Юрий Зобнин - Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии

• Название: Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии
• Автор: Юрий Зобнин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41021-7

Незадолго до смерти Николай Гумилев писал: «Я часто думаю о старости своей, / О мудрости и о покое…» Поэт был убит в возрасте 35 лет…

Историки до сих пор спорят о подлинных причинах и обстоятельствах его гибели — участвовал ли он в «контрреволюционном заговоре», существовал ли этот заговор вообще или просто «есть была слишком густой, и Гумилев не мог в нее не попасть». Несомненно одно — он встретил смерть настолько мужественно и достойно, что его смелостью восхищались даже палачи: «Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает…»

Это «поэтическое расследование» подробно анализирует все версии ареста, следствия и казни поэта, восстанавливая подлинные обстоятельства трагедии и разгадывая одну из главных тайн русской литературы XX века.

---

IV

В. Н. Таганцев был арестован 5 июня 1921 года, причем поводом для ареста стала не его деятельность в ПБО, а давний уже теперь эпизод с "Национальным центром". Тогда, в 1919 году, во время повальных репрессий против "классово чуждых" ("красный террор" был в это время в самом разгаре) Владимир Николаевич ареста счастливо избежал, но, очевидно, остался у чекистов на подозрении. "…Таганцева погубила какая-то крупная сумма денег, хранившаяся у него. Возможно, при разгроме Национального центра кто-то из членов этой неудачливой организации передал деньги на хранение В. Таганцеву. При этом его кандидатура была выбрана потому, что Таганцев фактически не был замешан в деятельность Национального центра. Нашли деньги не сразу, хотя в связи с прокатившейся в Петрограде в начале 1921 года волной забастовок и восставшим в марте Кронштадтом начались повальные обыски. Чекисты с помощью двадцати тысяч петроградских рабочих ходили от двери к двери во всех районах города главным образом в поисках оружия. Был обыск и у Таганцева"[37]. По делу о деньгах "Национального центра" Таганцев получил два года исправительных работ.

Однако, как уже говорилось выше, в ходе разгрома "Объединенной организации кронштадтских моряков", после арестов М. А. Комарова и В. И. Орловского, "дело Таганцева" было возвращено на доследование. В докладе ВЧК от 24 июля 1921 года он уже фигурирует как "главарь заговора", инспирированного парижским "Союзом освобождения России". О ПБО пока речи нет, равно как ничего не говорится о "профессорской группе". Состав участников заговора: бывшие офицеры, моряки, адвокаты, бывшие директора, пробравшиеся на видные посты в советские учреждения"[38]. После этого доклада события вокруг "дела Таганцева" начинают развиваться в новом направлении.

Здесь нужно вспомнить, что с 30 мая 1921 года расследование "петроградского заговора" находилось под контролем представителя Москвы, "особоуполномоченного особого отдела ВЧК" Я. С. Агранова[39]. Яков Саулович (в других источниках — Савлович) Агранов (1893–1938 (?)) был одной из самых ярких фигур в чекистских кругах тех лет. В отличие от рядовых сотрудников государственной безопасности, занятых решением тактических задач, это был стратег и аналитик, посвященный в самые сокровенные тайны политики Кремля и внутрипартийной борьбы. О жизненном пути этого удивительного человека надо сказать подробнее.

Агранов был выходцем из гомельской местечковой еврейской семьи. В 1912 году он вступает в партию социалистов-революционеров и становится профессиональным революционером-подпольщиком. В 1915-м — переходит в РСДРП(б). За время подпольной работы Агранов подвергался аресту и ссылке, из которой бежал. По некоторым данным, он был художественно и музыкально одарен, очень начитан и обладал необыкновенным личным обаянием. С другой стороны, даже среди сподвижников-коммунистов Агранов имел репутацию "определенного негодяя по убеждениям, которому не следует подавать руки"[40]. С ноября 1917 года Агранов работает в секретариате Совнаркома, в 1918–1920 годах является секретарем Малого Совнаркома, т. е. поднимается на высшие ступени советской правительственной и партийной номенклатуры (здесь уместно напомнить, что в 1918 году ему едва исполняется двадцать пять лет!).

С мая 1919 года с работой в Малом Совнаркоме Агранов совмещал работу в органах госбезопасности РСФСР, выполняя в качестве особого уполномоченного при президиуме ВЧК (т. е. в качестве личного представителя Ф. Э. Дзержинского) самые ответственные задания: он участвовал в подавлении восстания левых эсеров, ликвидации тамбовского и крондштадтского восстаний, разгроме савинковского подполья. В январе 1920 года (эту дату следует запомнить!) Агранова окончательно переводят из структур Совнаркома в структуры политической полиции. Это, разумеется, не понижение, ибо он становится особоуполномоченным особого отдела (ОО) ВЧК (для пояснения — во всей тогдашней чекистской номенклатуре, помимо Агранова, таковыми были всего три человека — В. Р. Менжинский, А. К. Артузов и К. И. Ландер; в этой "великолепной четверке" Агранов — самый молодой). Как особоуполномоченный ОО ВЧК он и приезжает в Петроград[41].

