Пу И - Последний император

• Название: Последний император
• Автор: Пу И
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0244-7

Эта книга — воспоминания последнего китайского императора династии Цин, правившей более двух с половиной столетий. На долю Пу И выпало немало испытаний: он побывал в советском плену, на родине был приговорен к десяти годам лагерей как военный преступник, а после освобождения работал садовником в Пекинском институте ботаники. Книга легла в основу фильма Бернардо Бертолуччи "Последний император", завоевавшего девять "Оскаров".

---

Жизнь во Временном дворце

Прожив некоторое время в "саду Чжана", я почувствовал, что обстановка здесь намного лучше, чем в Запретном городе. Мне казалось, что это наиболее удобное место пребывания до тех пор, пока не появятся условия для реставрации или не возникнут какие-либо внешние причины, которые заставят меня покинуть его. Именно поэтому я отказался от своего решения уехать в Японию.

Здесь отсутствовало то, что раздражало меня в Запретном городе, и в то же время имелось все необходимое. В Запретном городе мне прежде всего не нравились строгие порядки, запрещавшие свободно ездить на автомобиле и ходить по улицам, и, кроме того, я был недоволен Департаментом двора. Здесь же я был волен поступать так, как хочу, и другие могли мне только возражать, но не препятствовать. Мой авторитет (я считал это очень важным моментом) был сохранен и здесь. И хотя я уже не носил длинный императорский халат с драконами, а надевал простой халат и куртку или, еще чаще, европейский костюм, люди по-прежнему кланялись мне и били челом. Дом, в котором я жил, в прошлом служил местом для развлечений; здесь не было глазурованных черепиц или резных и разрисованных балок, но некоторые называли его по-старому Временным дворцом. Я находил, что дом европейского типа с канализацией и отоплением был намного удобнее, чем дворцовая палата Янсиньдянь. Из Пекина постоянно приезжали родственники прислуживать мне. Меня по-прежнему величали императором, и девиз правления оставался прежний. Все это казалось естественным и необходимым.

Единственным сановником Департамента двора, который оставался со мной, был Жун Юань; другие либо смотрели за моим имуществом в Пекине, либо ушли на покой, сославшись на старость. Чэнь Баошэнь, Ло Чжэньюй, Чжэн Сяосюй относились к приближенным, которых я видел ежедневно. Каждое утро они приходили вместе с другими советниками и сидели в одноэтажном домике в ожидании аудиенции. Около ворот была небольшая комната, где пришедшие на аудиенцию ждали вызова. В прошлом здесь побывали военные, политиканы, старые цинские ветераны, "новые" люди всех мастей, поэты, писатели, доктора, гадальщики, астрологи, физиономисты. Японские полицейские, расквартированные в "саду Чжана", жили в доме, расположенном напротив главного здания. Они фиксировали каждого приходящего и уходящего, и всякий раз, когда я выходил, за мной следовал японский полицейский в штатском.

В материальном отношении жизнь в "саду Чжана", естественно, не могла сравниться с жизнью в Запретном городе, однако у меня все еще оставалась внушительная сумма денег. Значительная часть имущества, вывезенная мною из дворца, была частично обращена в деньги, которые хранились в иностранных банках и с которых я получал проценты; остальные средства были использованы на приобретение доходных домов, с которых ежемесячно собиралась арендная плата. Кроме того, мне принадлежали обширные земельные угодья во всей стране. Точными цифрами я теперь не располагаю, но, насколько мне известно, в одной лишь провинции Чжили земельные богатства императора равнялись примерно восьмидесяти тысячам гектаров. Число это, даже если оно и преувеличено, остается внушительным. Республиканские власти и цинский дом создали специальное управление, ведавшее арендой и продажей этих земель. И это тоже являлось источником наших доходов. Выше уже говорилось, что я и Пу Цзе потратили более полугода, чтобы вывезти большое количество драгоценнейших свитков с иероглифическими надписями и картинами, а также различные антикварные предметы. Все это находилось в моих руках.

