Кормак Маккарти - Кони, кони…

• Название: Кони, кони…
• Автор: Кормак Маккарти
• Издательство: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Вестерн
• Год: 2002
• ISBN: 5-94145-050-8, 5-93381-075-4

Роман «Кони, кони….» – это причудливое сочетание вес­терна, героической саги и мелодрамы. Юные герои рома­на однажды сели на коней и, переправившись через реку, отделяющую Техас от Мексики, попадают в мифологиче­ское пространство… Что движет ими? Попытка подрост­ков стать настоящими мужчинами, американская страсть к перемене мест или поиски святого Грааля?

---

Еще затемно он приходил на кухню, пил кофе и на рассвете седлал жеребца. В саду ворковали голуби, веяло утренней прохладой, и. когда Джон Грейди выезжал из конюшни, жеребец бил копытом, гарцевал и выгибал шею. Джон Грейди уезжал по дороге к сьенаге. Они ехали по краю болота, и при их приближении с мелководья взлетали гуси и утки, проносились над водой, разрывая утренний туман, а потом взмывали ввысь, превращаясь в сказочных жар-птиц в лучах еще только собиравшегося взойти и невидимого с дороги солнца.

Иногда жеребец переставал дрожать, лишь когда они оказывались у дальнего края озера. Джон Грейди заговаривал с ним по-испански, и его слова звучали будто библейские речения, будто не занесенные еще на скрижали заповеди. Сой команданте де лас йегуас, говорил Джон Грейди. Йо и йо соло. Син ла каридад де эстас манос но тенга нада. Ни комида, ни агуа, ни ихос. Сой йо ке трайго лас йегуас де лас монтаньяс. лас йегу ас ховенес лас йегуас салвахес и ардьентес.[59] Он произносит свои речи, а между его колен, под могучими сводами конских ребер, выполняя чью-то непреклонную волю, колотилось большое темное сердце, разгоняя по венам и артериям кровь. Сизые сплетения кишок поднимались и опускались в такт работе мощных бедер, колен, берцовых костей, прочных, словно льняные веревки, сухожилий, которые, подчиняясь этой самой загадочной, таящейся под конской шкурой, в глубинах плоти непреклонной воле, сгибались и выпрямлялись, сгибались и выпрямлялись – и несли жеребца вперед. Его копыта пробивали колодцы в стелившемся по земле тумане, голова моталась из стороны в сторону, с оскаленных зубов летела слюна, а в жарких выпуклостях глаз пылал окружающий мир.

Потом Джон Грейди возвращался на кухню, чтобы позавтракать. Мария хлопотала по хозяйству: подкладывала дрова в большую с никелированным верхом плиту или раскатывала тесто на мраморной крышке стола, и порой из глубин дома доносилось ее пение. Иногда он вдруг улавливал слабый запах гиацинта – это Алехандра проходила через холл. Если Карлос с утра пораньше резал телку, то возле дорожки, под рамадой, на кафельных плитках восседало целое скопище кошек, причем каждая помещалась на свое персональной плитке. Джон Грейди останавливался, брал в руки одну из кошек, начинал ее гладить, а сам не спускал глаз с внутреннего дворика, где однажды увидел Алехандру, которая собирала там лимоны. Он стоял, смотрен, гладил кошку, а потом выпускал ее из рук, кошка возвращалась на свое законное место, а Джон Грейди входил на кухню, снимая на пороге шляпу. Иногда Алехандра завтракала одна в столовой, и Карлос относил туда поднос с кофе и фруктами. Время от времени она каталась по утрам верхом. Как-то раз Джон Грейди поехал на жеребце к северным холмам и увидел ее милях в двух от себя на нижней дороге, что вела к сьенаге. Она часто каталась по лугам над болотами, а однажды он увидел, как она бредет по мелководью среди камышей и, подобрав юбки одной рукой, другой ведет за повод своего вороного араба, а над ней летают с криками краснокрылые дрозды. Время от времени она останавливалась и наклонялась, срывая белые лилии, а черная лошадь терпеливо застывала в ожидании, словно большая собака.

После тех самых танцев в Ла-Веге Джон Грейди ни разу не разговаривал с Алехандрой. Она уехала с отцом в Мехико, а вернулся тот уже один, и Джону Грейди было некого спросить, что теперь она поделывает и не собирается ли обратно на асьенду. В последнее время Джон Грейди приобрел привычку кататься на жеребце без седла. Скинув сапоги, он забирался коню на спину, а Антонно держал за скобу только что слученную кобылу, которая стояла, опустив голову, широко расставив ноги, и дрожала мелкой дрожью, а бока ее ходили ходуном, и изо рта вырывалось судорожное дыхание. Наподдавая босыми пятками по брюху жеребца, Джон Грейди выезжал с конюшни, а жеребец фыркал, ронял пену и плохо соображал, что происходит. Они неслись по нижней дороге, и Джон Грейди, работая одним веревочным недоуздком, низко пригибался к конской шее и тихо бормотал жеребцу что-то непристойное. У коня под взмокшей шкурой бешено пульсировала в жилах кровь, а от самого Джона Грейди пахло и жеребцом, и кобылой. Во время одной такой безумной скачки Джон Грейди повстречался с Алехандрой, которая возвращалась на своем вороном от сьенаги.

