Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

• Название: Королева Бона. Дракон в гербе
• Автор: Галина Аудерская
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002000-0

Средневековая Польша. Польский король Сигизмунд I Старый (1467–1548) женится на Боне, дочери миланского герцога Джангалеаццо Сфорца. Красивая, обворожительная, умная, она рвется к власти. Ее не устраивает положение жены короля, она сама хочет стать королевой и править страной.

Все было в трагически оборвавшейся жизни Боны — политические дрязги, коварство придворных, козни врагов и непостоянство друзей. О том, как непросто казаться сильной, будучи слабой, и повествует книга «Королева Бона».

---

Кмита встал и склонился низко над рукой королевы.

— А если и сгорю! Ну что же, живем один раз, ясновельможная пани.

Бона милостиво улыбнулась.

— Это правда. Живем только раз…

Как только он вышел, Бона тотчас же позвала стоявшую на страже Марину.

— Слыхала? Подай сюда зеркало. Сказал: «Пока еще в полном расцвете красоты». Что это значит? Стало быть, я меняюсь к худшему? Подурнела?

— Глядя на вас, никто не догадается, милостивая госпожа, о трудах и тяжести вашего положения.

Но маршал должен был знать об этом…

Бона внимательно разглядывала свои глаза, губы.

— Ты заметила? Кмита смотрит на меня как на икону? — спросила она наконец.

— Да. Со дня приезда в замок.

— Он очень мил, но как политик чересчур неосторожен. Слишком откровенен.

— Должно быть, вельможи его не любят. Может, завидуют? Ведь в его богатом замке в Висниче всегда собирается шляхта. Шумят, гуляют.

Бона помолчала минутку, снова поднесла зеркало к глазам.

— Подай мне румяна, — приказала она, — и вели принести другое платье. Посветлей, понаряднее.

Этот разговор с маршалом, должно быть, дал ей пищу для размышлений, потому что на другой день она вызвала своего канцлера и стала расспрашивать его о придворных должностях, о королевских советниках. Он знал куда больше ее. Оказалось, все дворяне подчинялись надворному маршалу Кмите, знаменитому дипломату и славному полководцу. Выяснилось также, что в Висниче не только гуляла шляхта, там бывали поэты, артисты, даже сам маэстро Береччи. Кроме маршала, канцлер назвал еще и Миколая Томицкого, придворного конюшего, у которого на учете были все конюшни и под наблюдением все конюхи. Королевский стольник следил за тем, чтобы в королевской семье всего было вдоволь, высшими придворными чинами были еще кравчий и подчаший, а также придворный казначей, подскарбий Северин Бонер.

— Но меня интересуют не слуги, а советники, — нетерпеливо перебила королева.

— Я полагаю, что в их числе канцлер Шидловецкий и подканцлер Томицкий. Они управляют королевской канцелярией и ее секретарями, как им заблагорассудится, а вместе с гетманами являются советниками короля во время мира и во время войны. Шидловецкий со дня вручения королевских даров не интересовался более ни вашим двором, милостивая государыня, ни мною, как вашим канцлером, ни нашим италийским подскарбием. Я мог бы предположить, что он не любит иностранцев. Слышал, однако…

— Говорите дальше, я слушаю.

— …что он держит сторону Габсбургов. И это все, что я могу сообщить с полной определенностью, исключив сплетни…

— По-прежнему слишком мало, — заметила Бона, — но сейчас я занята своими женскими делами. К этому разговору мы вернемся позднее, после рождения королевича…

Теперь и в самом деле ее нельзя было встретить ни возле строящейся часовни, ни в садах, окружавших Вавель, охотнее всего она прогуливалась по галереям. Зато она деятельно занялась украшением правого крыла замка, его третьего этажа, предназначенного для нее и для ее камеристок.

В опочивальне королевы развесили на стенах восточные ковры и фламандские гобелены, разложили ковры, привезенные из Бари. Остался только один небольшой гобелен, на котором были изображены букеты цветов.

Бона, держа в руках дорогую ткань, раздумывала, где бы ее повесить, но тут в опочивальню вошел король, а впереди него бежал шут.

— Беатриче, повесьте гобелен между окнами. Чуть выше… нет, чуть ниже. Как я рада, что вы, ваше величество, нашли при всех трудах ваших минуту и для меня. Не правда ли, этот гобелен украсит стену?

Ей пришлось ждать ответа.

— Мне не кажется, чтобы он был там к месту, — наконец произнес король.

— Там, конечно, там! Между окнами…

— Ну, если вы так хотите…

Она почувствовала, что он уступает ей неохотно, и неожиданно голос у нее стал нежным и мягким.

Она подошла ближе, стала рядом с королем.

— Я? Санта Мадонна! Ведь я ничего не хочу. Напротив! Этот букет цветов должен был напомнить вам, наисветлейший господин, что я готова выполнять все ваши желания. Искать вашей похвалы, вашей поддержки.

Она снова ждала ответа супруга, но Станьчик, опередив монарха, подставил ей свое плечо.

— Милостивая королева, обопритесь лучше на меня. Она смотрела на дерзкого шута, не понимая его слов, но король, не слишком довольный шуткой своего любимца, спросил:

— На тебя? Зачем же?

