Алексей Мусатов - На семи ветрах

• Название: На семи ветрах
• Автор: Алексей Мусатов
• Издательство: Издательство «Детская литература»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1966

Живут в колхозе «Родники» ребята-девятиклассники. Они учатся, работают в школьной бригаде, дружат и ссорятся. Но их интересы не ограничиваются только школьными делами. Это настоящие юные граждане, неравнодушные к тому, что делается вокруг них в колхозе и дома.

Для среднего возраста

---

Подойдя к младшему братишке, он привычно щелкнул его по затылку и остановил пластинку. Потом кивнул Феде:

— Забери свой агрегат… Доломает его эта плотва!

— Парамоша, мы же только одну полечку… — Сестренка умоляюще взглянула на старшего брата.

— Я тебе покажу полечку! — Парамон сгрёб девочку в охапку и, сунув в постель, закутал в одеяло. — Чего босиком прыгаешь?.. А горло опять заболит или уши… Возись с тобой.

— И ничуть не заболит… — заспорила сестрёнка. — Я нынче уже песни пела… И снег мы с Мишкой ели.

Парамон грозно посмотрел на Мишку.

— Да не давал я ей… Она сама потихоньку.

— Эх вы, плотва! — сокрушённо вздохнул Парамон, присел на корточки рядом с Дениской и заглянул в печку. — Да кто так топит, голова с дыркой!

— Печка же такая… Весь дым обратно гонит.

— А ты зачем сырых поленьев натолкал? Давай растопку.

Парамон вытащил из печки отпотевшие дрова, разжёг лучину, потом осторожно, клеткой, уложил на них поленья. Огонь вскоре занялся, но дым продолжал вырываться в избу.

— Я ж говорю, труба не тянет, — упрямо сказал Дениска.

— Потянет, заставим…

— А всё ты, мастер-ломастер… Печку тоже взялся чинить. Вот и напортачил — теперь дымом давимся.

— Помолчи! — окрысился Парамон. — Сказал: починю, и баста.

— Ты починишь, — не отступал Дениска. — Зачем вот дядю Силантия выгнал… Он печник хоть куда…

— Шарага он, твой Силантий, хапуга! — озлился Парамон. — Такую цену загнул — хоть корову продавай. И поделом выгнал. Пусть больше в дом и носа не кажет.

— Расходился тоже мужик горячий!.. — начал было Дениска, но, заметив дёрнувшееся плечо старшего брата, отскочил к двери и налетел на входившую в избу мать.

Василиса Канавина, худощавая, с вытянутым лицом и запавшими глазами, бросила у порога охапку дров и подозрительно покосилась на ребят:

— Опять вздорничаете!

— А чего он… — буркнул Дениска. — Слова ему не скажи…

— Ты хоть бы со своими-то не собачился. — Мать с укором посмотрела на Парамона и потом завела с ним разговор о сене — опять оно на исходе.

Чем же теперь кормить стельную корову? Василиса уже обращалась сегодня за помощью к председателю — отказал. Говорит, что мало выработала за лето трудодней: не положено выдавать сено. Может, у кого из соседей разжиться?

— Сходил бы ты к Клепиковым, — обратилась мать к сыну. — Может, выручат.

— Опять попрошайничать, — вспыхнул Парамон.

— Что ж теперь… Такой уж год невезучий — вернём когда-нибудь… — сказала мать и, заметив недовольное лицо сына, со вздохом шагнула к двери. — Топи печку, коли так… Сама поклонюсь…

— Ладно… схожу. — Парамон остановил мать. — Дай вот пожевать чего-нибудь. Голодный я как зверь. — Он вдруг поймал на себе вопрошающий Федин взгляд и насупился. — Слушай, ты иди себе… — кивнул он. — У нас тут свои дела. И патефон забирай.

Сделав вид, что не слышит про патефон, Федя молча вышел на улицу. На душе у него было тяжело и тоскливо.

«Почему так по-разному живут люди? — думал он. — У одних в доме полно радости, чисто, уютно, тепло, а тут всё запущено, и пол холодный, и дым из печки, и корову кормить нечем, и мать какая-то опустившаяся, потерянная. И впрямь от такой жизни взвоешь, станешь злым, колючим, нелюдимым».

Наспех перекусив, Парамон надел кожушок и шапку и выскочил на улицу. Отыскал за крыльцом санки и направился к Клепиковым.

Метель усиливалась. Теперь уже мело не только низом — белёсая мгла застилала всё небо, снег несло и сверху и с боков, колючими пригоршнями бросало в лицо, застилало глаза.

Парамон остановился у дома Клепиковых. Матово светились все четыре окна, затянутые морозом. За окнами играла гармошка, мужские и женские голоса не в лад вели какую-то песню.

«Гуляют», — подумал Парамон, и ему стало не по себе и от чужого веселья, и от того, что им плохо живётся и что мать привыкла ходить по домам и попрошайничать. Он представил себе, как войдёт сейчас в дом, встретит Димку, его мать, отца. Семён долго будет расспрашивать, почему у Канавиных нет сена и как это они не подумали запасти его загодя.

