Жак Шардон - Эпиталама

• Название: Эпиталама
• Автор: Жак Шардон
• Издательство: Терра
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02213-6

Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.

---

— А Ваньез предупрежден? — спросил Альбер.

— Он вернулся две недели назад, — ответил господин Пакари, которому хвастливые речи говоруна портили настроение.

Время от времени из-за спины бородатого Альбер видел лицо той молодой женщины, и всякий раз он встречался с ней глазами.

Вернувшись в купе, господин Пакари взялся вновь за свою брошюру и сказал: «Ладно! Не будем терять времени».

Альбер ходил по коридору.

Он заглянул в купе соседки; та, трогая в этот момент свою сумочку, подняла на него нежно-вопрошающий взгляд.

Он опять прошел мимо, остановился перед соседней дверью, будто созерцая пейзаж за окном, и повернул голову в ее сторону.

«Я не знаю, какой у нее голос, — мелькнуло у него в голове. — Интересно, она замужем? Может быть, я сейчас с ней заговорю, а может быть, и не осмелюсь, хотя, наверное, она не отвернулась бы от меня».

Они касались друг друга взглядами, словно их захлестнула какая-то горячая мощная волна.

Альбер размышлял: «Как они обманчивы, эти флюиды, они возникают лишь во взгляде человека, но напрасно мы стали бы искать их где-нибудь еще. Похожа эта женщина на свои глаза или нет? Сомнительно; рот у нее какой-то глупый и заурядный. Зато как очаровательна эта тайна. Когда человек женат, будущее простирается перед ним, как плоская, открытая равнина. Что за скука!»

Молодая женщина поднялась, вышла в коридор и остановилась. Альбер оказался с ней рядом.

Она стояла перед окном, вся словно поглощенная созерцанием какого-то далекого образа, и вроде бы уже больше не замечала Альбера. А он продолжал смотреть на нее.

Небо над полями Боса, чистое и слегка красноватое у горизонта, постепенно темнело. Поезд, погружаясь с глухим гудением в ночь, катился меж бархатно-коричневых пашен.

— Извините, мадам, — сказал Альбер, возвращаясь на свое место.

Он сел напротив отца. Устав от столь длительного неподвижного преследования, он закрыл глаза. «Странная женщина, — сказал он себе. — Скорее всего, она только что рассталась с любовником. И видно, что мысленно она к нему возвращается. Сначала с интересом смотрит на первого встречного, а потом перестает его замечать. Какие-то они загадочные, эти женщины! Да и малышка Берта тоже странная. Что скрывается за ее взрослым взглядом, который так поразил меня при первой встрече? А того поцелуя в замке могло бы и не быть, если бы не ее странный взгляд. Он потянул меня к ней помимо моей воли, словно только она хотела этого. А она рассердилась. Но потом достаточно было одного слова, чтобы она сменила гнев на милость. Какое-то бессознательное смешение двух характеров, разве нет? Первое пробуждение женщины в маленькой девочке? Должно быть, я слишком рано увлекаю ее на этот путь. Но почему я должен отступать? Кто может мне сказать, не обрету ли я наконец в этом приключении любовь? Единственное, чего мне следует опасаться, как бы она не зажглась слишком быстро. Однако настоящая любовь обычно не возникает мгновенно. Опасно только воображение. Я буду оберегать ее дух. Лгать я ей не буду. Буду только направлять ее…»

* * *

Раньше во время трапез господин Пакари заставлял себя есть медленно и, отдыхая в кругу семьи, поддерживал разговор о всяких пустяках. Однако после смерти жены все его общение за столом сводилось к тому, чтобы поторапливать Юго, а после, едва закончив обедать, он тут же возвращался в свой рабочий кабинет.

— Кофе я попью в библиотеке, — сказал Альбер, вставая из-за стола.

Образ матери присутствовал в этой квартире во всем, особенно он чувствовал это, когда приезжал домой после отлучек. Он распахнул двери большой гостиной. Даже в этой комнате, с таким вкусом и так заботливо обставленной самой госпожой Пакари, предметы, потерявшие хозяйку, утратили всю свою прелесть, которую им придавало присутствие в доме матери, и от прикосновения к ним равнодушных рук слуг стали казаться какими-то безликими, как, впрочем, и все остальное в этом жилище мужчин.

В библиотеке Альбер посмотрел на стены, снизу доверху уставленные книжными полками: он собирался изучать историю Наполеона. «Слишком поздно, — говорил он себе, пробегая взглядом по рядам томов. — Я уже никогда не стану ученым. Да и что может сделать книга, если у тебя плохая память!»

