Кауи Хеммингс - Потомки

• Название: Потомки
• Автор: Кауи Хеммингс
• Издательство: Азбука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02633-9

Кауи Харт Хеммингс — молодая американская писательница. Ее первая книга рассказов, изданная в 2005 году, была восторженно встречена критикой. Писательница родилась и выросла на Гавайях; в настоящее время живет с мужем и дочерью в Сан-Франциско. «Потомки» — дебютный роман Хеммингс, по которому режиссер Александр Пэйн («На обочине») снял одноименный художественный фильм с Джорджем Клуни в главной роли.

«Потомки» — один из самых ярких, оригинальных и многообещающих американских дебютных романов последних лет Это смешная и трогательная история про эксцентричное семейство Кинг, которая разворачивается на фоне умопомрачительных гавайских пейзажей. Как справедливо отмечают критики, мы, читатели, «не просто болеем за всех членов семьи Кинг — мы им аплодируем!» (San Francisco Magazine).

---

— За что ты любишь маму? — передразнивая сестру, говорит Алекс. — Слушай, заткнись, а? Папа, перестань с ней сюсюкать!

Я сижу между ними и не произношу ни слова. Сид устраивается рядом с Алекс и говорит ей: «Полегче, тигра». Я смотрю, как на песок набегают волны. Мимо проходит несколько женщин. Они бросают на меня понимающие взгляды, как будто отец в окружении детей — это невероятно умильное зрелище. Как мало надо, чтобы тебя приняли за примерного отца. Я вижу, девочки ждут, что я еще скажу, но что нового я могу сказать? Я орал, увещевал, даже дрался, и что? На них ничего не действует.

— А за что ты любишь маму, Скотти? — спрашиваю я, бросая на Алекс строгий взгляд.

Она на секунду задумывается.

— Много за что. Она не старая и не уродина, как другие мамы.

— А ты, Алекс?

— Слушай, к чему все это? — упрямится она. — Зачем мы вообще сюда притащились?

— Чтобы поплавать с акулами, — отвечаю я. — Скотти захотелось поплавать с акулами.

— Это можно устроить, — кивает Сид. — Я читал рекламу в отеле.

— Мама ничего не боится, — говорит Алекс.

Она ошибается. Кроме того, я думаю, что это скорее констатация факта, а не то, что Алекс любит в матери.

— Пошли обратно, — говорю я.

Я встаю и стряхиваю с себя песок. Я смотрю на наш прилепившийся к скале отель, розовый в лучах закатного солнца. Глядя на лица девочек, слушавших о Джоани, я вдруг остро ощутил одиночество. Они никогда не смогут понять меня так, как понимала она. Они никогда не смогут понять ее так, как понимал я. Я тоскую по ней, хотя остаток жизни она планировала провести без меня. Я смотрю на своих дочерей, которые для меня полнейшая загадка, и на какой-то короткий миг мне делается тошно от мысли, что я не хочу оставаться с ними один. Я рад, что им не пришло в голову спросить, за что я люблю их.

28

Мы возвращаемся в номер ни с чем. Я звоню в больницу, и мне сообщают, что пока все хорошо. Я радуюсь, пока не вспоминаю, что «хорошо» означает всего-навсего, что она дышит. Еще не умерла. Мы заказываем еду в номер и садимся смотреть кинофильм о Второй мировой войне. Чересчур натуралистичный. Горы окровавленных тел.

— Режиссер хочет показать, что такое настоящая война, — объясняет Алекс в ответ на мое ворчание. — Я где-то читала. Это его форма протеста против насилия.

Мы все расположились на огромной кровати. Девочки и я лежим на животе, Сид устроился на противоположной от меня стороне, привалившись спиной к изголовью.

— Интересно, что сейчас делает мамин приятель? — говорит Алекс.

— Наверное, смотрит порно, — отвечает Скотти.

Сид прыскает от смеха. Во взгляде Скотти — невинность и тонкий расчет.

— Зачем ты так сказала? — спрашиваю я. — Думаешь, это смешно?

— Папа Рины смотрит порно.

— А что такое порно, ты знаешь? — спрашивает Алекс.

— Футбольные ролики, — отвечает Скотти.

Я растерянно смотрю на Алекс: должен ли я просветить свою малолетнюю дочь или лучше оставить ее в неведении?

— Порно — это фильм, где красивые тети и некрасивые дяди занимаются сексом, — говорит она.

Я не вижу лица Скотти, потому что она опустила голову.

— Скотти, — окликаю я.

— Я знаю, что такое порно, — говорит она. — Я просто так пошутила.

— Ничего страшного, что ты этого не знаешь, — говорит Сид.

— Нет, знаю! — Она оборачивается ко мне. — Я знаю про такие фильмы, просто я не думала, что они так называются. Рина называет их «киношки для мастурбации». Она их ставит, когда родителей нет дома, а один раз пригласила к себе мальчишек, чтобы посмотреть, заведутся они или нет. Один завелся.

— Твоя Рина — классная деваха, — говорит Сид. — Она все больше мне нравится.

— А ты там была? — спрашиваю я. — У Рины. Ты видела ее фильмы?

— Нет, — отвечает Скотти.

— Скотти, — говорит Алекс, двинув Сида под ребра, — твоя Рина — грязная подстилка, держись от нее подальше. Я тебе это уже говорила. Ты что, хочешь кончить так же, как я?

— Да, — отвечает Скотти.

