Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2007)

• Название: Новый Мир ( № 9 2007)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Павел Данилин. Бесстрашное общество. — “Кремль.org”. Политическая экспертная сеть. 2007, 15 июня <http://www.kreml.org/opinions>.

“Дело в том, что у российского общества как сложного организма напрочь отсутствует страх. Именно бесстрашие общества вызывает у государства — тоже, кстати, сложного организма — бешенство и ужас. Что абсолютно оправданно, так как отсутствие страха предполагает отсутствие инстинкта самосохранения. Соответственно бесстрашное общество является прямой угрозой существованию себя самого и государства. <…> Соответственно сейчас жизненно необходимо создание новой системы страхов или возрождение системы старой, но модифицированной. Необходимо восстановить страх за Родину. Безусловно, критически важно возродить страх перед Богом (курсив мой. — А. В .). Конечно, этих двух страхов будет недостаточно для нашего общества…”

Статья была опубликована в журнале “Смысл” (2007, № 8) в сокращенном варианте, на “Кремль.org” текст публикуется в авторском варианте.

Михаил Диунов. “Запрещенное” расоведение. — “Спецназ России”, 2007, № 5, май <http://www.specnaz.ru>.

“Начиная с завершения Второй мировой войны в научном мире появилась одна не то чтобы запретная, но очень неудобная тема, которую вроде бы и замалчивать не получается, но и полноценный разговор о ней как-то не выходит. Эта тема — расовая антропология…”

Даниил Дондурей. Невидимая рука культуры. Речь на Президентском совете по культуре и искусству. — “Новая газета”, 2007, № 42, 7 июня <http://www.novayagazeta.ru>.

“Мы не сможем использовать колоссальные, еще не задействованные ресурсы развития нашего общества, если не пересмотрим законсервированное вот уже семьдесят лет, сразу же после начала Большого террора, представление о миссии культуры. С 30-х годов, после кризиса идеологии социалистической утопии, она воспринимается у нас исключительно в узком смысле: 1) как сфера эстетических отношений и чувств; 2) как история создания, хранения, трансляции художественных произведений и 3) как средство получения удовольствий различными группами населения. Все это, безусловно, так. Но культура есть и нечто значительно большее. Как точно сформулировал академик Лихачев — „это главный смысл и глобальная ценность жизни — то, что делает из населения народ”. <…> Казалось бы, речь идет всего лишь об устаревшем понимании культуры, но ее практические следствия фундаментальны. В сознании абсолютно всех лиц, принимающих решения в этой сфере, культура представляет собой огороженное пространство специальной художественно-развлекательной деятельности, этакую ведомственную, точнее, подведомственную Минкульту и нескольким федеральным агентствам площадку. Отдельную от всех других — куда более важных — сфер жизни”.

“Работа культуры чрезвычайно практична. Именно она в России может сыграть роль протестантской этики в период перехода к новым моделям жизни”.

Александр Елисеев. Феминократия на марше. — “АПН”, 2007, 8 июня <http://www.apn.ru>.

“ В мире давно уже существует мощное движение, выступающее за преобладание женского начала как такового . И это движение носит подчеркнуто религиозный характер. По сути, можно говорить о возрождении древнего языческого культа „Великой Матери”. <…> Невольно возникает вопрос — а что будет, если феминокартия победит? Скорее всего, мы получим совершенно иную социально-политическую систему управления человеческим обществом. Можно предположить, что поклонники Великой Матери попытаются ликвидировать государственность как таковую, ведь она возникла из мужских воинских союзов. Под разговоры о миролюбии и терпимости „великие матери”, жрицы Богини, установят мировой оккультный порядок”.

Ср.: “ Неоязыческие <…> движения, основанные на культах матери или еще кого-нибудь, совершенно не связаны ни с феминистской активностью общества, ни с антропологическими изысканиями. Их появление всегда сигнал усталости населения от государственной церкви или государственного атеизма. И чем медленнее модернизируются и поворачиваются лицом к человеку большие религии, тем быстрее замещают их нишу малые религии. Я подчеркнула бы понятие „ малые религии”, поскольку слово секты дискриминационно…” — возражает Александру Елисееву Мария Арбатова (“О безопасности культов” — “АПН”, 2007, 16 июня).

Сергей Есин. “Неужели наш читатель поглупел?” Беседу вела Дарья Мартынкина. — “Новые Известия”, 2007, 26 июня <http://www.newizv.ru>.

“ — Кто из раскрученных современных авторов лично вам импонирует?

