Мириам Бодуэн - Хадасса

• Название: Хадасса
• Автор: Мириам Бодуэн
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0868-2

Движения души непредсказуемы. Об этом все чаще задумывается молодая учительница французского языка, попав на работу в школу для девочек из еврейской общины. Семейный и религиозный уклад, с малых лет усвоенные правила поведения — все, казалось бы, противоречит ее сближению с воспитанницами. Но сердце тянется к этим прелестным ученицам. Особенно к нежной и хрупкой Хадассе, непредсказуемой девочке с лучистыми глазами. Ее реакции трогательны, ее чувства глубоки. Не менее удивительны отношения взрослых мужчин и женщин в этом квартале. И, как часто бывает, любовь вспыхивает даже там, где она запретна, порой вопреки воле влюбленных. Так может ли человек обуздать себя, отречься от счастья? На этот вопрос каждый герой отвечает по-своему…

---

Чтение текстов навевало скуку. Оно продолжалось, сопровождаемое качанием мужских тел. А в эзрат нашим счастье рвалось наружу из-под блестящих праздничных тканей и безупречных головных уборов. В субботу женщины наслаждались днем, запретным для работы и всяких забот. Нельзя было касаться электроприборов, стирать, водить машину, проверять уроки у детей. Как многие молодые жены, Двора во время чтений припоминала про себя, все ли дела по подготовке к шабату переделаны. Да, вчера она установила реле, которое автоматически будет выключать и зажигать лампы в доме, выпотрошила цыпленка, почистила, порезала, заправила рыбу, приготовила чолнт, черные бобы и яйца, подмела пол, помыла деревянную обшивку стен, столы, книжный шкаф, поменяла постельное белье, приготовила одежду мужу, не забыла положить на кровать талес, купила цветы для буфетов. Когда некоторые женщины вышли поболтать, Двора воспользовалась этим, чтобы поприветствовать своих сестер и мать, а затем покинула синагогу раньше времени, отправившись накрывать на стол. Дома молодая женщина убрала свое пальто, перед зеркалом осмотрела жемчужное ожерелье, мазнула губы новым слоем очень бледной губной помады, поправила вуаль из серого шелка, достала вышитую скатерть, праздничные приборы, пощупала блюдо, оставленное в плите со вчерашнего дня, попробовала кугл, сладкую запеканку из коричневой лапши, украшенную изюмом и корицей. Затем присела к столу и стала ждать мужа, повернувшись к саду.

Позже, после сиесты, Двора и Давид отправились к господину и госпоже Заблоцки. Мать Давида, прижавшись к мезузе, радостно встретила их. В гостиной молодые супруги склонились перед стариком, сидевшим в мягком кресле, и уселись рядом с ним. Мадам Заблоцки прибавила отопления и поставила на стол красного дерева лепешки из белой муки, покрытые кристалликами сахара. Затем она пошла за чаем. Отец и сын оживленно заговорили о булочной на улице Бернар, о молодом Натане, сыне Вольви, о витрине, которую следовало обновить, об утренней службе и о том, кто заменит проповедника в конце года. Мадам Заблоцки разлила приготовленный накануне, но еще теплый чай и поставила чайник около вазы с искусственными цветами. Она уговорила невестку отведать лепешки и несколько раз подливала ей чаю. Потом Двора ответила на вопросы о замужестве красавицы Ривки: сестра все еще работает в школе, да, до июня, а затем будет помогать своей свекрови в льняной лавке. Мадам Заблоцки переключилась на новости квартала, упомянула о мадам Гирш, которая недавно родила близнецов, о мадам Вайнбергер, переезжающей в новую более просторную квартиру, о мадам Клайн, стремящейся выдать замуж свою последнюю дочку, такую ласковую и спокойную, но все еще не научившуюся писать на идише.

Понемногу наступал вечер, в застекленном книжном шкафу, хранилище множества религиозных книг, отразились огоньки свечей. В то время как свекровь встала, чтобы принести новые бисквиты и разложить на привезенной из Израиля декоративной тарелке горы засахаренных фруктов, Двора разглядывала на оклеенной обоями стене фотографии булочной времен ее открытия в 1948 году. Тот же магазин на улице Бернар с вывеской «Хески», начертанной вручную большими коричневыми буквами на бежевом фоне. Затем, не осмеливаясь обратить свой взгляд на мужчин, она уловила слова свекра, предлагающего Давиду поехать в Амман в следующем месяце. «Нужно поехать, проследить за наследством и передать его Леви, старшему, уже возникли споры, я не могу поехать туда сам, совсем ослаб к концу зимы, Двора останется здесь, твоя мать присмотрит за ней». Снохе, представившей самостоятельную жизнь, вдруг стало дурно, и она рухнула на подлокотник кресла. Подбежавшая свекровь подняла ее, а муж встревожился из-за столь частых недомоганий у жены. Мать прощупала пульс невестки, сочла его замедленным, принесла ей стакан ледяной воды. Давид не осмелился приблизиться к Дворе, остался сидеть и уже сожалел о предстоящем отъезде, ведь покинутая жена — своего рода бесплодная женщина. «Все хорошо, — успокоила она их, — я бы выпила еще сладкого чаю, если можно». — «Все хорошо, ты уверена?» — спросил Давид, рассматривая до синевы бледное лицо жены.

