Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)

• Название: Новый Мир ( № 5 2011)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Через пять минут он уже бибикал на подъездной дорожке. На лаковой поверхности капота дрожали капли, в каждой — миниатюрное темнеющее небо. Щеколда, когда я взялся за нее, тоже оказалась мокрой, поэтому я не стал пожимать ему руку — крупный нестарый мужик в турецкой кожаной куртке и узконосых черных ботинках, — а, поздоровавшись, развернулся и пошел по дорожке к дому.

— Туфли можете не снимать, — сказал на всякий случай, чувствуя спиной, что он на миг отстал от меня на пороге.

Он и куртку не стал снимать, а вот это зря. С людьми в верхней одежде труднее работать. Они внутренне в любой момент готовы встать и уйти.

Из потертого кожаного кресла, куда я его усадил, ему хорошо был виден письменный стол со световым пятном, сползающим к краю, отблеск на крышке ноутбука. Мое лицо пряталось в тени. Творческий процесс — тайна, а я полномочный представитель этой тайны, посол большой мерцающей тайны в его маленьком рациональном мире.

— У вас тут ничего, — сказал он, одобрительно оглядываясь, — уютно.

Ему было неловко. Они почти всегда испытывают неловкость, а я испытываю неловкость оттого, что они испытывают неловкость.

— Мне Серый сказал, что вы можете, — сказал он и хихикнул от застенчивости, — я подумал, почему бы нет… ну и…

Я взял с подставки трубку и стал ее набивать. Вообще-то я терпеть не могу трубку, с ней полно возни. Но для антуража очень полезная вещь.

— У вас есть какие-то определенные пожелания?

— Ну… вообще-то да. Нет!

Я с этим сталкивался. Теперь придется вытаскивать из него, осторожно и бережно разматывать этот клубок.

Когда я только начинал этим заниматься, я и не представлял себе, до какой степени приходится касаться интимных сторон души.

— Хорошо. Тогда расскажите мне о себе.

— Зачем? — Он испугался.

— Ну я же должен знать, от чего мне отталкиваться в моей работе.

— Я родился в Рязани, — он набрал побольше воздуху, словно перед погружением, — мать моя… мама… работала в жилконторе. В ЖЭКе… отец… ну, он ушел из семьи. Я его, собственно, и не помню.

Понятно. Он стеснялся мамы, она была усталая клуша. И до сих пор тоскует по мужественности. По совместным походам на рыбалку. Другим мальчикам папы дарили велосипеды. Водили на футбол. Что еще делают мальчики с папами? На самом деле, наверное, сплошное “Не шуми, папа занят!”, “Не шуми, папа отдыхает!”, но это у других… у него наверняка все было бы хорошо…

— Погодите минутку. — Я поставил между ним и собой коробочку диктофона.

Он напрягся, отодвинулся.

— Это зачем? Этого не надо…

Это я тоже понимал. На такой случай у меня был заготовлен блокнот в шикарном кожаном бюваре. Теперь, наверное, мало кто знает, что означает это слово, “бювар”. Пожиратель чернил, вот что. Хорошая кожа, хороший блокнот и паркер с золотым пером. Я на миг со стороны увидел себя его глазами, смена ракурса, наезд; половина лица в тени, половина подсвечена зеленоватым рефлексом абажура, нездешний, отстраненный вид… геометрический вывязанный узор свитера. Вот только неправильное коричневое пятнышко у ворота… Я осторожно скосил глаза — и верно, пятнышко. Капнул на себя кофе, вот зараза!

— Переехали сюда… я в четвертый класс, в сто первую школу. Ну, ту, где директора из окна выкинули.

— Что, действительно выкинули?

— Да… Но это уже после меня было. Ну, правда, со второго этажа. Он только ключицу сломал. Ну, еще ребро. Но возвращаться не стал. В задницу всех, сказал. Все вы бандиты. И учителя и ученики. Он в спортклубе “Ариадна” гардеробщиком.

Лысого выкинули, надо же. Вот это да.

Я на минуту отвлекся, это плохо. С другой стороны, ладно… живой разговор.

— Если вы переехали из Рязани… они, наверное, смеялись над вашим выговором, одноклассники?

Он помолчал, потом сказал:

— Да. Первое время.

Интересно, что он сделал, что они перестали смеяться? Мстил им исподтишка? Пакостил? Дрался? Научился местному говору?

— В классе легко прижились?

— Нет. — Голос стал чуть выше, чем раньше, невольное напряжение мышц гортани. — Новичков не любят. Издевались по-всякому. То кнопку подложат, ну и… Пришлось драться.

