Амели Нотомб - Катилинарии. Пеплум. Топливо

• Название: Катилинарии. Пеплум. Топливо
• Автор: Амели Нотомб
• Жанр: Драматургия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01899-0

Главные герои романа «Катилинарии» – пожилые супруги, решившие удалиться от городской суеты в тихое местечко. Поселившись в новом доме, они знакомятся с соседом, который берет за правило приходить к ним каждый день в одно и то же время. Казалось бы, что тут странного? Однако его визиты вскоре делают жизнь Эмиля и Жюльетты совершенно невыносимой. Но от назойливого соседа не так-то просто избавиться.

«Пеплум» – фантастическая история о том, как писательница А.Н. попадает в далекое будущее. Несмотря на чудеса технического прогресса, оно кажется героине огромным шагом назад, ведь за несколько столетий человек в значительной мере утратил свою индивидуальность и ценность.

Пьеса «Топливо» – размышление о человеческой природе, о том, как она проявляется в условиях войны, страха и холода, когда приходится делать выбор между высокими духовными устремлениями и простыми, порой низменными потребностями.

---

Мало-помалу вода зажурчала громче. Что случилось? Внезапный паводок? А что, если поляну затопит? В моем сонном мозгу уже возникали планы спасения: перенести мебель наверх, построить плот.

Сознание внезапно прояснилось, и я понял, что шумела отнюдь не вода – напротив, звук был механический, тарахтящий и маслянистый, словно где-то заводили мотор.

Я открыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Да, я слышал шум машины, но она никуда не ехала. При этом непрерывный гул шел, казалось, издалека – по крайней мере, я так думал, потому что децибелам как будто приходилось преодолевать препятствия, чтобы добраться сюда.

Мой рассудок пришел к выводу, что бригада лесорубов валит деревья где-то в окрестностях. В это верилось минут пять, потом до меня дошло, что гипотеза не выдерживает критики: кто же работает в такой час? Да и знакомый мне визг бензопилы имел мало общего с этим мерным урчанием.

Не выдержав, я встал с постели, надел старые ботинки, накинул пальто и вышел из Дома. Гул шел от Бернарденов. Однако ни одно окно у них не светилось.

Я заключил, что в их доме, очевидно, имеется генератор для снабжения электричеством. Странно, правда, что раньше я никогда не слышал, как он работает. И кому пришло в голову включить его ночью? Впрочем, от такого зануды всего можно ожидать.

Так вот оно что! Соседушка не мог больше мучить нас с четырех до шести – и в отместку не придумал ничего лучше, как запустить мотор среди ночи.

Чертов Паламед! Приемчик, вполне его достойный. Ведь он прежде всего самому себе создал неудобства этим ночным концертом, который в его постели, надо думать, слышен в десять раз громче. Но, в сущности, это ничем не отличалось от прежних демаршей: когда он торчал у нас по два часа в день, ему от этого было еще тошнее, чем нам. Видно, его девиз таков: «Будем отравлять себе жизнь в надежде отравить ее и другим».

Я ответил ему вслух: «Ты думаешь, дурачина, что твоя новая находка нас беспокоит? Ошибаешься! Видел бы ты, как спит Жюльетта. Если бы не моя бессонница, и я бы ни за что не услышал твой компрессор! А вот сам ты, не иначе, коротаешь эту ночь все равно что в ядерном реакторе!»

Повеселев, я пересек по мостику речку и ступил на территорию Бернарденов. Какая чудная ночь! Ни одной звезды на небосводе, тяжелые, эбонитового цвета тучи, и ни ветерка – весной еще не веяло, она притаилась в неподвижном воздухе.

Обойдя дом, я заметил свет в гараже: видимо, там и был установлен их генератор. Оттуда шел и звук. Сосед, должно быть, забыл погасить лампу.

Я подошел к окну, чтобы увидеть агрегат. Гараж был полон дыма, и я не сразу разглядел, что там происходит. Работал мотор машины.

В долю секунды мне все стало ясно. Я ринулся на дверь – она была заперта. Тогда я бросился к окну, локтем выбил стекло, перебравшись через подоконник, мешком свалился внутрь и выключил зажигание. Не теряя времени на разглядывание лежавшего на полу тела, я рывком поднял дверь гаража.

Ухватив Паламеда под мышки, я выволок его на воздух.

Пульс еще прощупывался, но толстяк, похоже, был в критическом состоянии. Его лицо посерело, подбородок покрывала пена вперемешку со рвотой. Что делать? Врач-то он, а не я! Как прикажете мне, учителю латыни и греческого, спасать ему жизнь?

Надо было вызывать врачей. Но не от него: я слишком боялся встречи с Бернадеттой. Я помчался в Дом и позвонил в скорую помощь. «Высылаем машину», – ответили мне, но больница находилась черт-те где.

Весь на нервах, я вернулся к бездыханному соседу. Мне показалось, что он издает слабый хрип, но я не знал, хороший это симптом или плохой. Я только и мог, что похлопывать его по рукам, как будто это могло вернуть беднягу к жизни.

– Ах ты, окаянный зануда! – принялся я его чихвостить. – Ты ни перед чем не остановишься, да? Сдохнуть готов, лишь бы нам досадить! А вот те шиш, старина, и не мечтай! Я не дам тебе окочуриться, слышишь? На всей земле не сыщется другого такого исчадия ада, как ты!