Мужчины вскоре удалились на вечернюю молитву, а мадам Заблоцки проводила Двору до дома. Свежий воздух пошел ей на пользу, и, добравшись до улицы Дюроше, она явно выглядела лучше. Возвращаясь к себе, ее свекровь радовалась, полагая, что невестка наконец забеременела.

7

Класс был чист и прибран, как в первый день сентября. Двенадцатилетние распределили обязанности между всеми, и за два часа пол заблестел, ящик-сейф был убран, большой стол учительницы отмыт водой с мыльной пеной, доска вытерта. На окнах висели большие бумажные полоски, а на каждой парте лежала специально разукрашенная коробочка, предназначенная для размещения в ней сложенных всемеро «посланий маме»: «Дорогая мамочка, здравствуй! Надеюсь, ты слышишь обо мне только хорошее… Сейчас ровно 3 часа 28 минут, мне пора уходить, потому что мадам Алиса ждет меня… Всего хорошего. Не забудь написать мне ответ на обороте. С любовью, Дасси».

На встречу с родителями мы ждали только матерей, потому что воспитанием девочек занимались они. У входа Ривка с носовым платочком в руке принимала гостей и старалась проводить их в классы. Пока мужчины присматривали за детьми в домах Утремона, женщины приезжали маленькими группками, принаряженные, как для торжественного вечера. Изящные сумочки под мышкой, мохеровые платки или шелковые шарфы с рисунком, кожаные перчатки, шапочки, ловко посаженные на черные, темно-коричневые, иногда каштановые парики, которые никогда не были светлого белокурого или рыжего оттенка; прежде чем отправиться в один из классов, матери долго, очень долго судачили о наступающей Пасхе, больших каникулах, о новорожденных и помолвках. В глубине класса триста семь я сидела за партой Перл Монхейт, у застекленной стены, а преподавательница идиша миссис Адлер восседала за учительским столом. Мамы надеялись услышать, что все идет хорошо, что их чадо справляется в классе и у него много подруг. Они не хотели узнать, что нужна дополнительная помощь дома, ведь при наличии шести, семи, восьми малышей, о которых надо было заботиться, у них не было времени.

Миссис Адлер полностью углубилась в свою тетрадь для записей. Я же вглядывалась в ночь, рассматривала окна и в их отражении — бумажные полоски, а также десяток раскрашенных маркером фруктов.

— Мадам, — предложила Хадасса несколько недель назад, — мы сделаем фрукты, потому что завтра их праздник и дома будет куплено около тридцати разных сортов. Праздник фруктов — это день, когда благодарят Всевышнего за то, что он позволил вырастить их столько. Знаешь, что такое «звезда»? Сверху она зеленая, а внутри имеет форму звезды?

Одна гостья вошла и села напротив миссис Адлер. Следующая подошла ко мне, и я, помнится, не протянула ей руку. Ее бледное с мягким румянцем лицо напомнило мне Либи, и я не ошиблась. Тучная, с беспокойным взглядом мадам Розенберг, присев, представилась, положила свою пухлую руку на парту, затем, уставившись на меня, подождала, когда я с ней заговорю. Мать семерых девочек и трех мальчиков, мадам Розенберг служила кассиршей в кошерном бакалейном магазине «Липа», принадлежащем ее мужу. Ладонь улеглась, а пальцы застучали.

— Вы знаете, — приступила я, — ваша дочка очень часто плачет в классе.

— Да, она все время плачет и дома. Я не знаю, что делать. Она всегда была такой, очень хрупкой, — ответила женщина по-английски, ерзая на маленьком стуле с оранжевой спинкой.

Если мужчины, сосредоточенные на религии, уделяли очень мало времени языческой культуре, то женщины владели и французским, и английским.

— Она по два раза в день просит у меня разрешения пойти в туалет, а это трудно, потому что другим я этого не позволяю…

— Вы должны позволять ей выйти, когда бы она ни попросила об этом. Врач сказал, что у нее что-то неладно. Вы ДОЛЖНЫ отпускать ее, — повторила она с раздражением.

— Я очень ценю Либи за ее работы по математике, — продолжила я, — я вижу, что она очень усердно занимается…

— Да, это единственный предмет, который ей удается. (Пальцы снова застучали). — Она всегда успевала по математике, для нее это так легко. Где ее парта? (Она встала, и оранжевая спинка стукнулась о парту Эстер.)

— Здесь, вот здесь, — тихо сказала я, — она оставила вам записку…

Толстушка на каблуках взяла письмо, написанное на бумажном цветочке, сунула его в карман, достала записную книжку, черкнула в ней два-три слова, спрятала опять и покинула класс. Вошла миссис Райнман. Пальто перекинуто через правую руку, розовая пудра на щеках, светло-коричневые чулки и зимние сапожки.

— Хм, извините, я не очень хорошо говорю по-французски, но понять вас могу. Видите ли, я окончила школу очень давно…