Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2004)

• Название: Новый Мир ( № 12 2004)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

“Без тебя” — это, на мой взгляд, еще и новое свидетельство о таинственном пространстве поэтической книги. Шесть десятков стихотворений вместили в себя год жизни с его интонационными переменами в осмыслении горя, снами наяву, снами во сне, отчаянием и пустотой — и воплотили в себе “тепло жизни и свет любви”. И. Л. надеется, что, несмотря на великую скорбь этих стихотворных писем, читатель почувствует и очистительное тепло, и отраженный свет.

Хочется верить, — еще мы увидим оттуда,

Что трясогузка цела и черемуха хладно бела,

Что на серебреники не польстился Иуда

И на поправку пошли на земле дела.

Л. К. Чуковская, которая понимала поэзию как никто, в свои последние годы особенно часто читала именно стихи Инны Лиснянской. Сила ее поэтического голоса будет только возрастать, — такое мнение о стихах И. Л. я услышал от Л. К. в самом начале 90-х годов прошлого века.

 

Юрий Кублановский. В световом году. М., “Русский путь”, 2003, 276 стр.

В книгу вошли стихи (не считая последней новомирской подборки в № 5), написанные после возвращения Кублановского из политической эмиграции.

“…Я поспешил вернуться / не для того, чтоб как / следует оттянуться, / с воли в родной барак, / а заплатить по смете / и повидать родных. / Старый паром по Лете / ходит без выходных”. Это один из семи “Автобиографических фрагментов”, написанный, что называется, в режиме прямого высказывания.

“В световом году” — горькая, одинокая, мудрая и богатая книга.

Для меня давно остается загадкой тот “заговор молчания”, которым наша “двустоличная” литературная критика окружила последние стихотворные сборники Юрия Кублановского. Нет, пишут, конечно, но уж лучше б молчали2. Если кто и делился с читателем серьезными оценками поэзии Кублановского за последние десять — двенадцать лет, — так это поэты: вспоминаю, к примеру, давнишнее эссе С. Липкина в “Знамени”, двухлетней давности статью Б. Кенжеева в том же журнале — о сборнике “Дольше календаря” (2001), целиком вошедшем в “Световой год”, и стиховедческое размышление А. Кушнера3, — как оказалось, бесполезно отправленное в 2001-м в Комитет по государственным премиям.

Может быть, еще тяготеет как на заказ выструганный миф о националисте-почвеннике, оруженосном “солженицынце”? Но Ю. К. и, казалось бы, “предсказуемую” одноименную премию получил далеко не первым, да и разделил ее с весьма не близкой ему по эстетическому мирочувствованию поэтессой… Многие соображения, которые поэт годами — как гражданский человек — высказывал в своих статьях и интервью, еще вчера вечером были модным дискурсом и с неофитским запалом повторялись иными бывшими носителями либеральных ценностей. Так в чем же дело? Не понимаю. Но, как вижу по некоторым редким на эту тему стихам в книге, описанное положение вещей доставляет Кублановскому душевную боль.

Что теперь к отечеству — тест на вшивость —

Побеждает: ревность или брезгливость.

Или это такая своеобразная плата за внутреннюю независимость, отчужденность от тусовочной заданности поведения и нерасхожую ответственность за сказанное? А — заодно — и за исконное, а не дежурное чувство юмора? А может быть, не под силу вживание в чужой поэтический космос, такой и музыкально, и смыслово многослойный, как у автора “В световом году”?

…Если бы, думаю я, держа в руках этот сборник, Россия по каким-то загадочным, непостижимым причинам на время сделалась невидимой, исчезла из поля зрения, то по стихам, составившим его, можно было бы воссоздать не только историко-географический ландшафт страны, но и портретно-душевный облик нашего человека в долговременной перспективе. Юрий Кублановский всегда особенно точен в преображенном изображении:

Покрытой свежим снежком Волхонки

вдруг заблестевшие огоньки

в стране нетленки и оборонки

недосягаемо далеки.

А ночной мальчишеский футбол на Сан-Марко? А обтянутое черным капроном колено случайной спутницы в пригородной электричке — “между полой дубленки и голенищем”? А трогательный речной диспетчер в “Шли Верхневолжьем, шлюзами...”? А, казалось бы, странным образом вплавленный в смысловое пространство книги цикл “Развивая Маркузе” (1969, 1999), посвященный Памяти 68-го? Кушнер написал, что Кублановский — “первый и единственный поэт”, у которого он “прочел стихи на эту тему, так волновавшую нас в 60 — 70-е годы, стихи, полные иронии и горечи…”.