День уже клонился к вечеру. Джон Грейди натянул веревочные поводья, и жеребец остановился, дрожа всем туловищем, переминаясь с ноги на ногу и мотая головой, отчего во все стороны летела пена. Алехандра тоже остановила своего вороного, и Джон Грейди вытер потный лоб, снял шляпу и махнул Алехандре, что бы она проезжала. Он съехал с дороги в осоку, чтобы ей было удобнее ехать. Алехандра подала вперед вороного и поравнялась с Джоном Грейди, который приложил указательный палец к шляпе, кивнул ей и решил, что она сейчас двинется дальше, но не угадал. Алехандра снова остановилась и повернулась к Джону Грейди. На черном лоснящемся боку араба играли блики света. Под пристальным, чуть вопрошающим взглядом Алехандры Джон Грейди вдруг почувствовал себя на своем взмыленном жеребце разбойником с большой дороги. Алехандра между тем смотрела на него, словно желая услышать то, что он ей давно задумал сказать, и Джон Грейди действительно произнес какие-то слова, но сколько ни пытался потом припомнить, какие именно, так и не сумел. Он только смог воскресить в памяти улыбку Алехандры, хотя такой отклик вовсе не входил в его намерения. Алехандра устремила взор вдаль, на озеро, сверкавшее под последними лучами солнца, а потом перевела взгляд на Джона Грейди и его жеребца.

Я хочу на нем прокатиться, вдруг сказала она.

Что-что?

Я хочу на нем прокатиться, упрямо повторила Алехандра.

Она требовательно смотрела на Джона Грейди из-под широкой шляпы, а он растерянно уставился на колыхавшуюся под порывами ветра осоку словно там скрывалась столь нужная ему сейчас помощь, а потом опять посмотрел на Алехандру.

Когда, пролепетал он.

Что «когда»?

Когда ты хочешь прокатиться?

Прямо сейчас.

Джон Грейди опустил глаза на своего жеребца, словно удивляясь, каким образом тот оказался.

Он лихорадочно думал, что ответить, и затем произнес первое, что пришло ему на ум:

На нем нет седла.

Вижу.

Он стиснул бока жеребца пятками и в то же время натянул веревочные поводья, чтобы показать, что жеребец нервничает, но тот остался стоять, как стоял.

Я не знаю, что на это скажет хозяин. Но, по-моему, он будет недоволен.

Она только улыбнулась, словно жалея его, но в этой улыбке на самом деле не было ни сочувствия, ни жалости.

Она спешилась, перебросила поводья через голову вороного и застыла, глядя с улыбкой на Джона Грейди и держа руку с поводьями за спиной.

Слезай.

Ты уверена?..

Да. Побыстрее…

Он соскользнул с жеребца. Его джинсы сделались горячими и влажными.

А вороной?

Поезжай и поставь его в стойло.

Но меня на нем увидят в доме.

Тогда поставь его к Армандо.

Я попаду в историю…

Уже попал.

Она повернулась, забросила свои поводья на седло, подошла к Джону Грейди и взяла у него из рук веревочный недоуздок, потом положила руку ему на плечо, и он почувствовал, как у него гулко заколотилось сердце. Он чуть наклонился и превратил ладони в подобие стремени, она ступила сапожком в это стремя, он приподнял ее, она перекинула ногу через спину коня, затем пришпорила жеребца, и они помчались по дороге вдоль озера и вскоре скрылись из вида.

Джон Грейди медленно ехал назад на вороном арабе. Солнце уже село. Он очень надеялся, что Алехандра все-таки догонит его и они опять поменяются лошадьми, но этого так и не случилось. В сумерках он провел вороного мимо дома Армандо и поставил в стойло, привязав за повод к столбу. Он снял с вороного уздечку, ослабил подпруги, но расседлывать не стал. В доме было темно, и Джон Грейди вздохнул с облегчением – вдруг там никого нет, но не успел он порадоваться удаче, как в кухне вспыхнул свет, а потом отворилась дверь. Джон Грейди не только не обернулся, но даже прибавил шаг, впрочем, тот, кто появился на пороге, и не подумал его окликнуть.

Потом она снова уехала в Мехико, но до отъезда Джону Грейди удалось еще раз увидеть ее, когда она возвращалась верхом с прогулки в горах. Она сидела в седле, как всегда, прямо и спокойно, а за ней чернели грозовые тучи. Алехандра ехала, сдвинув шляпу на лоб и завязав тесемки под подбородком, и черные волосы развевались на ветру. Время от времени за ее спиной черноту туч прорезали молнии, хотя грома слышно не было. Алехандра спускалась по низким холмам, не обращая никакого внимания на ненастье. Уже начал накрапывать дождь, а она неспеша выехала на луг, потом оказалась возле поросшего тростником и как-то вдруг побледневшего на фоне туч озера. Она ехала, гордо выпрямившись в седле, пока ее не накрыла пелена ливня – настоящая лошадь, настоящая всадница, настоящая природа, и в то же самое время греза, мечта, обман.