После переезда в Тяншзинь мне предстояло ежемесячно посылать во многие места деньги. С этой целью было образовано несколько канцелярий. Наибольшую расходную статью бюджета составляли средства, шедшие на привлечение на свою сторону милитаристов. Различного рода покупки, за исключением таких вещей, как автомобили, бриллианты и т. п., составляли примерно две трети средних ежемесячных расходов. В Тяньцзине я тратил значительно больше денег на всякие вещи, чем в Пекине, причем сумма эта увеличивалась с каждым месяцем. Я не уставал покупать пианино, часы, радиоприемники, костюмы, ботинки, очки и т. д. Вань Жун выросла в Тяньцзине и знала еще больше способов тратить деньги на бесполезные вещи, чем я. Что бы она себе ни покупала, Вэнь Сю требовала того же. И наоборот, если я покупал что-нибудь Вэнь Сю, Вань Жун тут же приобретала и себе новые вещи, на которые тратилось еще больше денег. В свою очередь Вэнь Сю тоже не хотела уступать. Такое соревнование в покупках вынудило меня в конце концов ограничить их месячные расходы. Естественно, сумма, предназначавшаяся для Вань Жун, несколько превышала ту, которую получала Вэнь Сю. Помню, вначале Вань Жун имела тысячу, а Вэнь Сю — восемьсот юаней, однако позднее в связи с материальными затруднениями эти суммы были соответственно снижены до трехсот и двухсот юаней. Разумеется, для моих личных расходов никаких ограничений не существовало.

В результате такого безрассудного расточительства "сад Чжана" столкнулся с тяжелыми материальными затруднениями, как это в прошлом случилось с Запретным городом, и бывали моменты, когда я не мог заплатить по счетам, внести арендную плату и даже выплатить жалованье своим приближенным министрам и советникам.

Я тратил огромные суммы, покупая ненужные вещи. Вместе с тем я пришел к выводу, что любые иностранные вещи хороши, а все китайское, кроме императорского режима, никуда не годится.

Пачки жевательной резинки и коробочки аспирина было достаточно, чтобы я начал сокрушаться по поводу тупости китайцев и гениальности европейцев. В число этих китайцев я, разумеется, себя не включал, ибо считал, что стою выше своих подданных. Я полагал, что иностранцы смотрят на меня так же.

Находясь на территории иностранной концессии, я встречал такое внимание, на какое не мог рассчитывать ни один рядовой китаец. Помимо японцев, консулы и старшие военные чины дмерики, Великобритании, Франции, Италии и других государств, а также директора иностранных фирм относились ко мне с величайшим почтением, называя "ваше императорское величество". В дни их национальных праздников я присутствовал на военных парадах, меня часто приглашали осматривать казармы, новые самолеты и корабли, а в Новый год и в день моего рождения все они лично поздравляли меня.

Вскоре после моего приезда в Тяньцзинь Джонстон (это было незадолго до его отъезда) представил мне английского консула и командующего английским гарнизоном, которые в свою очередь познакомили меня со своими преемниками, те — со своими, так что мои связи с английским военным командованием не прерывались. Когда третий сын английского короля Георга V, герцог Глоустерский, приехал в Тяньцзинь, он посетил меня и увез с собой мою фотографию, которую я подарил его отцу. В ответ на это Георг V прислал мне благодарственное письмо и свою фотографию, которую передал через английского генерального консула. Через генерального консула Италии я обменялся фотографиями с королем Италии.

Стремясь походить на иностранца, я старался как можно чаще пользоваться одеждой и бриллиантами, купленными в иностранных магазинах. На улицу я выходил одетый обычно в изысканный костюм английского покроя, галстук скрепляла бриллиантовая брошь, на манжетах были бриллиантовые запонки, на руке — бриллиантовый перстень; в руках я держал трость, на мне были очки немецкой фирмы "Цейсс", и сам я благоухал разными кремами и одеколоном. Меня сопровождали две или три немецкие овчарки и странно одетые жена и наложница…

Такая жизнь вызывала немало толков со стороны Чэнь Бао-Шэня, Ху Сыюаня и других старых придворных.

Они никогда не возражали против того, что я тратил деньги на покупку вещей. Не возражали они и против моих встреч с иностранцами. Но стоило мне побывать в парикмахерской или иногда сходить в театр или кино в европейском костюме, как они начинали увещевать меня и обвинять в потере императорского достоинства.

Однажды я и Вань Жун были в театре "Каймин" и смотрели выступление знаменитого актера Мэй Ланьфана. Увидев нас в театре, Ху Сыюань решил, что я утратил свой авторитет, и на следующий день подал доклад об отставке. Я настойчиво просил его остаться, подарил ему две лисьи шкуры, выразил свою твердую решимость прислушаться к его замечаниям, и только тогда его печаль сменилась радостью. Он называл меня "гениальным правителем", который прислушивается к советам, и, к удовлетворению обеих сторон, все были счастливы. В год моего приезда в Тяньцзинь Вань Жун отмечала свое двадцатилетие. Мой тесть Жун Юань хотел пригласить иностранный оркестр, но один старый цинский ветеран, узнав об этом, начал возражать, поскольку, как он считал, "в иностранной музыке есть скорбные звуки", которые ни в коем случае нельзя слушать в день рождения императрицы. В итоге от оркестра отказались, а этот ветеран получил награду в двести юаней. Вероятно, именно с этого раза я стал награждать сановников, критиковавших меня.