«Косорукие вы какие-то, неумелые, — скажет он. — На земле живёте, а не запаслись. Думать же надо, мозгой шевелить». И, наговорившись всласть, Семён, наконец, милостиво разрешит навьючить санки сеном.

«Да ну его, всю душу вымотает», — вздрогнув, отмахнулся Парамон и прошёл мимо дома Клепиковых.

За усадьбами, в стороне от фермы, смутно темнела большая скирда соломы. Парамон знал, что солома лежит с прошлого года и никому до неё нет дела. «Навьючу сейчас санки, подмешаем к сену, может, и перебьёмся с недельку», — решил он и, свернув в переулок, направился к скирде.

Навьючить санки было делом нескольких минут. Чтобы ветер не раздул солому, Парамон обвязал её веревкой и, как добрый конь, впрягся в санки. Но не успел он отъехать, как из снежной мглы вынырнул председатель.

— Ну как, коняга, тяжело?.. Помочь, что ли? — усмешливо спросил он.

От неожиданности Парамон шарахнулся было в сторону, но Фонарёв ухватил его за плечо и повернул к себе.

— Эге, так вот он какой, ночной работяга… А я думал, из взрослых кто, — ухмыльнулся председатель и крикнул Феде и Саше, шедшим по улице. — Эй вы, школяры, идите-ка сюда.

И когда недоумевающие ребята приблизились, он вновь обратился к Парамону:

— Ну что ж, Канавин, опять ты за старое-бывалое. Мало на тебя жалоб было!.. И картошку ты колхозную подкапывал, и сено таскал, и свёклу.

— Ничего я не таскал, — вспыхнул Парамон. — Брал, что не убрано было, забыто…

— А теперь, значит, за солому принялся, — не слушая его, продолжал Фонарёв. — Что ж делать-то будем, забубённая ты голова?

— А как знаете, — угрюмо отозвался Парамон и, покосившись на Федю с Сашей, буркнул: — А вы чего по пятам ходите?

— Ну, ну, не командуй тут! — прикрикнул Фонарёв. — Я не зря ребят позвал, они за свидетелей будут. Пошли вот в правление.

Развязав верёвку, Парамон свалил солому и, волоча за собой санки, зашагал вслед за Фонарёвым.

Федя с Сашей поплелись сзади.

Пока сторожиха открывала в правлении кабинет председателя да бегала за бухгалтером, большим мастером сочинять всякие акты, заключения и деловые бумаги, прошло довольно много времени.

Наконец явился Иван Лукич, заспанный, недовольный, и принялся составлять акт.

Но не успел он своим завидно-аккуратным почерком вывести: «Мы, нижеподписавшиеся…», как в кабинет ворвалась мать Парамона.

— Господи, Кузьма Егорыч, — запричитала Василиса, бросаясь к председателю. — Зачем же парня порочить? Не виноват он… Это я Парамошку с панталыку сбила: «Поезжай да поезжай, прихвати соломки…» С кормами-то у нас хуже некуда.

Парамон с недоумением вскинул на мать глаза:

— Чего ты болтаешь!..

— Мой грех, Кузьма Егорыч, мой! На меня и пишите, — твердила Василиса, прерывисто дыша и размазывая ладонью по щекам слёзы. — Уж сама не знаю, как бес попутал.

Фонарёв развёл руками:

— Вот те на… Ещё виновник объявился. На кого же теперь акт писать прикажете?

— А дело вполне очевидное, — осклабился Иван Лукич. — Можем сформулировать в таком роде: «По наущению родной матери, гражданки такой-то, колхозная солома похищена несовершеннолетним школьником таким-то….»

— Да не было никакого наущения, не было! — вскрикнул Парамон. — Мать тут ни при чём. Она меня к Клепиковым за сеном посылала, а я не пошёл… Не захотел…

— И решил, значит, колхозным добром попользоваться, — перебил его Фонарёв. — Да ещё как — самовольно, тайком, в пургу.

— Мать сколько раз у вас сена просила… А вы знай одно: не положено.

— Значит, не положено, не заслужили.

— Да чего ты хорохоришься? — накинулась на сына Василиса. — И так веры нам нет… Ну повинись, коли так, покайся… — И она, вновь всхлипнув, принялась упрашивать председателя простить Парамона.

— Так ведь у них же корова стельная, кормить нечем, — подался вперёд Федя. — А потом, разве ж это корм! Гниль одна, труха… Зачем же из-за неё акт составлять?..

— А это без разницы, — нахмурился Фонарёв. — Всё равно расхищение колхозного добра. Пусть уж теперь милиция разбирается…

— Ну и пишите акт, подводите под статью! — зло вырвалось у Парамона. — Я гнилую солому подобрал — так это расхищение колхозного добра? А только вы и про свои дела не забудьте, как удобрения приказали в овраг свалить… А это как называется?

Мать умоляюще замахала на сына руками.

— Да как ты смеешь об этом! — тяжело задышав, приподнялся Фонарёв. — А ну марш отсюда! — Потом кивнул Василисе: — А ты задержись… поговорить надо.

Парамон выбежал из правления. Следом за ним вышли Федя и Саша. На улице они хотели заговорить с Парамоном, но тот сразу же завернул за угол правления и скрылся в темноте.