— Я имела в виду себя прежнюю, когда орала на маму.

— Нет, — отвечает Скотти.

— Так вот, учти, Рина обязательно станет наркоманкой, только вылечиться она уже не сможет. Рина — блядь. Повтори.

— Блядь, — повторяет Скотти. Она спрыгивает с кровати и бегает по комнате, повторяя: — Блядь, блядь, блядь, блядь.

— Ну ты даешь! — удивляется Сид. — Не слишком ли смелые у тебя методы воспитания?

Алекс пожимает плечами:

— Возможно. Поживем — увидим.

— Не понимаю, — говорю я. — И не знаю, что делать. Что с ней творится? И не в первый раз, между прочим.

— Ничего, пройдет, — говорит Алекс.

— Неужели? Посмотри, как вы разговариваете. Даже при мне. Как будто отец для вас — пустой звук.

Дети смотрят телевизор. Я прошу их освободить мою кровать. Я хочу лечь.

Уже почти полночь, а я не могу уснуть. Я встаю, иду в туалет и вижу, что дверь в ванную приоткрыта и там свет. Внезапно я пугаюсь. Я боюсь застать там Алекс за каким-нибудь ужасным занятием — вдруг она тайком нюхает кокс, прямо с крышки унитаза. Я хочу уйти, но подкрадываюсь на цыпочках к ванной, заглядываю в щель и вижу Скотти перед широким стенным зеркалом. Она влезла на тумбу и стоит над раковиной, расставив ноги по обе стороны. Затем принимает «изящную» позу, застывает в ней на некоторое время, после чего принимает другую. Она играет в модель. Я хочу ее окликнуть, сказать что-нибудь, отправить в постель, но в это время она руками приподнимает груди, чтобы сформировать округлость, и я уже не хочу себя обнаруживать. Скотти смотрит сначала в зеркало, затем на свое тело, словно не веря зеркалу. Я слышу, как она бормочет: «Почему ты ее не приструнил? Я не знал как. Ты просто ничего не замечал, ублюдок. Иди ко мне».

Она наклоняется к зеркалу и начинает его целовать, водя языком по стеклу. Ее растопыренные пальцы прижаты к зеркалу. Затем я слышу: «О-о, беби, давай вынимай. Надень презерватив, беби. Тот, светящийся».

Господи боже! Стараясь не произвести ни малейшего звука, я отхожу от двери, прислоняюсь к стене и перевожу дух. В голову приходит ужасная мысль: Скотти копирует Алекс и Сида, я иду в гостиную, убедиться, что Сид крепко спит на разложенном диване. Я вижу горб на постели, но не знаю, он это или подушки под одеялом. С бьющимся сердцем, я подкрадываюсь к дивану. Сид поворачивает голову и смотрит прямо на меня:

— Привет.

Я чувствую себя полным идиотом, потому что навис над ним и тяжело дышу. Мне на грудь падает полоса лунного света.

— Привет, — говорю я.

— Проверяете?

— Не спится что-то. Слушай, меня беспокоит Скотти. Она в ванной.

Я замолкаю.

— Ну и что? — Сид садится.

— Она там играет. — Я не знаю, как это сказать. Да и не нужно. — Целуется с зеркалом.

— А, — говорит он. — Я в детстве тоже черт знает что делал. Да и делаю.

Я чувствую, что сна у меня нет ни в одном глазу, и от этого злюсь, потому что еще только середина ночи. Если я не высплюсь, я ни на что не годен. Но не могу заставить себя встать и уйти в свою комнату. Я сижу в ногах Сида, на его постели.

— Меня беспокоят дочери, — говорю я. — Мне кажется, с ними что-то не так. — (Сид трет глаза.) — Ладно, забудь. Прости, что разбудил.

— Дальше будет хуже, — изрекает он. — Когда ваша жена умрет.

Он подтягивает одеяло до самого подбородка.

— А что об этом говорит Алекс? Что вообще она тебе говорит?

— Ничего.

— Как это «ничего»? Она сама мне сказала, что вы с ней все обсуждаете.

— Нет, — говорит Сид, — проблемы мы не обсуждаем. Мы просто… не знаю, как сказать. Мы их так вместе решаем — просто не обсуждаем их, и все.

— У тебя не осталось немного травки? — спрашиваю я. — Не могу уснуть, а мне нужно выспаться.

Сид приподнимает подушку и достает косяк.

— Ты даже спишь с этим?

Он молча закуривает, затем подтягивает колени и протягивает косяк мне.

Я в нерешительности. Джоани это нравилось, а мне нет.

— Да ладно, не надо. Расхотелось.

— Можете покурить в патио, — предлагает Сид.

— Нет, — отвечаю я. — В самом деле расхотелось.

Мне кажется, траву я попросил исключительно ради того, чтобы произвести впечатление на этого идиота, и теперь сам чувствую себя полным идиотом.

Сид кладет косяк на тумбочку:

— Я тоже не хочу. Спасибо, что разрешаете. В смысле, курить. Помогает.

— Ну да. Наверное. Но я не могу делать то, что делаете сейчас вы, дети. Впрочем, у тебя от нее портится настроение, как я заметил. От травки.

Сид барабанит пальцами по одеялу. Я оглядываю комнату. На постели лежит пульт от телевизора. Я нажимаю несколько кнопок.

— Что бы ты делал, — спрашиваю я, — на моем месте? Как бы ты себя вел с дочерьми? С человеком, из-за которого мы здесь?