Владимир Корнилов - Демобилизация

• Название: Демобилизация
• Автор: Владимир Корнилов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-239-00842-6

Роман «Демобилизация» (1971) напечатан на Западе по-русски (1976), по-немецки (1982) и в России (1990) — обширное, несколько просевшее под тяжестью фактуры повествование, где много лиц, сцен, подробностей и мыслей, и всё это как бы разливается вширь, по поверхности памяти, имея целью не столько разрешение вопросов, сколько воссоздание реальности, вопросами засевшей в сознании. Это именно «путешествие в хаос».

Время действия — переходное, смутное: поздняя зима, ранняя весна 1954. Сталина уже год как нет, но портреты еще висят, и система еще не пошатнулась, только ослабла хватка; вместо стальной руки чувствуется сверху то ли неуверенность, то ли лукавая потачка. Все дрогнуло, поползло, потекло, и все слегка помешались. Мучительна, но упряма надежда все-таки найти общий смысл в общем хаосе и развале.

Это «брожение» проникает и в армию: в романе немалое место уделено показу повседневного быта и настроений офицеров, служащих в «особом», строго засекреченном полку.

---

«А, впрочем, спасибо старому хрычу, — вдруг улыбнулся Курчев. — Второй раз буду аккуратней», — решил про себя и, бухнув вслух: — Слушаюсь, ссутулясь от ветра, быстро пошел вдоль парапета в сторону метро. — Глядеть надо, а то загремишь напоследок. Теперь все. Улицу по шашечкам переходить буду.

О переводчице он не вспоминал. Встреча с подполковником сбила пену радости, и теперь голова работала ясно и четко, как на экзамене. Он вышел из метро на Комсомольской площади, взял билет до своей станции и вдруг решил зайти в контору к мачехе, благо это было рядом, в полкилометре, сбоку от путей.

— Елизавета Никаноровна, к вам лейтенант! — закричало несколько девчачьих голосов, когда смущенный Курчев спросил, где можно отыскать инженера Скатерщикову.

Мачеха вышла из шумной комнаты в холодный полутемный коридор, где рядом с огнетушителем и титаном стоял ее великовозрастный и небритый пасынок.

— А я вас и не узнала, — сказала сощурившись, хотя не была близорукой. Просто все двери в коридор были открыты, и за встречей сомнительных родственников с интересом наблюдала не одна пара глаз. Елизавета Никаноровна последние дни в связи с переездом, покупкой мебели и прочими хозяйственными заботами являлась на работу наскоками и ей не хотелось привлекать к себе лишнее внимание.

Лет ей было под сорок и выглядела она даже в этом полутемном коридоре никак не моложе, хотя, видимо, за собой следила. Губы были намазаны и крашенные пергидролем волосы старательно завиты. Но пальтишко с меховым под котик воротником, накинутое на плечи, было явно третьего срока носки. Пятнадцать лет назад в Серпухове техника Лизку называли не иначе, как «эта фря» или «эта бляха», — что вызывало у Борьки невольное к ней уважение и немалое любопытство. Но сейчас в темноватом коридоре стояла перед ним измотанная работой и семьей немолодая слегка запуганная женщина, которая, по-видимому, давно не гуляла и мечтала нравиться одному лишь Михал Михалычу. Удавалось ли ей, того Курчев не знал.

— Я телеграмму пошлю, Борис Кузьмич, — сказала инженер Скатерщикова. Но если вам сразу не отпроситься, не волнуйтесь. Я замок навешу, а ключ вот, — мачеха достала из внутреннего кармана пальто кожемитовую держку для ключей и отцепила от нее самый большой, черный и уродливый ключ. — Вот у вас и свое жилье, — нерешительно улыбнулась.

— В нашу комнату въезжает. Ордер уже выписывают, — объяснила проходящему мимо толстому и облезлому мужчине.

— Везет людям, — хмыкнул тот, мрачно взглянув на лейтенанта.

— Везенья мало, — вздохнула мачеха. — Но, говорят, я вам писала, ломать будут. Может, повезет тебе, Боря. Увольняться из армии будешь?

— Ага.

— Ой, не надо бы. Служи уж, где служится. В партию так и не вступил?

— Нет, Елизавета Никаноровна.

— Вступай. А если опять характеристика для чего-нибудь нужна, я напишу. Может, пригодится теперь.

— Спасибо, — сказал он, тронутый ее вниманием и помощью. — Спасибо. Если нужно будет, обязательно попрошу. В тот раз мне больше никто не дал.

— Теперь дадут. Ты вон какой… — она поискала слово и, наконец, найдя, сказала: — …положительный… Только бриться надо.

Видимо, объяснив сослуживцу, кто такой лейтенант, она уже не стеснялась.

— Спасибо за все, — пожал ей руку Курчев и вышел на станционный двор.

«Все идет — ол райт, — сказал самому себе. — Только бы на патруль не напороться. А то тоже с парикмахерской пристанут».

Но на дачной платформе патруля не было. Он благополучно влез в электричку и сел у окна. Мысли были легкие, почти пушистые. Они пьянили и усыпляли. Он не заметил, как электричка отошла от перрона, а когда открыл глаза, она уже стояла в районном городке и в вагоне никого не было.

«Вот чучело», — вздохнул Борис, но не рассердился. Ему по-прежнему было весело. Он вышел на дощатый перрон, взмахнул несколько раз руками, как на физзарядке и даже выжался на перилах лестницы. Сонливость прошла, а веселость не убывала.