Он заметил, что на одной деревянной рейке не хватает гвоздя. Однажды в детстве он дотянул сюда телефонный провод. Отец застал его в тот момент, когда он ковырял дырки в стенной обшивке. «В тот момент, — вспоминал Альбер, — я не сообразил, почему он сердится, а он не знал, что я невиновен. Он был не в состоянии понять, какое значение имел для меня тот телефон. Мы принадлежали к разным мирам».

Альбер вспомнил, каким он был в детстве непоседой. А потом пришла юность, пришла, как болезнь, и наполнила его отрешенностью и тоской. Ансена́, самый дорогой его друг, сказал ему однажды: «Тот страстный и изобретательный мальчишка, о котором ты тоскуешь, возродится во взрослом мужчине. Молодой человек, в которого ты превратился на несколько лет, — это всего лишь чужак, без особого удовольствия проживающий в твоем доме». Вспоминая эту фразу, Альбер словно почувствовал на себе взгляд друга.

— Ага! Я ждал вас! — воскликнул Ваньез, когда Альбер вошел в контору. — Отец хочет, чтобы вы сходили к Понсену. У меня не было времени заглянуть к нему… Его назначили ликвидатором банка Шардона. Скажите ему, что у Фрапена переводные векселя сданы на хранение. Все, что вам нужно сделать, я записал на бумажке.

— Хорошо. Время у нас еще есть, — сказал Альбер, садясь на стул. — Вы уже знаете, что Леон назначен государственным советником.

К глупости Ваньеза Альбер относился без раздражения, потому что благодаря ей тот был весь как на ладони. Глупость Ваньеза была чем-то вроде наивной искренности бесхитростной души. Она ощущалась буквально во всем — в его блестящих глазах, в коротеньких пальцах, в льстивом рвении и тщеславии. Обладая здравым смыслом в вопросах юриспруденции, во все остальное он привносил некий дух мелочности и упрямства, который во время их споров выводил Альбера из себя. Иногда Альбер дискутировал с ним на протяжении целого дня, как будто сознательно обрекая себя на долгие и утомительные пререкания. Как бы Альбер ни презирал своего оппонента, он все же стремился его переубедить и нередко выходил победителем в этих словесных дуэлях, хотя чувствовал себя при этом униженным.

— Ладно! Я пошел к Понсену, — сказал Альбер.

Разговор с Ваньезом оставил у него ощущение внутренней опустошенности и оскомины во рту; он шел, вдыхая свежий воздух, отдаваясь убаюкивающему ритму улицы, и постепенно чувство одиночества завладевало им.

В галереях Одеона, перед разложенными на столах новыми книгами, обтекаемые воздушными потоками, стояли прохожие. Альбер взял в руки роман Мориссе. Он попытался было читать его, но тут же у него возникло сильное, словно судорога в ногах, желание бросить книгу и пройтись.

В Люксембургском саду ему пришлось свернуть в сторону, чтобы избежать встречи с группой молодых людей. Здесь, недалеко от родного юридического факультета, Альбера не покидало чувство близости к тому возрасту, которому неведомы собственные болезни.

Какое-то время он продолжал идти наугад, потом присел на террасе попавшегося по пути кафе. Альбер смотрел на пламя фонаря, горевшего на фоне багрового неба в конце потемневшей улицы, и размышлял: «С какой ненасытной печалью созерцал бы я раньше этот же самый фонарь. А теперь окружающие меня предметы утратили свой трагический оттенок. Они уже не терзают мне душу. И теперь я уже не печалюсь, хотя и не веселюсь. И все же моя изобиловавшая терзаниями юность наделила меня неким внутренним голосом, с которым я люблю беседовать».

* * *

Перед выходом из магазина Альбер остановился у зеркала и взглянул еще раз на свою новую шляпу.

Реймон Катрфаж дотронулся до его локтя и спросил:

— Все нормально?.. Вы обедаете где-нибудь поблизости?

— Нет, я иду во Дворец правосудия.

— Ах да, вы все еще питаетесь по-студенчески… Если не торопитесь, то проводите меня до кафе. А то в полпервого я жду одного финансиста.

После небольшой паузы он продолжил.

— Это очень хорошо, что я вас встретил. Я как раз хотел узнать ваше мнение по одному правовому вопросу. Отцу своему я предпочитаю не рассказывать о том, как у меня идут дела. Речь об одном патенте…

— Мой отец дал бы вам квалифицированную консультацию, я дилетант.

— Взгляните на эту вывеску. Она сделана из эмали. У эмали хорошо сохраняется глянец, но она легко трескается; видите, эта вывеска уже повреждена. Сколько, вы думаете, она может стоить? При том, что размеры у нее небольшие. Она стоит, по крайней мере шестьдесят франков.

Они остановились перед кафе.

— Давайте присядем снаружи, — сказал Катрфаж, — чтобы мне не упустить Сомбара.