Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)

• Название: Новый Мир ( № 10 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

— Так что, что молодой? Ну ладно, не он дурной, другие дурные… Придут, найдут его… Опасно сейчас раненых укрывать, Янка.

Тем не менее они переложили раненого на брезент и оттащили его в сарай, где лежала груда матрасов, набитых подгнившей соломой. Если кто из тихих ночных людей почему-то задерживался, то ночевал он тут, в сарае.

— Зачем его — в лодку?..

— Ну… не хотели, чтоб нашли у них мертвяка, — сказал отец, запаливая цигарку. — Подстрелили и пустили по реке. А придут за ним — где такой-то? А нет такого-то. И не было никогда.

— Что он им плохого сделал?

— Не знаю, доча. Сейчас все делают друг другу плохо. Время такое.

Новый человек лег на матрас и лежал так, приоткрыв сухие черные губы, пока она поила его молоком. Через несколько дней он уже держал кружку слабыми тонкими пальцами, накинув для тепла на плечи кожаную куртку с дыркой на рукаве.

Ночами продолжали полыхать сухие зарницы, и в воздухе стоял железный острый запах.

Еще через день новый человек, сидя на солнышке у сарая и грея раненое плечо, спросил:

— Тебя как зовут?

— Янка.

— А меня — Никодим.

— Ты городской? — с замиранием сердца спросила она.

— Городской.

— А что сейчас в городе?

— Разруха. Голод. — Он поморщился. — А вы не хотите отдавать зерно пролетариату.

— Кому?

— Голодающим рабочим.

— У нас нет зерна, — сказала она. — Только чтобы самим прокормиться. И еще на сев. Если отдать все, что же мы будем делать весной?

— Но в городе голодают, — сказал он возмущенно. — А у вас типично кулацкая психология. Не сознаете серьезности момента.

Он взмахнул рукой, но тут же поморщился и уронил ладонь.

— Это ты ничего не розумиешь, — сказала она сердито. — Ты и не работал по-настоящему никогда. Вон какие пальцы белые. Ты кем в городе был?

— Наборщиком.

— Это что такое? — Она прыснула в кулак, непонятное слово показалось ей смешным.

— Ну, буквы. Есть специальная рама, туда ставят буквы. Надо, чтобы быстро. Они из свинца. Свинец вредный.

— У нас грузила из свинца, — сказала она. — И ничего они не вредные. А зачем буквы?

— Чтобы печатать книжки. Газеты.

— Зачем нужно так много книг? Вы что, городские, все время читаете?

— Есть буржуазная литература, — сказал он непонятное, — а есть наша. Пролетарская. Я печатал прокламации. И статьи товарища Троцкого. А ты вообще умеешь читать?

— Нет. — Она удивилась. — Зачем? Отец Йожка умеет читать. И писать. Ему положено.

— Ну вот, у него есть печатная книга…

— Вовсе нет. У него писаная книга. Так и называется — Писание. Потому что от руки писано.

— Вы тут какие-то совсем отсталые, — сказал он. — Я видел, у тебя в хате в красном углу сплошное мракобесие.

— У нас нет никаких бесов, — обиделась она. — У нас святые висят. Святой Николай, и Прасковья, и святой Христофор… Пойдем, пойдем, я тебе покажу.

Она взяла его за здоровую руку и потащила к дому. Он вежливо вытер ноги о половичок, но мама, которая месила тесто, все равно поглядела на него неодобрительно и поджала губы. Под иконами теплилась лампадка, а над святой Прасковьей висело расшитое полотенце, все как положено.

— Это и есть мракобесие, — сказал он укоризненно, уже когда вышел на крыльцо. — Один обман. Поповщина. Иконы — это и есть мракобесие. Как можно молиться человеку с собачьей головой?

Она торопливо перекрестилась.

— Это же святой Христофор. Он псоглавец. Они живут там, далеко на севере, там холод и вечная ночь и поземка свищет… И они дикий народ, псоглавцы, и свирепые до ужаса, а святой Христофор был самым из них свирепым, а потом встретился ему на пути Христос в образе младенца, и святой Христофор сжалился над ним и перенес его через ручей, и постигло его Божье слово…

— Я ж говорю, бабьи сказки, — презрительно сказал он.

— Ты просто не знаешь.

— Знаю. — И сухо добавил: — Мой отец был попом. Священником.