— Вы, светлейший государь, часто бываете в военных походах, вдали от Кракова, а на других рассчитывать трудно. Умных мало, а те, что поумнее, сами хотели бы править. Зато дураков и шутов у нас на Вавеле хватает. И они куда послушнее. Королеве легче будет на них опереться, на них да на меня, я ведь развлекаю, веселю.

— Ты чересчур дерзок! — осадил его король.

— Такова привилегия всех шутов, — ответил Станьчик и разразился смехом.

Бону привилегии эти весьма занимали, и первым человеком, который ввел ее в круг дворцовых интриг и влияний, был доверенный секретарь короля, кременецкий епископ Вавжинец Мендзылеский.

Он помнил Станьчика придворным шутом еще при дворе предшественников Сигизмунда — Яна Ольбрахта и Александра, поговаривали, что Станьчик побывал на поле брани и сумел уцелеть даже в кровавой Буковинской битве, после которой и пошло в народе ехидное присловье: «При короле Ольбрахте пришел конец шляхте». Был ли когда-нибудь Станьчик на самом деле солдатом, этого Мендзылеский не знал, но прежде король брал шута на охоту, и никто не мог отрицать, что Станьчик лихой наездник. Теперь он постарел и реже сопровождал своего господина в его военных походах, но стал грозой вавельских придворных и вельмож. Его дар провидца, редкая меткость суждений, острый как бритва язык, граничащая с отвагой дерзость, несомненно, были чертами незаурядной натуры, мудреца, а не просто придворного увеселителя.

— А каков королевский карлик и определенная его величеством к моему двору карлица Дося? — спросила епископа Бона.

— Ну нет, — засмеялся Мендзылеский, — это людишки, скроенные по моде, которая господствует теперь на всех европейских дворах. Для услуг и развлечения Дося вашему величеству пригодится, но на ее остроумие не рассчитывайте.

— Но затесаться она может куда угодно, и никто ее не увидит, — заметила королева, скорее утверждая, нежели спрашивая.

Мендзылеский внимательно взглянул на нее, будто впервые увидел ее проницательные глаза, резко очерченный подбородок.

— Не хотите ли вы сказать, ваше величество, что намерены сделать из Доси свою доносчицу?

Бона отвернулась от него, и он заметил только, что белая ее шея и мочка уха чуть заметно порозовели. Помолчав немного, она отвечала:

— У меня не будет таких намерений, если вдруг окажется, что Польша не похожа на италийские герцогства, что у правителей здесь нет врагов-завистников, друзей-предателей и наемных убийц. Что здесь вместо кинжалов за поясом можно увидеть лишь мечи в ножнах. Впрочем, довольно о карликах. Что вы думаете, ваше преосвященство, о сыне Катажиныиз Тельниц? Я слышала, что ему скоро исполнится двадцать? И он все еще, не покидая родного гнезда, живет в Кракове, с матерью?

Епископ бросил на нее быстрый взгляд и тут же опустил глаза. И в свою очередь спросил ее, подбирая слова, словно бы после раздумья:

— А вы, ваше величество, хотели бы видеть его в каком-нибудь отдаленном приходе?

— Зачем же? — возразила она. — Краковский каноник, королевский сын, достоин и епископского сана. Я слышала от канцлера Алифио, что виленское епископство до сих пор не имеет своего пастыря.

Мендзылеский не скрывал удивления:

— Стало быть, наисветлейшая госпожа, вы уже слышали и о том, как дорожит его величество литовскими землями? Носит их в своем сердце?

— Я знаю, что государь был великим князем Литовским еще до того, как стал коронованным монархом всей Польши. А познакомившись с великим гетманом Острожским, слышала из его уст в Моравице, сколь важно сохранить узы, соединяющие эти народы.

— Острожский, доблестный полководец, герой Орши, разумеется, не мог не вспомнить об этом, приветствуя будущую королеву. А что касается Яна… — размышлял Мендзылеский, — я, как доверенное лицо примаса Лаского, мог бы повторить его преосвященству пожелание вашего величества.

— Ах нет, — возразила она, — это пока что еще только семена мысли, брошенные для ростков. Не буду скрывать, что тогда пани Катажина была бы вместе с сыном-епископом далеко от нас.

Мендзылеский нахмурил брови.

— Может быть, Катажина Косцелецкая чем-то оскорбила вас, светлейшая госпожа?

Он ожидал всего, но только не взрыва смеха.

— Меня? Запомните, ваша милость, мещанка из Моравицы, даже выданная потом замуж за коронного подскарбия, не может оскорбить Бону Сфорцу, внучку неаполитанского короля и польскую монархиню. Но пан подскарбий уже более трех лет как в могиле, сыну самое время стать достойной опорой матери. Молчите… Я и так догадываюсь, что вы хотите напомнить мне о дочке Косцелецких — Беате. Обе принцессы любят ее, привыкли играть с нею. Bene. Пусть остается тут. Не как заложница, это было бы смешно, а просто под моей опекой. Это красивая девочка и, признаюсь, нравится мне.