде к острожку свернуть по какому-нибудь старому следу и переждать, пока ясачники проедут…»

На первой же развилке Митька выбрал самый накатанный след, уводящий в сторону. Он не ошибся: вскоре вдали на берегу протоки показались балаганы. Служилый не поехал к ним сразу, а вернулся немного назад, чтобы через перегиб склона наблюдать за основной дорогой. Караван сборщиков ясака проехал к острожку лишь поздно вечером…

Собак Митька привязал к столбам балагана, груз с нарты перетаскал наверх и устроился там на ночевку – расстелил трофейную подстилку прямо на сушеной рыбе. Ею же он и поужинал, а вместо питья пожевал снегу – такое меню для него было вполне привычным. Ему не хотелось ничего делать и ни о чем думать, а хотелось скорее заснуть. Точнее, скорее проснуться и обнаружить, что весь сегодняшний день ему приснился.

Утром он не спеша пожевал юколы и ею же покормил собак. Потом сбросил вниз груз, уложил его на нарте, запряг собак и тронулся в путь. Добравшись до основной «дороги», идущей вдоль реки, повернул направо – вверх по течению.

В камчадальском острожке никто не был рад его возвращению, но и прогонять не стали. Митька отыскал Галгал а и вежливо поздоровался.

– Зачем пришел? – спросил тойон.

– Хочу хватать твою дочь, – ответил служилый.

– Хватай, если сможешь, – пожал плечами отец.

Пожилой камчадал даже не спросил, которой из трех дочерей заинтересовался пришелец. Для Митьки ж это было разрешением остаться в их семье надолго.

Митька оглядел как бы новым взглядом земляную юрту тойона, в которой предполагал провести какое-то время. Основой конструкции была земляная яма примерно десять на шесть метров и глубиной метра полтора. По всему периметру в дно было забито множество кривоватых кольев – стволов ольхи и ивы, так чтобы они были как можно плотнее друг к другу и не возвышались над краем ямы. С внешней стороны этот забор проложили сухой травой и присыпали землей. Внутри он образовывал стены жилища. По верху ямы, повторяя прямоугольник, были уложены и закреплены толстые бревна. Внутри стояли четыре столба метра по три высотой. Сверху на них уложены бревна-поперечины, образующие малый прямоугольник. На него уложены стропила – палки разной толщины. На верхнем конце они привязаны к бревнам ремнями, а нижние концы упираются в бревна по верхнему периметру. Поперек стропил уложена всякая древесная мелочь – палки, прутья, куски коры. Все это накрыто слоем сухой травы и засыпано землей, которая хорошо утрамбована. В сторону реки прокопан выход для притока воздуха, а примерно в центре крыши дыра, которая является дымоходом и входом-выходом для людей. К ней ведет лестница – довольно толстое тополевое бревно с глубокими зарубками. Правда, «ступеньки» уже изрядно стесались от частого употребления. Внизу вдоль стен идет земляной уступ или полка, высотой примерно по колено. Он застлан травяными циновками и шкурами. На нем сидят, спят, занимаются рукоделием. На него же свалено всяческое барахло, по нему ползают дети…

Брачные обряды камчадалов были Митьке известны. Раз его здесь принимают за своего, то можно вообще ни у кого ничего не спрашивать. Достаточно прийти в острожек и начать трудиться, делая любую работу и демонстрируя свою ловкость избраннице и ее родителям. Этим можно заниматься год, и два, и три, а потом уйти ни с чем. Если же избранница выказывает признаки благоволения, можно спросить у родителей разрешения на «хватание», а можно и не спрашивать, поскольку хорошим работникам родители не отказывают, а решение в любом случае остается за невестой. Если жених не нравится, она может потребовать его удаления из острога, и требование будет исполнено. Само «хватание» – это игра, в которой ведет девушка, а проявлять активность должен жених. Цель данного мероприятия – улучить удобный момент, чтобы избранницу схватить, добраться до тела ниже пояса и засунуть палец во влагалище. Если получится – брак заключен, женщина становится законной женой. В этой игре невеста может развлекаться как угодно: напяливать на себя несколько штанов, обматываться ремнями и обрывками сетей, чтобы затруднить доступ, она может визжать и отбиваться при нападении. В последнем случае все члены семьи бросают свои дела и начинают жениха оттаскивать, колотя его чем попало. Невеста может, конечно, и не визжать или визжать не сильно, может даже помочь справиться с завязками на своих штанах…

В случае успешного «хватания» брак считается заключенным, никаких торжеств или праздников по этому поводу не устраивается. Жена исполнять «супружеские обязанности» вовсе не обязана – это на ее усмотрение. Впрочем, на женское усмотрение у ительменов оставлено очень многое…

Митька, он же Коско, смотрел на копошение людей в полумраке землянки и пытался вспомнить, сколько же у Галгача дочерей, – совершенно точно, что больше двух. Ну, собственно говоря, он не обязан был прямо сейчас сделать выбор. Проблема заключалась в другом. В среде русских служилых и обывателей доминирование мужчин было абсолютным, освященным Церковью и мирскими законами, – никому и в голову не приходило, что может быть иначе. У ительменов никаких законов, конечно, не было, но были вековые традиции, согласно которым в повседневной жизни семьи доминировала женщина. Она распоряжалась имеющимися в наличии ценностями и лакомствами, такими, как табак и… собственные детородные органы. Угрожая отказом в соитии, камчадалки привыкли вить из своих мужей веревки, а найти на них управу было очень трудно. Явившийся на «отработку» жених оказывался как бы в двойном рабстве – у всех сразу и конкретно у своей избранницы. А зимой мужчина, если он не занят на промысле, должен готовить еду для людей и собак, обеспечивать семью топливом, строить нарты и лодки, чинить старые сети и вязать новые. Последнее занятие можно считать не работой, а отдыхом, поскольку физических усилий оно не требует, занимает все свободное время и никогда не может быть кончено – сети из крапивной пряжи быстро рвутся, их не бывает слишком много. Дмитрий Малахов был служилым казаком не первой молодости. За всю свою жизнь он никогда не занимался домашней работой – на это холопы есть!

Две молодые женщины приятно проводили время: устроившись возле очага, одна положила голову на колени другой. Та выбирала у нее из волос вшей и отправляла их в рот. Услышав голос гостя, дамы оставили свое занятие и принялись его рассматривать. В своей «прошлой» жизни Митька «пробовал» и ту и другую – к взаимному удовольствию. Похоже, они были вовсе не против, чтобы данный казак обратил их в рабство и забрал с собой. Но Митрий был русским, а Коско – свой. «Свои» же мужчины у ительменок котировались значительно ниже…