Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006)

• Название: Новый Мир ( № 10 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Щеки красавицы порозовели.

— И отчего обличие гитаны? — не унимался принц.

— Боюсь, после нашего свидания он не захочет жить без меня. Этот камуфляж скроет меня настоящую.

— И я его понял бы, — вздохнул принц.

Она нахмурилась. Глядя в пол, тихо сказала:

— Он бабник. Это его портит.

— О ля-ля! — воскликнул принц. — Да при чем здесь это? Я тоже был бабник!

— Вы, шевалье, другое дело, — вмешался летчик. — У вас, французов, это не касается сердца. А этот господин — бабник русский. Он любит свои жертвы, вот в чем беда. У них ведь как: “И за борт ее броса-ает!”

Принц безуспешно пытался скрыть огорчение и наконец махнул рукой:

— Но я все же не вижу смысла в данном предприятии. Все и так скоро произойдет само собой.

— Только атака! Только атака! — вскричал господин Мидзуэмон. — Левый разворот, рули на себя, и вот он, борт авианосца проклятых янки!

— Банзай! — поставила точку красавица.

— На дорожку! — хохотнул господин Мидзуэмон, запустил пятерню за пазуху красного кимоно и вытянул три деревянные чарки. — Русские всегда так делают, а наша несравненная отправляется как раз в их чертову дыру. Чтобы сокрушить противника, надлежит изучить его повадки, и когда вдруг окажешься с ним нос к носу, знаниям этим не будет цены.

То, что произошло с Костей в Тбилиси на горе Мтацминда, нам уже известно. Второй раз цыганка тронула его за рукав в метро:

— Ты что же, яхонтовый, озоруешь так? Это уж прямо-таки настоящая катавасия.

Костя покраснел, догадавшись, что речь идет о его увлечении сразу двумя предметами. Он разозлился:

— А вам-то какое дело?

— Да мне-то никакого. Это ей до тебя дело, а по мне хоть целый курятник их заведи. Будешь вроде эмира бухарского.

— Кто вы такая, черт возьми? Откуда вы взялись на мою голову?

— Оттуда, — подняла смуглое лицо цыганка.

Костя, будто ему кто приказал, тоже поднял глаза. Но там, кроме мозаичной фрески, изображавшей голубое небо с парящими в нем планерами, ничего больше не было. И противная цыганка куда-то делась.

Скоро Костя свыкся с мыслью, что его удел жить в мире ненормальном и что в этом — ничего особенного. Он был прав, так как приспевали времена, когда с телеэкранов до сих пор таившиеся по темным щелям доморощенные ведьмы, обложившись сушеными лягушками, иконками, разнообразными чудотворными костями из неведомых могил, начнут крестить пылающими свечами пораскрывших рты православных. Другие целители с наглыми мордами образованного, с университетскими значками жулья, производя руками пассы, схожие с пионерской салютацией, примутся заряжать некой потусторонней энергией ведра и банки с водой, выставленные перед теми же телеэкранами, так что несколько съехавший с резьбы Костин мирок, по его мнению, был вполне пригоден для жизни. Ну цыганка. Ну и что? Ну появляется иногда наяву. Или в виде не очень страшных ночных кошмаров. Для артиста — норма.

Но все же продолжавшему жуировать Константину в самое неподходящее для этого время стало являться лицо с обложки журнала “Пшиязнь”. И однажды он обомлел, внезапно почувствовав, что влюбляется в сказочную женщину и ему не справиться с наваждением.

Между тем небесная красавица вовсю действовала. Отыскала похожую на себя девушку. Принялась за нею наблюдать. Среди прародителей находки был кто-то с Востока — отсюда раскосые глазки. Немного косолапила. Носила челку и волосы имела каштановые. “Поправимо”, — хозяйничала невидимая гостья. Вдруг обнаружилось не вполне понятное. Гостья пригляделась: вот тебе раз — чахотка! Что ж, понятно: беспросветное существование, нет будущего. Ну нет, нам это не годится! Нам жить нужно!

Отто Людвигович Штефко был полунемец-получех. Как иногда бывает с пришедшими на Русь иноземцами, попав как-то случайно в крошечный городок, он разглядел сокрытую от туземцев привычкою красоту сих местностей.

Столетние ивы над речкой, из глубины которой выныривала пятнистой субмариной щука, и от ее крокодильего носа с шумом мельничной плотины рассыпался обширный веер мелкой рыбешки. Неистовые трели соловьев в густых сиренях обывательских садов. К вечерне зовущий благовест от трех церквей. Самоварные дымы и чаепития под закатным небом… Иностранное сердце Отто Людвиговича, охотно отзывавшегося на привычное здесь Иван Иванович, зашлось от приязни к новым палестинам.

