Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2005)

• Название: Новый Мир ( № 7 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Пожалуй, последняя категория, персонифицированная в образе возлюбленной героя — платиновой блондинки-вамп по имени Лина (Р. Литвинова), — объект наиболее трудный для “терпения и любви”. Лина — восхитительное чудовище, существо вне морали. Она ленива, корыстна, холодна, жестока, виртуозно умеет играть на нервах сожителя и настойчиво подбивает его на грабеж. Примиряет с Линой уморительная абсурдность произносимых ею — типично литвиновских — реплик и монологов, а также основополагающая комическая черта, очень точно найденная Муратовой. Главное свойство Лины — иррациональная жадность, когда аппетит намного превышает возможности не только кошелька, но и желудка.

При первом появлении в кадре, когда она просыпается и выпрастывается из-под какой-то шубы на богемном чердаке, который делит с Андреем, — прекрасная Лина, одетая в рваный махровый халат, увешана таким количеством немыслимых украшений, что сразу становится очевидной вся безудержность ее себялюбивых порывов. Проснувшись, она глядится в зеркало и недовольно стаскивает с себя, расшвыривая в разные стороны, всю эту обильную бижутерию с той же досадливой небрежностью, с какой в другой сцене сначала накупает, а потом скармливает случайной бомжихе обильную снедь в ресторане. Глядя с прищуром, как осмелевшая нищенка ест даровой ананас, Лина рассуждает: “В Древнем Риме таких, как ты, приносили в жертву. В поздние времена, конечно, когда уже возникли сомнения в правильности происходящего. Своих уже было жалко…”

Видимо, в сознание Лины тоже закрались некие “сомнения в правильности происходящего”, поскольку в ней уже нет той смертоносной решимости, какая отличала, к примеру, литвиновскую Офелию из “Трех историй”. Поначалу Лина, конечно, требует, чтобы бедный студент просто-напросто пришил состоятельную старушку. Сцена происходит на берегу моря. Лина в полном боевом макияже, с обнаженными мраморными плечами возлежит на песке. Мимо проходит какой-то античный виночерпий в белой тунике, с венком на голове. Он предлагает вино, бесплатно… Лина поначалу отмахивается, но потом хочет. Она хочет и вина, и всего-всего: “Я такая красивая! Я такая умная! Почему же у меня нет денег?!” И дальше, стоя под темной скалой, на которой нелепо возвышается виночерпий, Лина убеждает Андрея, что убить старушку можно множеством разных способов: пристрелить, удавить, отравить…

Но, к счастью, ничего этого в фильме не происходит. Муратова довольно долго играет с угрозой убийства, воспроизводя в монологах Лины ход рассуждений Офелии из “Трех историй”: дескать, старуха достойна смерти, ибо сделала в жизни не менее тридцати абортов. Или же заставляя Лину явиться в дом Анны Сергеевны в образе “смерти” с натуральной косой. Но потом, видимо передумав или устав от кровавых историй, Муратова несколько укрощает свою героиню. В гостях у Анны Сергеевны Лина ограничивается лишь кражей фамильных часов, что и провоцирует пресловутую бурную ссору между хозяйкой дома и Любой. А роль “ангела мщения” и “руки Бога” Муратова отдает героине Р. Литвиновой в другом, более подобающем эпизоде.

Доверчивая Люба в очередной раз выходит замуж за проходимца, который бросает ее прямо в поезде, во время свадебного путешествия, прихватив сумку с Любиными деньгами. Андрей рыцарски вызывается найти и покарать обидчика. С помощью Лины он его находит: брачный аферист служит киномехаником, и сцена соответственно разворачивается в помещении кинобудки. Разговор заходит в тупик. Все бесполезно: уговоры, угрозы. Андрей впервые за всю картину терпит фиаско; обидчик лишь нагло смеется в лицо: он — муж, и у него все права. И вот тогда Лина, отрешенно твердившая на протяжении всей этой сцены: “Из всех искусств для нас важнейшим является кино”, — эффектным киношным жестом вдруг достает из сумочки пистолет и, хладнокровно уложив мужчин на пол, забирает сумку с деньгами.

Далее следует упоительная семейная сцена: “ссора лисы Алисы с котом Базилио”. Лина просто не в состоянии расстаться с полученными деньгами. Она то открывает, то закрывает Любину сумку, сжимая в пальцах тугой рулончик долларов, перетянутых аптечной резинкой. Андрей убеждает, что доллары Любе нужно вернуть, чтобы получить больше, гораздо больше… Но Лина хочет именно эти деньги: “Может, ты займешь и отдашь другие, а эти останутся мне? Ведь это я их отбила!” Лишь с огромным трудом и не без применения физической силы Андрею удается вырвать у Лины необходимую для дела наличность.