Во время своего пребывания в Петрограде Агранов подчинялся не председателю Петрогубчека (эту должность занимал тогда ставленник Г. Е. Зиновьева Б. А. Семенов) и даже не самому Зиновьеву, а непосредственно заместителю председателя ВЧК И. С. Уншлихту. Разумеется, интересы Агранова (и его полномочия) далеко не ограничивались собственно проблемами ликвидации непосредственной угрозы антисоветского переворота в Петрограде, — представить себе, что работник такого уровня был командирован для помощи питерским оперативникам, по меньшей мере, наивно.

Специализацией Агранова была работа с интеллигенцией.

В течение всего июня и начала июля 1921 года, когда шла непосредственная работа петроградских чекистов по разгрому заговорщиков, Агранов остается в тени, однако, когда главные боевые силы ПБО были нейтрализованы, а полученные показания неопровержимо доказывали наличие активного антисоветского террористического подполья в Петрограде (о чем и было сообщено в докладе ВЧК от 24 июля), он развивает бурную деятельность по отработке связей раскрытой организации с научной и творческой интеллектуальной элитой.

Местных чекистов, занятых вопросами, как они полагали, первоочередными — ведь со дня на день в Петрограде можно было ожидать вспышки терроризма[42], — В. Н. Таганцев, имя которого прозвучало в показаниях некоторых боевиков, интересовал мало. Он действительно "знал" и "присутствовал" (вспомним опять-таки "расстрельный список"), но непосредственно в деятельности боевых групп участия не принимал и к тому же уже содержался под стражей. Что же касается его связей в научных и творческих кругах, то ожидать террористической угрозы от "профессуры" не приходилось и подавно. Вникать же в суть проектов оптимизации законодательной базы России, использования ее нефтяных запасов и реформ музейного дела сотрудникам ПетроЧК, штурмующим (с большими потерями в личном составе) конспиративные склады оружия и динамита, было недосуг.

Но Москва уже тогда мыслила иначе, чем Петроград! К удивлению питерцев, прибывший из столицы "особоуполномоченный", ознакомившись с их разработками по делу "Областного комитета Союза освобождения России" (первоначальное название ПБО), выделил именно это, абсолютно тупиковое "профессорское" направление, вернул благополучно осужденного на два года исправработ В. Н. Таганцева и начал активно "работать" с ним.

Речь на этих допросах, разумеется, шла не о террористическом подполье — об этом аспекте деятельности ПБО в июле 1921 года Агранов, надо полагать, знал гораздо больше, чем Таганцев. Нет! Агранов предложил своему подследственному ни много ни мало как проект социального мира в России. Речь шла об организации грандиозного открытого политического процесса, с привлечением всех отечественных и зарубежных средств массовой информации, международных экспертов и первых лиц Совета Народных Комиссаров, ВЦИК и РКП(б). Явившись на этот процесс, участники "профессорской группы" ПБО под водительством В. Н. Таганцева смогут, с одной стороны, высказать все накопившиеся у них за годы "военного коммунизма" претензии к советской власти — не только от своего лица, но от лица всей русской интеллигенции, пребывающей как на территории Республики, так и в эмиграции. С другой стороны, все они открыто и добровольно смогут принести покаяние за свое участие в контрреволюционном подполье, а повинную голову, как известно, меч не сечет. Развивая перед ошеломленным Владимиром Николаевичем эти ослепительные перспективы, Агранов, вероятно, имел сведения, что нечто подобное Таганцев в первой половине фантасмагорического 1921 года уже обсуждал в своем кругу. "Идея Таганцева, — свидетельствует коллега и учитель Владимира Николаевича академик В. И. Вернадский, — заключалась… в том, что надо прекратить междоусобную войну, и тогда В.Н. готов объявить все, что ему известно, а ГПУ дает обещание, что никаких репрессий не будут делать"[43].

V

Для того, чтобы понять, насколько идея "социального мира" была популярна весной — летом 1921 года в российских интеллектуальных кругах, нужно вспомнить меткое замечание писателя и мемуариста Р. Б. Гуля — "большинство русской интеллигенции восприняло ленинский Октябрь, измеряя его "французским термометром"…"[44]. Это означало, что для выпускников российских гимназий и университетов события Великой французской революции казались чем-то вроде исторического прецедента по отношению к свершающейся революции русской. С этой точки зрения, "красный террор", подобно террору якобинцев, оказывался печальной, но исторически неизбежной стадией раннего революционного экстремизма. Однако всех утешало то, что недолгая кровавая эпоха якобинского террора завершилась во Франции 9 термидора (27 июля) 1794 года падением диктатуры Максимилиана Робеспьера, созданием Директорий и восстановлением гражданских прав.