Макс Монэй - Тело Кристины

• Название: Тело Кристины
• Автор: Макс Монэй
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-01005-8

Анатомия убийства любви… Автор последовательно описывает процесс самоуничтожения любящей души, помутнения разума как следствие неистовой, исступленной страсти двух супругов. Когда ненависть и любовь завязаны в единый узел, он не может удушить только одну из них.

---

Нас не надо выводить из себя. Ни Жака, ни меня.

Я все сказал.

Тема закрыта.

Грамотный удар локтем — и дверь снова резко распахивается. Прямо напротив двери стоит моя жена. Прислонившись к стене. Она шелушит орешки с буддистской невозмутимостью. Коридор покрыт ореховой скорлупой, как паркетом. По сторонам этой булимички недоделанной лежали две груды консервов, булочек в вакуумной упаковке, мадленок. Как крепостные стены. Среднестатистическому едоку тут хватило бы прокорма не на пару недель. Моя обжора приготовилась к долгой осаде.

Малышка знала, что рано или поздно я все равно высуну нос. Ну что ж, она угадала. Проблема ожидания решилась сама собой. Она перетащила в наш коридор все содержимое соседнего супермаркета.

Теперь вы угадайте. Оправдания в ассортименте: я не стал бы так бесцеремонно кромсать окорочка моей индюшечки без предварительного извещения по почте. Я спросил бы ее о причинах столь изысканного бивуака у меня под дверью, но… Правильно. Мой зараженный язык так распух, что я могу лишь стонать, как бездомный бродяга.

Господи, сколько войн на земле начиналось из-за вовремя неустановленного контакта.

А сколько войн закончилось плачевно из-за того, что по обе стороны баррикад никто не мог вспомнить слова «мир».

Когда я увидел ее, это слово было первое, что пришло мне в голову. Но оно застряло у меня в горле: сгустки запекшейся крови и гноя не позволили ему прозвучать. В три маха локтя я очутился на ней, готовый не поддаваться ни на какие умоляющие взгляды. У, какие мы гордые! Моя девочка оказалась выше этой дамской самообороны, она не будет защищаться женскими слабостями. Мы предпочли дождаться удара, избежать которого не представлялось никакой достойной возможности, потом вытащить из собственной плоти лезвие, оставленное там по глупости или по любви (не вижу существенной разницы), и начать спускать с меня шкуру с завидным энтузиазмом. Она истыкала меня, как сало перед шпиговкой.

Ни я, ни она не издали ни единого звука, ни крика боли, ни бешеного рыка. Наш поединок закончился при бурном сопении, в шуме дыханий, звуке разрываемой одежды и скрипе старого паркета.

Эта немота придала реальности такой трагизм, какой обычно придает минута молчания удачному покушению.

Искалеченный донельзя, я все-таки успел вырваться из ее великаньих рук, крепких, как столярные тиски. К ее несчастью, они были жирные после чипсов и жареных орешков и достаточно скользкие, чтобы из них выскочить. Я выскользнул, как палец из кольца, который на крайний случай мылят мылом, когда кольцо становится совсем мало.

На долю секунды ее глаза встретились с моими. За эту секунду в них промелькнуло две тысячи лет ненависти к человечеству и целая вечность любви ко мне.

Вы мне не верите? Вы не можете в это поверить?

Клянусь вам, потому что даже огромные черные круги, которые поплыли у меня перед глазами, оповещая о скорой потере сознания, не поколеблют моей уверенности.

Боль, какая бы она ни была, не могла перебить адекватность моего восприятия.

Она любит меня. В такие минуты глаза не лгут.

Она любит меня и может хоть до потери сознания тыкать меня ножичком, я своего мнения не изменю.

А вот дыра, которую я проделал в ней, оказалась глубокой. До кости. Ее рана выплескивает столько крови там, за дверью, что и ко мне в комнату натекло. У меня на глазах два наших кровавых потока сливаются в одном любовном акте, согласно юридически оформленной только что доверенности. С этой минуты мы официально вступаем в свои права. Я кончаю прямо в эту красную лужу и, не складывая рук для молитвы, прошу, чтобы по ту сторону двери у кого-то тоже случился оргазм.

Чтобы по ту сторону двери кто-то был еще жив.

Жак, горошина из-под принцессы, считает, что прошло уже три дня. Я отрицаю изо всех сил его попытку подорвать мой авторитет предводителя и, пользуясь личным диалектом из одних гласных звуков, потому что согласные слишком болезненны для меня, доказываю ему наглядно, приводя факты в подтверждение, что в действительности прошел всего час. Или два. Но не больше! Он не понимает ничего, я его не осуждаю, я бы сам ничего не понял. Я говорю, как дитя-маугли, которое первый день вышло из леса. Пришлось заткнуться.