И тут, когда время фильма уже перевалило чуть не за два часа, Муратова наконец позволяет героям приступить к осуществлению задуманной ими аферы. Андрей посещает приятеля, который изготовляет ему фальшивую страницу телефонного справочника. Потом в доме у Анны Сергеевны он подменяет лежащий в прихожей том “Желтых страниц” на поддельный. Дождавшись ухода гостей, исполняет “танец торжествующего простака” и сообщает хозяйке о несметном выигрыше. Та, уединившись с телефонной книгой в сортире, звонит якобы в банк, а на самом деле — в общественный туалет, где ее звонка с нетерпением ждет расфуфыренная Лина с прической а-ля Бабетта. Рядом с ней — комическая группа поддержки: хозяева заведения, которых играют столь любимые Муратовой Н. Бузько и Ж. Даниэль. Лина, выдав себя за служащую банка, подтверждает выигрыш. Ликующая Анна Сергеевна (в жизни старой дамы не так уж много поводов для сильных эмоций), слегка поколебавшись, “ссужает” Андрею чаемые семь тысяч. Точнее, в ход идут две Любины тысячи — только что торжественно возвращенные, три — Анны Сергеевны и дорогие серьги, которые она вынимает из ушей (“Для милого дружка — и сережку из ушка” — назидательное изречение, висевшее на стене в доме патриархальной семьи из “Чеховских мотивов”; в мире Муратовой все рифмуется) — в подарок якобы богатой невесте Андрея, которая пребывает якобы в Париже, в окружении сомнительных кавалеров и в ожидании собственного дня рождения и прибытия любимого жениха.

Получив свое, наш аферист исчезает со сцены, и наступает час падения Анны Сергеевны с небес на землю, а также звездный час актрисы Аллы Демидовой вкупе с великолепно подыгрывающей ей Ниной Руслановой. Наутро, одетые в нарядные пончо и прихватив с собой в качестве наиболее подходящего кавалера старичка-баса из числа воскресных посетителей, они триумфально являются в банк. Банк высится на фоне неба монументальной громадой из стекла и бетона. Легко взлетев по ступенькам, Анна Сергеевна входит в операционное помещение, подходит к окошку и, небрежно поигрывая пальцами, осведомляется по поводу выигрыша. Но невыразительный молодой человек за перегородкой лишь бессмысленно переспрашивает: “Какой выигрыш? Какой розыгрыш?” Она к другому окошку; там старичок, замшелый пень, с сорванным голосом говорит с такой натугой, что опять ничего не поймешь. В третьем окошке вообще улыбаются и жуют жвачку две девицы-близняшки с завитыми прическами… Лишь дважды обойдя стеклянную галерею, Анна Сергеевна наконец-то осознает, что ее жестоко надули и нужно срочно бежать в милицию. А тут еще — издевательство: на выходе из банка вновь двойняшки в платьях в горошек. Бессмыслица и абсурд! Все вокруг идиоты! Или — о ужас! — это она сама идиотка, доверившаяся первому встречному?!

В милиции на пару с Любой они пытаются составить словесный портрет преступника: “Нос длинный”. — “Нет, курносый”. — “Лицо вытянутое”. — “Нет, круглое лицо. У вас маразм. Вы вечно все путаете”. Анна Сергеевна низвергнута, растоптана. Но пытается сохранять достоинство; задыхаясь, она, чтобы не сорваться в истерику, медленно произносит слова по слогам. Тут-то и становится видна “культура” — тот самый стальной позвоночник, выкованный поколениями аристократических предков: распускаться нельзя ни при каких обстоятельствах. Наконец Анна Сергеевна умолкает: “Если ты лучше знаешь, говори сама”. Но и Люба, получив законное право голоса, мало что может добавить: “Лицо круглое. Нос длинный…” Истомившийся следователь в белом смокинге, которого давно уже ждут в загсе, где он должен выступать в роли свидетеля, вежливо интересуется: “Вы об одном человеке говорите или о разных?”

Но не таковы наши старушки, чтобы вот так просто сдаться и впасть в мизантропию. Едучи в трамвае, где девочка с отрешенным лицом поет под гитару о вольных зеленых лесах, где две эти дамы со своими бантами и рюшами так контрастируют с прочей брутальной публикой в коже и спортивных штанах, Анна Сергеева подводит итог: “Это я виновата! Да, не спорь! Это я спровоцировала бедного мальчика. Ведь я же сама попросила его переписать номера билетов. Это все равно что оставить деньги на столе. Человек слаб. Мы чего-то ждем от людей, а они просто слабые…” И понятно, что им с Любой жаль не столько уплывших долларов, сколько талантливого, милого мальчика с хорошими манерами и мягким туше. “Другой мог бы просто ограбить, убить, а этот придумал и разыграл целую комбинацию!” — им жаль, что артистизм растрачен на низкое, что растрачена попусту удивительная способность “настраивать” бессмысленную обыденность, превращая ее в увлекательную игру, в искусство.