“В световом году” — еще и очень интимная книга, местами поражающая своей незащищенностью. “Но, давно изъятый из обращения, / тем не менее я ищу общения”. Стихотворение заканчивается гибелью любимого кота, сбитого машиной какого-то крутого переделкинского братка.

Между прочим, о поэтическом простодушии государственника Кублановского я мог бы написать отдельно, если бы не этюд о старике, играющем песню “Битлз” в подземном переходе: “И, не смысля, в сущности, ни аза / ни в одном из русских больных вопросов, / я спешу порою залить глаза, / не дождавшись вечера и морозов…”

Мне не от кого и не для чего защищать этого выдающегося русского поэта. Просто вслед за Бахытом Кенжеевым, написавшим в “Знамени” о том, что Юрий Кублановский многими своими стихами “за всех нас заступился”, я предлагаю и прошу одно — наконец прочитать его. А пока буду продолжать радоваться переполненным, притихшим залам на его вечерах не только в Москве, но и — что, может быть, особенно ценно — в провинции и узнавать о многочисленных курсовых и дипломных работах. Студенты утверждают, что лексико-поэтический словарь, разнообразие размеров и живописно-музыкальный ряд у Кублановского — на редкость благодарный материал для исследования.

 

Елена Шварц. Видимая сторона жизни. СПб., “Лимбус-Пресс”, 2003, 352 стр.

В аннотации к этой книге, состоящей из “литературных мемуаров и малой прозы интеллектуально-элитарного уровня”, сказано, что литературные воззрения писательницы отличаются “оригинальностью, граничащей с экстравагантностью”. Когда мы с музыкантом и звукорежиссером Антоном Королевым записывали в прошлом году — на ее тогда еще не сгоревшей квартире — диск авторского чтения, оказалось, что Елена Шварц не может (даже для двух человек) читать сидя. В атласной рубахе багряного цвета (как и обложка этого сборника), положив одну руку на пояс и отставив книгу, чуть-чуть покачиваясь в такт своему внутреннему ритму и глядя как-то сквозь, она совершала то, что обозначается единственным словом “искусство”. Паркет в старой ленинградской квартире чуть-чуть поскрипывал под ее туфлями — этот звук слегка уловим в записи того, что было впоследствии названо нами “Песней птицы на дне морском”. Возможно, кто-то, увидев это чтение со стороны, тоже подумал бы об “оригинальности, граничащей с экстравагантностью”. А я вот теперь размышляю о том, что в записи мы непроизвольно сохранили звук прежней, “допожарной” жизни, о которой Шварц, кстати, уже написала пронзительные стихи.

Это крайне интересная, смелая, тревожащая воображение и нервную систему книга. Читая ее, я даже придумал для себя, что это такие особенные стихотворения Елены Шварц . Радует и то, что о книге уже написаны добросовестные статьи любящими и понимающими творчество Шварц людьми — например, Олегом Дарком.

С не любящими — сложнее, но и они иногда слагают рецензии. Вот Игорь Шайтанов, упомянув о том, что Шварц умна и проницательна (“как и многое <…> когда она пишет о других”), полувсерьез опасается удара по голове бутылкой, — очевидно, за утверждение, что “биография никого не делает поэтом”4. Но ведь Шварц читают, любят и переводят на десятки языков не из-за биографии — разве нет?

В “Видимой стороне жизни” есть, кстати, такое маленькое произведение — “Еда для детей”. Приведу его полностью.

“Русская поэзия — такой сложный миф — с ее чудищами и невинными жертвами, ухающей в ночи совой и Дервишем. Видно, мифотворчество — тоже один из наших инстинктов. Мы и свою жизнь, и чужую не можем иначе осмыслить чем как миф. И культура, и история — все это мифы. Это — единственная форма переработки реальности, делающая ее хоть сколько-нибудь удобоваримой, вроде еды для детей”.

Семен Липкин. Воля. Стихи. Поэмы. М., О.Г.И., 2003, 492 стр.

Я думаю, что Липкин — это самый значительный современный русский поэт, счастливо совместивший в своей работе эпос и лирику (тут ему, несомненно, помогла его многолетняя переводческая работа, полное погружение в чужую духовную культуру). А еще он соединил в себе религиозную, пророческую отвагу с фантастическим, невиданным (для прожившего здесь и сейчас советскую эпоху человека) поиском смирения и приятия того, что посылает Вседержитель. Ни на шаг не уходя от трех своих пожизненных, излюбленных тем (Бог, народ и история), не изменяя лирическому стержню своей поэтики (кстати, в его случае заметном не сразу).