Амели Нотомб - Катилинарии. Пеплум. Топливо

• Название: Катилинарии. Пеплум. Топливо
• Автор: Амели Нотомб
• Жанр: Драматургия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01899-0

Главные герои романа «Катилинарии» – пожилые супруги, решившие удалиться от городской суеты в тихое местечко. Поселившись в новом доме, они знакомятся с соседом, который берет за правило приходить к ним каждый день в одно и то же время. Казалось бы, что тут странного? Однако его визиты вскоре делают жизнь Эмиля и Жюльетты совершенно невыносимой. Но от назойливого соседа не так-то просто избавиться.

«Пеплум» – фантастическая история о том, как писательница А.Н. попадает в далекое будущее. Несмотря на чудеса технического прогресса, оно кажется героине огромным шагом назад, ведь за несколько столетий человек в значительной мере утратил свою индивидуальность и ценность.

Пьеса «Топливо» – размышление о человеческой природе, о том, как она проявляется в условиях войны, страха и холода, когда приходится делать выбор между высокими духовными устремлениями и простыми, порой низменными потребностями.

---

– Совсем остыл.

В первую минуту я растерялся. А потом меня одолел смех: это уже ни в какие ворота не лезло! Быть до такой степени невоспитанным – это просто немыслимо. Я смеялся и не мог остановиться, накопившееся за полчаса напряжение отпускало, растворяясь в приступе смеха.

Наконец я взял чашку из рук толстяка, которого мой смех привел в негодование, и направился в кухню.

– Сейчас заварю вам свежий чай.

Ровно в шесть он ушел. Я поднялся к жене в спальню.

– Я слышала, ты очень громко смеялся.

Я рассказал ей про остывший чай. Она тоже посмеялась. Но потом пригорюнилась:

– Эмиль, что же нам делать?

– Не знаю.

– Не надо ему открывать.

– Ты же видела, что было сегодня. Он сломает дверь, если я не открою.

– Ну и ладно, пусть сломает! Это будет повод с ним поссориться.

– Но дверь-то будет сломана. Зимой!

– Починим.

– Дверь будет сломана зря, потому что поссориться с ним невозможно. Да и лучше оставаться в хороших отношениях: как-никак мы соседи.

– Ну и что?

– С соседями всегда лучше ладить.

– Почему?

– Так принято. И потом, не забывай, мы здесь совсем одни. К тому же он врач.

– Одни? Но ведь этого мы и хотели. Он врач, говоришь? А я тебе скажу, что мы по его милости скоро заболеем.

– Не преувеличивай. Он безобидный.

– Да ты посмотри, мы совсем извелись всего за несколько дней! А до чего он нас доведет через месяц, через полгода?

– Может быть, он перестанет ходить, когда зима кончится?

– Ты сам знаешь, что нет. Он будет торчать здесь каждый день, каждый божий день с четырех до шести!

– Может, ему надоест.

– Ему никогда не надоест.

Я вздохнул.

– Послушай, он, конечно, тяжкая обуза. Но все-таки разве плохо мы здесь живем? О такой жизни мы всегда мечтали. Неужели такая смешная мелочь может нам ее отравить? В сутках двадцать четыре часа. Два часа – это одна двенадцатая. Все равно что ничего. Мы имеем двадцать два часа счастья ежедневно. На что нам жаловаться? Представь себе, что у кого-то и двух часов счастья в день нет!

– Разве это причина, чтобы позволить сесть себе на голову?

– Порядочный человек обязан думать не только о себе. У нас с тобой не жизнь, а мечта. Грех роптать.

– Ты не прав. Ты сорок лет трудился за мизерное жалованье. Наше сегодняшнее счастье – скромное и заслуженное. Мы за него уже заплатили сполна.

– Так рассуждать нельзя. Ничто в жизни не дается по заслугам.

– Чем это может помешать нам защищаться?

– Защищаться от жалкого недоумка, тупой скотины? Не лучше ли над ним посмеяться, а?

– Что-то мне не смешно.

– И напрасно. Посмеяться над ним легче легкого. Решено: отныне мы смеемся над месье Бернарденом.

На следующий день Жюльетта была вполне здорова. В четыре часа пополудни раздался стук в дверь. Я пошел открывать, широко улыбаясь. Мы договорились оказать гостю самый издевательский прием, какого он заслуживал.

– О! Вот так сюрприз! – воскликнул я, увидев на пороге нашего мучителя.

Он вошел с хмурым видом, скинул мне на руки пальто. Я зашелся еще пуще:

– Жюльетта! Угадай, кто к нам пожаловал!

– Кто там? – спросила она с лестницы.

– Это же наш славный Паламед Бернарден! Наш милейший соседушка!

Моя жена, просияв улыбкой, сбежала по ступенькам.

– Доктор? Как я рада!

По голосу я понял, что ее душит смех. Она взяла его лапищу обеими руками и прижала к сердцу.

– Ах, спасибо вам, доктор! Представьте, я выздоровела. Этим я обязана вам.

Толстяку было явно не по себе. Он вырвал руку из ладошек моей жены, решительно направился к своему креслу и сел.

– Не угодно ли чашечку кофе?