— А ты с ним не ладишь, ага?

Он промолчал, и ей стало его жалко.

Приближался Яблочный Спас, и повсюду летали тяжелые одурелые пчелы. Столбы солнечного света стояли меж белеными стволами плодовых деревьев. Слышно было, как в камышовой заводи плеснула тяжелым хвостом рыба. Дверь в хату чернела прямоугольным зевом, и только если присмотреться, становился виден трепещущий, бледный огонек лампады.

— Псоглавцы живут на севере, — терпеливо повторила она. — Сама я не видела, но батя видел убитого песьего человека, когда был совсем еще молодой. Иногда в крещенские морозы вокруг месяца делается хрустальное кольцо. Тогда они выходят из своих ледяных укрытий, идут в человеческие деревни. Иногда даже добираются сюда. Они режут скот. Как волки. Потому и чудо, что такой, как они, обратился к Богу.

— Бабьи сказки, — повторил он. — Ты еще расскажи про русалок.

— Владек-дурачок, думаешь, он почему дурачок? Он в плавнях купался, а русалка его к себе возьми и потяни. И щекочет, щекочет. Его отбили, но он умом-то и тронулся. А русалок тут полно, но к берегу они редко подплывают, только на Иванов день. Тогда можно слышать, как они смеются.

— Вот выдумщица, — сказал он уже по-доброму.

— И ничего я не выдумщица. — Она отбросила со лба русую прядку.-— Мир чудесный. Дивный. И русалки есть, и навки в лесу. А в плавнях дальше есть островок, на нем живут зеленые люди.

— Совсем зеленые?

— Совсем. Как трава.

— И ты их видела?

— Да. — Она важно кивнула головой. — Они иногда приплывают сюда на лодках.

— И давно они тут живут? — спросил он лениво.

— Давно… Еще при бабке моей бабки поселились. Или раньше.

— Может, они прилетели к нам с Марса или с Венеры? Товарищ Богданов утверждает, что на других планетах могут жить люди, подобные нам.

— Они ж зеленые!

— Цвет кожи для коммуниста не имеет значения.

— Они из-под земли вышли. — Она сорвала травинку и стала ее грызть.-— Из-под горы. Там, далеко, за рекой есть гора, а в ней такие ходы.

— Тоннели?

— Тонули? Нет, приплыли на лодках.

— Смешно, — сказал он. — Хотел бы я на них посмотреть.

— Так посмотришь. Они на Покрова обычаем приезжают. За яблоками и медом. У них не водятся пчелы. И яблони не растут.

А вечером, когда закат лег красным на беленые стены хаты, пришли еще тихие люди. Мужчина, женщина и двое детей. Мальчики. Мужчина держал женщину за руку, и мальчики, бледные и серьезные, держались за руки. Младшему было лет семь. У них были сбитые босые ноги. У женщины запылился подол серого городского платья.

— Нам говорили, — сказал мужчина, — вы перевозите на другой берег.

Батя молча кивнул.

Мужчина, бледный, с тонкой талией и широкими плечами, полез в карман городского сюртука и достал часы на цепочке. Последние солнечные лучи играли на желтой крышечке.

— Вот. Больше у нас ничего нет.

— Ой, бедные, — сказала мама, стоя в дверях. — Вот намучились.

Но в дом она их не позвала. Мама никогда не звала тихих людей в дом, потому что по ним ползали насекомые, которые гложут человека в войну и разруху.

Поэтому она вынесла им кружку молока и теплую краюху хлеба, и женщина сидела на бревнах и смотрела, как пьют мальчики, по очереди, передавая друг другу кружку руками в цыпках. У женщины светлые тонкие волосы стояли вокруг головы нежным нимбом, позолоченные закатом. Янка видела, что женщине тоже хочется молока, но она ждет, когда напьются мальчики, а другую кружку мама не вынесла. Тем, кто приходил вечером, она выносила только одну кружку, всегда одну и ту же.

Вышел из сарая Никодим, привалился плечом к стене, поглядел мрачно. Потом сказал с вызовом:

— Здравствуйте, товарищи.

— Мы тебе не товарищи, мерзавец, — тихо сказал мужчина, разглядев накинутую на плечи кожаную куртку, на которую Янка поставила заплатку.

У мужчины натянулась кожа на скулах и обозначились сжатые челюсти, и он сделал какое-то короткое движение, словно хотел укусить.