Будучи удачливым миллионщиком, он начал действовать и после себя оставил: текстильную, с английскими машинами, фабрику; при фабрике профтехучилище; общественный сад и небольшую общедоступную библиотеку; пятиглавый собор с престолом Рождества Богородицы; мощеную дорогу и мост через речку; богадельню; больничку, а также музей с картинами доморощенных живописцев и всевозможной житейской утварью. Последнее сильно озадачивало разросшееся население городка, заключившего, что от своих доходов Иван Иванович Штефко несколько “съехал с большака”. А Иван Иванович всерьез думал подтянуть к городку рельсы от проходившей в десяти верстах чугунки, мечтал о городском театре и современной больнице… Слава Создателю, эта деятельная душа отошла в иные пределы, не дожив до катастрофы 1917 года!

Оскальзываясь, в компании таких же, как она, работниц фабрики, Катя взбиралась вдоль полусгнившего забора на взгорок. Девушки хватались за ветки сбросившей листву бузины, за одеревеневшие в утренних морозцах стволы лопуха. Можно бы поберечь ноги, да тогда делай лишних километра три вдоль зловонной реки с берегами, уж теперь навсегда загаженными отходами богоподобного народонаселения. А темнеет рано, и стремящиеся поскорее оказаться дома работницы держались друг друга, преодолевая нехорошее место, где всегда можно повстречаться с пьяной шпаной, алкающей приключений по пути на грохочущую афро-славянскими ритмами и до полуночи пыхающую красно-лилово-желтыми всполохами дискотеку.

После десятилетки Катя закончила здешний текстильный институт и, естественно, влилась в колонну людей, проходящих каждое утро в арку ворот бывшего детища Отто Людвиговича. Родители Кати давно разошлись. Отец куда-то укатил и, как будто переместился на Марс, исчез. Следующим избранником матери оказался узбек, и она переселилась к нему в Бухару. Как-то приезжала с неподъемным ящиком сухофруктов и все твердила о необходимости замужества и безумном количестве витаминов в урюке, черносливе, кишмише и так далее. Катя еле дождалась, когда та вновь исчезла в своих Кызылкумах.

Катя стала покашливать. Однажды, отняв от губ платочек, увидела на нем кровь. К врачу не пошла, зная наперед, что услышит. Пошла в собор, вместе с настоятелем расстрелянный большевиками лет семьдесят назад. Сейчас, когда религия принялась потихоньку вспоминать подзабытые молитвы, собор разделили перегородкой, отдав правый придел под евхаристии. За перегородкой таился прежний хозяин, склад стройматериалов. Собор стал напоминать забытого покойника, вдруг приоткрывшего один глаз.

Опустившись на колени, Катя неумело помолилась, при крестоположении отправляя щепоть то налево, то направо. Она ничего не просила, напротив, крепко зажмурившись, умоляла Бога забрать обратно подаренную ей жизнь. “Только не мучьте меня, пожалуйста”, — про себя повторяла она.

Она шла домой в кромешной темноте с единственным недобитым фонарем и внезапно обнаружила, что впервые ничего не боится. Пришла, сняла плащик с капюшоном, постелила на стол красную скатерку, вытянула из старинного буфета початую бутылку кагора и хрустальную рюмочку, распаковала пачку “Юбилейного” печенья и уселась кутить. “Что мне здесь? — спрашивала себя Катя и отвечала: — Любимые книжки. Еще любовь к рисованию. Воспоминание о доброй бабушке. Вот и все”. Думать о похожем на тюрьму здании фабрики, опутанной уродливыми трубами вентиляции, обогрева, отвода пара, сброса отходов, — это то же самое, что думать об отце Федора с вечным самогоном и послеобеденным воем каких-то казачьих песен. А тут еще будущая свекровь со свекольными, после выпитого, щеками, лихорадочными признаниями в обожании единственного сына и к концу обеда нескрываемой ненавистью к будущей снохе. И всегда молчащий Федор, подавшийся куда-то за Архангельск покупать по дешевке сруб. Ох, этот Федор! Великовозрастная орясина, не смеющая вякнуть в присутствии родителей и только по мановению деревянной длани воющего свекра послушно подвывающая песню о вольной, но кровавой казацкой доле. Махалось и Кате, да она была не в силах следовать за рыкающим регентом и только от стыда краснела и низко опускала голову.