– Да.

– Что еще я могу вам предложить? Вы знаете, что жизнь мне спасли вчера? Чем вас порадовать?

Он тупо молчал.

– Миндальное пирожное? Яблочный торт?

Ничего этого в доме не было. Я даже испугался, не перестаралась ли Жюльетта. Но она так искренне забавлялась, продолжая перечень несуществующих лакомств:

– Большой кусок кекса с цукатами? Меренги? Черносмородиновое желе? Шоколадные эклеры?

Она вряд ли и видела-то в жизни подобные десерты. Доктор начал сердито хмуриться. После долгого угрюмого молчания он произнес:

– Кофе!

Будто не заметив его невоспитанности, моя жена удивилась:

– Ничего, в самом деле? Ах, как жаль. Мне было бы так приятно вас попотчевать. Благодаря вам, доктор, я словно заново родилась!

Легко, как козочка, она поспешила на кухню. Уж не знаю, что бы она делала, если бы наш гость захотел предложенных пирожных. Посмеиваясь, я сел рядом с ним и спросил:

– Дорогой Паламед, что вы думаете о китайской таксономии?

Он ничего не ответил. Даже не выразил удивления. Его усталый взгляд я истолковал бы так: «Опять мне придется выслушивать болтовню этого типа».

Я твердо решил быть занудой.

– Борхес потрясающе об этом пишет. Уж не обессудьте, я процитирую этот всем известный пассаж из «Расследований»: «На древних страницах одной китайской энциклопедии под названием «Небесная империя благодетельных знаний» написано, что животные делятся на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на мух»[5]. Вот так классификация, не правда ли, ученому мужу вроде вас впору ей улыбнуться или даже посмеяться от души?

И я прыснул самым цивилизованным образом, в кулачок. Месье Бернарден остался каменно невозмутим.

– Однако же я знаю людей, которых это нимало не развеселит. И впрямь, помимо комичной стороны, этот пример иллюстрирует щекотливый вопрос таксономического подхода. Нет никаких оснований полагать, что наши ментальные категории менее абсурдны, чем древнекитайские.

Жюльетта принесла нам кофе.

– Ты не утомил нашего дорогого доктора своими малопонятными рассуждениями?

– Нельзя прочесть Аристотеля, не задумавшись над этими вопросами, Жюльетта. И невозможно, единожды прочитав этот дивный в своей несуразности пассаж, не запомнить его наизусть.

– Тебе бы, наверно, надо объяснить доктору, кто такой Аристотель.

– Извините ее, Паламед, она, должно быть, забыла, какую роль сыграл Аристотель в истории медицины. В сущности, идея категории сама по себе несообразна. Откуда в человеке эта потребность классифицировать окружающий мир? Я не говорю о дуализмах, которые являются, можно сказать, естественной транспозицией исконной дихотомии, сиречь противопоставления «мужское – женское». По сути дела, термин «категория» применим лишь там, где имеют место более двух топик. Бинарная классификация не заслуживает этого названия. А вы знаете, к кому восходит первая тернарная классификация и, стало быть, первая категоризация в Истории?

Мучитель попивал свой кофе, всем своим видом словно говоря: «Болтай себе, болтай».

– Вы ни за что не догадаетесь – к Тахандру Лидийскому. Представляете себе? Почти за два столетия до Аристотеля! Какое унижение для Стагирита! Вы только подумайте, что пришло в голову Тахандру! Впервые человек додумался разделить окружающий мир согласно некому абстрактному порядку – да-да, абстрактному, мы с вами сегодня этого не сознаем, но по сути всякое деление на цифру больше двух есть чистейшей воды абстракция. Если бы существовало три пола, абстракция начиналась бы с деления на четыре, и так далее.

Жюльетта смотрела на меня с восхищением.

– Уму непостижимо! Ты никогда не рассказывал таких увлекательных вещей!

– Я ждал, моя дорогая, когда у меня появится достойный собеседник.

– Какая удача, что появились вы, доктор! Если бы не вы, я бы никогда не узнала о Тахандре Лидийском.

– Вернемся же к этому первому в истории опыту таксономии. Знаете, в чем состояла категоризация Тахандра? Она вытекала из его наблюдений над животным миром. Да-да, наш лидиец был своего рода зоологом. Он разделил всех животных на три вида, которые назвал так: животные, покрытые перьями, животные, покрытые шерстью, и – сидите крепче! – животные, покрытые кожей. Этот последний класс включает амфибий, рептилий, людей и рыб – привожу их в том порядке, в каком они перечислены в его трактате. Чудесно, не правда ли? Как мне нравится эта античная мудрость, ставящая человека в один ряд с животными!

– Я совершенно с ним согласна, – с энтузиазмом подхватила моя жена. – Человек и есть животное!

– Тут сразу возникает несколько вопросов: куда, например, Тахандр относит насекомых? Ракообразных? Оказывается, для него они – не животные! Насекомые являются в его глазах разновидностью пыли – за исключением стрекоз и бабочек, которых он относит к классу пернатых. Что касается ракообразных, их он считает подвижными раковинами. Раковины же, по его классификации, относятся к минералам. Как поэтично!