Сразу за вокзалом стояла почта с переговорным пунктом, где ефрейтор Гордеев когда-то покупал лейтенанту талоны. Проснись лейтенант раньше и не топчись на платформе, он, может быть, столкнулся бы в дверях почтового отделения с аспиранткой. Она только что вышла оттуда в охапку с лыжами, прошла до шоссе и побежала вдоль обочины в другую от полка сторону — к дому отдыха.

Зайдя в почтовое отделение, Курчев решил было заказать Москву, но потом подумав, что врать сложно, подошел к телеграфному окошечку и написал ту самую телеграмму, которую спустя полтора часа получила Клара Викторовна.

«Мне, правда, пора в полк», — вздохнул и вышел на шоссе. Машин было немного и все они шли в Москву, а на «военку» никто не сворачивал. Проголодавшись и озябнув, лейтенант вернулся на почту и попросил телефонистку соединить его с полком.

— «Ядро»? Черенкова дай. Ты, Черенков?

— Я, товарищ лейтенант, — почему-то обрадовался дневальный. — Письмо вам тут есть. Из Ленинграда.

— Хлебная машина вернулась? Через день полк отправлял фургон за полста километров на хлебозавод.

— Нет еще. Сегодня позже вышла. Застукаете, товарищ лейтенант.

Курчев отдал телефонистке трубку и зашел в соседнее здание. Это была столовая, которая по вечерам превращалась в ресторан. Сейчас как раз наступил пересменок и в зале было пусто. Лишь в углу сидело несколько танкистов. Курчев тут же пожалел, что сдал гардеробщику шинель. Встречи с чужим родом войск в лучшем случае кончались неприятными разговорами, «толковищем», как выражались офицеры холостяцкого домика, завсегдатаи районной ресторации.

— Сто грамм и два бутерброда, — сказал, подходя к буфету.

Худая буфетчица с кривым ртом и большим родимым пятном возле глаза, поняв или почувствовав испуг лейтенанта, быстро налила и бросила на тарелку два куска хлеба с семгой.

— Технарь, дуй сюда, — раздался голос из-за спины.

— Некогда, — не оборачиваясь бросил Борис и пальцем показал буфетчице на стакан. Понимая, что от драки не отвертеться, он старался потянуть время и медленно дожевывал бутерброд. Все могло кончиться крупной гауптвахтой.

— Мандражирует, — засмеялся за спиной тот же хамоватый пьяный голос.

— Трухает, заправляется, — поддакнул второй, пожиже. Наверно, это сказал щуплый танкист, сидевший лицом к дверям.

— Да что с него, очкарика?! — протянул третий голос, порассудительней.

— А чёрт!.. — не то рассердился, не то обрадовался Борис. Он забыл, что выйдя на шоссе, нацепил очки, чтобы видеть, свободно ли в кабинах грузовиков, а в гардеробе, когда очки запотели с мороза, он, протерев их невыглаженным платком, не сунул в карман, а машинально воротил на нос.

Он расплатился, вышел в коридор и взял шинель у гардеробщика.

— Слепнешь, привыкаешь, — промычал, перетягиваясь ремнем. — Ну и правильно. Нечего тебе тут делать. Сматываться надо.

Он стащил очки с носа и с обидой вспомнил, как два с лишним года назад в приазовской степи, когда батарея шла походной колонной, вдруг вырулил со стороны моря и повис над дорогой маленький пассажирский самолет. Была отдана команда «По штурмовику», но Курчев, будучи первым номером, беспомощно мигал в окуляр, потому что засунул очешник в рюкзак, а тот трясся где-то позади на «студебеккере» взвода управления.

В тот день рядовой Курчев был обруган интеллигентом и засранцем и с позором переведен из наводчиков в старшие телефонисты. Сейчас, наоборот, очки выручили его.

Он выскочил из ресторана и чуть не наткнулся на маленького Секачёва, который важно вылезал из большой хлебной машины.

— Ты как тут, чума?

— Поворачивай, — сказал Курчев. — Комбайнеры там.

(Комбайнерами называли офицеров танковой части.)

Секачёв с сомнением сдвинул ушанку к затылку, обернулся, поглядел на шофера и большой фанерный кузов хлебной полуторки.

— Много? — спросил.

— На тебя хватит.

— А на тебя?

— Мне теперь ни к чему. Я не буду, — твердо сказал Борис.

— Ладно, лезь в кузов. Не упрей только. Горячие, — не теряя важности, сказал Секачёв.

Курчев обошел полуторку и стукнул в дверь. Дверь раскрылась и высунулась рука в большой брезентовой рукавице.

— Залезайте, товарищ лейтенант, — раздался голос почтальона Гордеева.

Борис схватился за притолоку хлебной будки и неловко вскарабкался в кисловато-теплую ржаную темноту машины. Гордеев и двое солдат, привалясь спинами к буханкам, лениво жевали хлеб с луком.

— Хотите, товарищ лейтенант? — спросил почтальон.

— Спасибо, — отмахнулся Курчев. Он знал, что хлеб и лук не казенные. Их всегда совали солдатам сердобольные женщины с хлебозавода. Но ему после Дня Пехоты не хотелось разговаривать с ефрейтором. Он забрался в свободный от буханок угол и попытался вздремнуть. Но сильно трясло, в щели било холодом, и Курчев успокаивал себя, что, слава Богу, недалеко, столько-то километров, поворот, восемь километров, опять поворот, а там КПП, письмо от Гришки, натопленная финская фатера и сон до развода.