Ему от моих проклятий не было ни жарко, ни холодно. Действие они оказывали на меня. И я продолжал:

– Ты что себе вообразил, а? Здесь тебе не театр! Думаешь, опустил занавес – и пьесе конец? Нет, шалишь! А если пьеса скверная, то это по твоей вине, вот так-то! Думаешь, я не мог бы стать лежачим камнем вроде тебя? Это во всех нас живет под спудом, не надо только распускаться! Никто никому не ломает жизнь, каждый сам хозяин своей судьбы. Если ты женился на больной, значит, можешь сам опуститься до растительного состояния? А знаешь, почему ты взял ее в жены? Да потому что в тебе уже тогда жил тупой пень, признавший в ней свою половину и свой идеал. С самого начала она была создана для тебя, твоя Бернадетта! Другую такую пару поискать! Нет уж, найдя женщину своей жизни, с собой не кончают! Сам посуди: что станется с ней без тебя? Об этом ты подумал, прежде чем сделать из своего гаража газовую камеру? На что ты надеялся? Что мы о ней позаботимся? Еще чего! За кого ты нас принимаешь? За Армию спасения?

Я кричал все громче, войдя в раж:

– И еще додумался выбрать такой способ самоубийства! Ты же врач! У тебя что, таблеток каких-нибудь под рукой не нашлось? Нет, конечно, тебе понадобилось наложить на себя руки самым отвратительным образом. Дурной вкус во всем – вот твой девиз. Или же… да, понятно, этот метод, единственный, оставлял тебе лазейку! Наглотайся ты снотворного или накинь петлю, разве я бы услышал? Но ты запустил мотор – так был шанс, что я спасу тебе жизнь. И я, дурак, попался на удочку, как всегда! А что, собственно, мне мешает довести твое дело до конца, затащить тебя назад, завести колымагу и запереть дверь? В самом деле, что мне мешает затащить тебя назад?

Если бы в эту минуту не взвыла сирена «скорой помощи», боюсь, что я в безумии своем так бы и сделал.

Санитары погрузили соседа на носилки, и машина укатила под оглушительный рев сирены.

Я чуть было не взмолился, чтобы и меня взяли с собой. Что-то во мне надломилось. Я еле доплелся до Дома, где меня встретила перепуганная Жюльетта: ее разбудила сирена «скорой помощи». Я без околичностей рассказал ей о случившемся. Побледнев, она осела на стул, закрыла лицо руками и прошептала:

– Вот беда-то! Вот беда-то!

От ее реакции я вконец обезумел:

– Скажи лучше: «Вот чудовище!» И не смей его жалеть! Неужели ты не понимаешь, что он ломал комедию с единственной целью отравить нам жизнь?

– Но, Эмиль…

– Как будто ты его не знаешь! А я-то, как идиот, купился на его трюк! Теперь он примеряет венец мученика! Нет, надо было оставить его подыхать. Мало того что я упустил отличный случай от него избавиться, так нам еще придется нянчиться с ним, и он будет вечно висеть камнем у нас на шее!

Жюльетта посмотрела на меня с ужасом. Так сухо она не разговаривала со мной ни разу за шестьдесят лет:

– Ты понимаешь, что говоришь? Это ты чудовище! Как тебе могла в голову прийти такая гнусность? Если бы не твоя бессонница, ты бы ничего не услышал, и он сейчас был бы мертв. Ты сейчас говоришь, как убийца, самый настоящий убийца!

– Убийца? Ты забываешь, что я спас ему жизнь.

– Это был твой долг! С той минуты, как ты узнал, что происходит, это был твой долг. Ты стал бы убийцей, если бы оставил его умирать. А то, что ты сказал сейчас, мерзко.

«Если бы она знала, что я чуть было не вернул его в газовую камеру», – подумал я – и понял, что не очень-то собой доволен.

– А Бернадетта? – добавила она, смягчившись.

– Я ее не видел. По-моему, она ничего не знает.

– Наверно, надо ей сообщить?

– Думаешь, бедняга поймет? Ручаюсь, что сейчас она спит без задних ног. И правильно делает.

– Завтра она проснется и увидит, что его нет. Для нее это будет шок.

– Подождем до завтра.

– Ты хочешь лечь спать как ни в чем не бывало? Как будто можно после этого уснуть!

– Что ты предлагаешь?

– Ты поезжай в больницу, а я пойду к ней.

– Ты с ума сошла? Она впятеро больше тебя. Может убить тебя запросто!

– Она мухи не обидит.

– Нет, я сойду с ума от страха за тебя. Я сам пойду к ней. В больнице я не нужен.

– Я с тобой.

– Нет. Кто-то должен остаться в Доме. Я дал «скорой» наш номер телефона.

– Ладно, тогда иди побудь с ней. Она не должна быть одна, когда проснется, а то испугается.

– По-моему, мы слишком добры к этим людям.

– Эмиль, это такой пустяк! Если ты не пойдешь, пойду я.

Я вздохнул. Не всегда хорошо иметь жену с золотым сердцем. Но по крайней мере в одном она была права: я все равно не смог бы уснуть.

Я взял карманный фонарик и обнял на прощание супругу, как солдат, отправляющийся на фронт.

Дверь, соединявшая их гараж с домом, оказалась не заперта. Я вошел – слабый луч фонарика осветил кухню. Зловоние наполнило мои легкие – страшно даже представить, что Бернардены ели. Пол был усыпан очистками. Я не пытался распознать их, мне хотелось одного: скорее покинуть эту помойку и вдохнуть воздуха почище.