На последнем слове — облегченный вздох, расслабился. Сначала было плохо, но потом он отстоял свое право на существование, непостыдно отстоял. В сто первой те еще гопники.

— Я отставал в росте, — сказал он, — вот и дрался зубами, ногами, чем попало. А потом вдруг как-то быстро вырос, ну и… отстали. А зачем вы про это спрашиваете?

Его слово-паразит “ну и”. Интересно, он сам это за собой замечает?

Не худший вариант. Серый говорил “типа того”. Очень трудно работать с человеком, который говорит “типа того”.

— Характер человека, — говорю я и выпускаю клуб дыма из трубки, — закладывается в детстве.

На самом деле не в характере дело — в неосуществленных желаниях, в уязвленном самолюбии, в загнанных вглубь, но не забытых обидах. А я вытаскиваю их на свет. Поэтому надо осторожно. Помню, как испугался как-то, когда еще только начинал, когда один из заказчиков вдруг расплакался.

— А чем вы сейчас занимаетесь? — Я поднял ладонь, предупреждая его слова. — Нет-нет, в общих чертах…

— Грузоперевозки, — сказал он. — Так себе контора. Маленькая. Но есть постоянная клиентура, заказы.

Состоявшийся человек. Но не совсем, — скажем так, недосостоявшийся. Состоявшиеся ко мне не ходят. Незачем. Но у этого хватает средств, чтобы заплатить за каприз. И что-то свербит, тянет, мешает жить.

— Женаты?

Пожал плечами:

— Вроде того.

Сказал, как отмахнулся. С женщинами проблем нет. Но и не бабник. Не зацикливается на них. Значит, все, связанное с любовными интригами, отметаем.

Наверняка щедр. Дает на тряпки. Так и говорит — на, возьми себе на тряпки.

— Отдыхать где любите? На море, в горах? Париж там, Рим? Где вообще были?

— Не знаю, — он задумался, — в горах не люблю. Туристом тоже. Таскайся везде за гидом, как дурак. Языков не знаю. Не выучился в детстве. Мать говорила, денег нет на глупости. Зачем эти языки, все равно хрен за границей побываешь. Лучше, говорит, в фотокружок какой-нибудь. Кто ж знал, что так обернется? А фотография эта теперь никому не нужна. У всех мыльницы эти… цифра.

Все время возвращается к детству. Многие так. Я привык.

— Курить у вас тут можно?

— Можно, — сказал я и для убедительности выпустил клуб дыма. На миг его лицо закрыли бледные распадающиеся волокна. Он все еще нервничал.

Достал сигареты, “Кэмел”, почти все они курят “Кэмел”, щелкнул зажигалкой, положил пачку на стол, подтянул пепельницу. Немножко напряжен, но не суетлив, движения точные, жесты от себя, а не к себе, значит, щедрый и не зануда. Но скрытный, руками зря не машет.

Чтобы дать ему успокоиться, я взял бювар и с деловитым видом почеркал в блокноте. Перо уютно заскрипело. Забытый с детства звук. Почти для всех.

За окном порыв ветра ударил в мокрую листву — один лист оторвался и распластался снаружи на черном стекле, точно огромная ночная бабочка.

— И тут я понял, что они все врут… — я поднял голову и прислушивался, он, оказывается, что-то рассказывал, пока я делал свои наброски, — и она врет… и бабка… и эти, которые в телевизоре… Почему я должен им верить? Я взял портфель, вроде бы в школу, и ушел… Сел на автобус. Думаю, не важно куда, главное — далеко. Ну и... Она подняла на ноги… Плакала потом. Поставили на учет в детской комнате. А я что? Раз признали хулиганом, я — пожалуйста. Я как с цепи сорвался.

Он говорил будто в трансе. Им кажется, что все это забыто. Похоронено. Что они большие, взрослые, что есть другие, гораздо более важные дела, чем детские мечты и обиды. А тут они вспоминают. Одно вытаскивает за собой другое. Это как гирлянда с елочными лампочками. Чтобы включить одну, приходится включать все.

— Погодите. Пока хватит.

Тяга к странствиям. Упорство. Стремление делать наоборот. Хорошие качества. Но неудобные. Наверное, ему талдычили, что если не слушаться старших, обязательно сядешь в тюрьму или что-то в этом роде.

Я вдруг подумал, что он, наверное, был неплохим пацаном. Я в детстве был бы не прочь иметь такого друга.