— Сорокин мне кажется самым интересным. Боюсь, что это очень неплохой писатель — при всем том прочем. В раскрученность Быкова я не верю: его, думаю, покупают, потому что, во-первых, не знают ничего другого и не умеют выбрать, во-вторых, его проза очень простая. Пелевин с его философией мне кажется вторичным. Вообще я сейчас пишу, я сейчас мало читаю”.

Андрей Зализняк. Истина существует. — “Литературная газета”, 2007, № 24, 6 — 12 июня.

Речь при вручении ему премии Александра Солженицына. “Мне хотелось бы сказать также несколько слов о моей упоминавшейся здесь книге про „Слово о полку Игореве”. Мне иногда говорят про нее, что это патриотическое сочинение. В устах одних это похвала, в устах других — насмешка. И те и другие нередко меня называют „сторонником (или даже защитником) подлинности СПИ”. Я это решительно отрицаю. Полагаю, что во мне есть некоторый патриотизм, но, скорее всего, такого рода, который тем, кто особенно много говорит о патриотизме, не очень понравился бы. Мой опыт привел меня к убеждению, что если книга по такому „горячему” вопросу, как происхождение „Слова о полку Игореве”, пишется из патриотических побуждений, то ее выводы на настоящих весах уже по одной этой причине весят меньше, чем хотелось бы. <…> У меня нет чувства, что я был бы как-то особенно доволен от того, что „Слово о полку Игореве” написано в XII веке, или огорчен от того, что в XVIII. Если я и был чем-то недоволен и огорчен, то совсем другим — ощущением слабости и второсортности нашей лингвистической науки, если она за столько времени не может поставить обоснованный диагноз лежащему перед нами тексту…”

См. также: Владимир Успенский, “О русском языке, о дешифровке древних текстов, о „Слове”. Речь при вручении А. А. Зализняку премии Александра Солженицына” — “Новый мир”, 2007, № 8.

Александр Иванов. Нота единения. Директор издательства “ Ad Marginem ” отвечает на вопросы “Завтра”. Беседу вели Андрей Фефелов и Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2007, № 23, 6 июня.

“Да, в каком-то смысле даже „деревенская проза” находилась в пространстве постмодерна. Очевидно, что идея увядания, конца, разложения целостности, которой пронизаны романы Распутина, — это не модернистский, устремленный в будущее, в идею социального прогресса идеал. Там есть глубокий исторический пессимизм. Даже попытка припадания к корням носит во многом разочаровывающий характер. Потому что корни застигаются на стадии их гибели, ухода в небытие. Исчезает корневая деревенская культура, равно как и культура странной советской религиозности, во многом продолжающая линию христианства, но не в смысле веры, индивидуального религиозного выбора, а в смысле коллективности. Уходят основы общинности, когда быть религиозным означало жить в ощущении некоторого коллектива как идеальной матрицы жизни. И это исчезает. Очень пессимистический культурный продукт — романы Распутина и фильмы Тарковского. Подобная перспектива была общей для советской культуры 70-х”.

“Впечатление из прошлогодней поездки в Нижегородскую область. У Нижнего есть город-спутник. Он начинается с подгнивших деревянных мостков, набережной… Затем камыши, тропинка — и все это выводит на площадь маленького районного городка, где стоит огромных размеров, будто его туда из космоса прислали, супермаркет типа „Ашана”. В нем народу очень мало, вокруг разбросаны одноэтажные домики. Но что больше всего поразило — это количество сортов водки, более ста. Выбор водок зашкаливал все мыслимые пределы. Импортные, отечественные — местные, московские, питерские. Я понял, что это невозможная вещь — водки не может быть столько сортов. То, что человека погружают в такой выбор, говорит о чудовищном обмане. Человек обезоружен. Потому что водка не является предметом выбора, водка — это онтологическое понятие. К ней не относится момент выбора, к ней относится только понятие — есть она или нет. Маркетология убирает онтологию. Вопрос „Есть ли водка?” — неуместен в этой ситуации. Над тобой просто посмеются: „Конечно, ее сто сортов…” Но в каком-то смысле ее и нет, а есть возможность выбора, нюансов. <…> Если водку можно выбирать, то, условно говоря, никакого задушевного разговора за бутылкой такой водки у тебя уже не выйдет. Момент выбора будет теперь с неизбежностью довлеть и над этим разговором, и над вкусом водки, и над тем, что ты потом начнешь выбирать и закуску, и друзей подбирать станешь...”