Мои порезы страшно болят, но мне доставляет удовольствие чувствовать, как мое тело работает, борется с нанесенными ранами. А вот состояние моего языка, наоборот, принимает нешуточный оборот: проводя пальцем по нарыву, я чувствую, как что-то шевелится, но это не я. Не часть меня. Кажется, я начинаю волноваться.

Конечно-конечно, только без паники, я же сам вас учил.

В такой ситуации, как моя, когда ничего существенного нельзя предпринять, предполагается единственный разумный выход — отрицание проблемы.

А лучше тотальное отрицание, полный отказ от всех проблем. А то как бы не пришлось самому себе удалять аппендицит, который так много пользы приносит организму в мирное время.

Любовь моя. Откуда этот водопад крови, что за бездна разверзлась в твоем бедре? Я не слышу больше твоих шевелений. Я начинаю беспокоиться. Я твой супруг, мои переживания вполне законны, я имею право знать, что происходит с моей женой. Я знаю, что я вогнал эту штуку слишком глубоко и без посторонней помощи кровь и жизнь будут бить из тебя ключом, пока окончательно не покинут безжизненное тело.

В моем квадратике неба наступил вечер, стащив, как жулик, простыню тумана, такую же грязную и серую, как моя.

Спасать или не спасать это чудовище?

Уже несколько месяцев, как я пишу в темноте. У меня лампочки перегорели. Добрую половину суток я веду свое повествование вслепую. А в углу моей комнаты жестяная коробка уже переполнена моими экскрементами. Какой смрад! А я ничего не чувствую. Боль очень эффективная штука против внешних раздражителей, она позволяет не обращать на них внимания.

Неужели я должен бросить свою любимую женщину в агонии, истекающей кровью?

Я могу лежать только на животе. Потому что вид потолка приводит меня в ужас, мне кажется, что я падаю, гибну в автокатастрофе, у меня начинается паника, при этом основная часть моих умственных способностей сгорает в результате аварии.

А что бы вы сделали на моем месте?

Вы открыли бы дверь?

55

Я открыл дверь. Ее там не было. Из кухни донеслись хрипы и шорохи.

Признаки жизни.

Я не в состоянии больше пользоваться левой рукой. Кровь перестала брызгать оттуда, как из рваного бурдюка, но, хотя движение имеет свойство возвращать телу жизнь, моя левая рука оживать почему-то не хочет. Пришлось тащиться до кухни на одной правой. Кое-как дополз до конца коридора.

А там, как это сказать…

Моя жена лежит посреди кухни между двумя белыми прямоугольниками, где раньше стояли холодильник и посудомоечная машина. Она полумертва. Лежа она кажется еще огромнее. Кашалотиха, которую выбросило на льдину. Это не самое удачное сравнение, я понимаю, но ничего другого мне сейчас в голову не приходит.

Ее кроссовки порваны со всех сторон. Потому что сношены и потому что ногам в них уже не хватает места. Я подполз и узнал запах, который исходил от одной ноги. Такой же будет, если я открою рот. Значит, палец, который гниет у нее в спальне, ее собственный. Природа не смогла поправить ее грязное дело. У нее гангрена до щиколотки. Нога пропала, это видно.

Моя жена лежит на кухонном полу и потихоньку приходит в себя. Она шириной сантиметров шестьдесят со спины. Объем талии я даже прикинуть не берусь.

Мой скелет от ее туши и половины не займет.

Даже в темноте я забираюсь на нее с такой быстротой, что больше времени займет написать эти строки, и заглядываю ей в лицо.

Ее белые ручки, ее изящные ручки оказываются на моем теле, нелюбимом мною, которое вдруг становится таким прекрасным. Вы понимаете, о чем я говорю. Ручонки, которые касаются моей нечувствительной кожи, шершавой, как пемза, почти безжизненной. И вдруг, в одно мгновение, все это исчезает, а на его место приходит другое: нежность, ласка, тепло — чудо из чудес. И все — одним прикосновением этого пальчика, этой ручки, этого хрупкого изящного тела, слитого с вами воедино так, как будто оно и есть источник вашей собственной жизни.

Кому надо, тот понял.

Теперь эти руки лежат передо мной — вздутые, синие, испачканные в крови. Лежат плашмя на грязном ледяном кафеле нашего кухонного пола.

Но в один прекрасный день случается так, что машина горит, а сигнализация больше не срабатывает.

Столько любви и столько ненависти.

Столько всего.

Длинные ухоженные волосы раскинулись по подушке, как обещание иного мира, райской жизни. Вы понимаете, о чем я говорю. Обожаемое личико в обрамлении этих волос. Длинные, шелковистые, желанные, как неожиданная удача, они умеют напомнить вам былое.

Теперь они короткие и тоже в крови.