Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

• Название: Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года
• Автор: Владимир Вернадский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот дневник академика Владимира Ивановича Вернадского (1863-1945) - один из интереснейших в его рукописном наследии - делится как бы на две части, рубежом между которыми стал трагический день 22 июня. Как и в предыдущих публикациях дневников Вернадского 1938-1940 годов («Дружба народов», 1991, № 2 и 3; 1992, № 11-12; 1993, № 9), для удобства восприятия текста авторские сокращения и купюры публикатора не показываются; смысловые вставки заключены в угловые скобки. Рукопись дневника хранится в Архиве Российской академии наук, фонд 518 В. И. Вернадского (опись 2).

---

В Президиуме ‹Академии›, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делом. Комаров болен. Борисяк говорит, что он ‹Комаров› теперь заговаривается. Ужасно жаль - большое это несчастие для Академии. Шмидт, его явный враг, тоже болен - удар? Чудаков честолюбив, но недостаточно образован, и все они трое в ссоре[49] …

Кончаю вчерне пятый выпуск «Биогеохимических проблем». Выйдет целая книжка, и, мне кажется, мне удалось здесь связать ряд явлений по более верному и новому ‹пути›.

Подписал ‹в печать› два номера «Метеоритики».

Геологический Институт представляет из себя сейчас крыловский концерт. Маразм.

2 мая, утро. Пятница.

Вчера весь день - как навязчивая идея - ‹находился› под влиянием моего письма к Кафтанову и его эффекта. Позвонил Щербакову[50] , поблагодарил за ‹его› совет - от себя просить пересмотр дела ‹Личкова›. Он был совершенно поражен эффектом - никогда этого не бывало. Ответ на 2-ой день! Что менее всего вероятно, ‹сыграл роль› мой официальный «авторитет». Я не раз сталкивался ‹с тем›, что в этом отношении я не могу жаловаться.

3 мая. Суббота.

Холодная весна. Утром 3-8°.

Вчера днем была Мария Павловна Белая, одна из моих старых работниц по Биогелу[51] . Она работала в Петербурге у Н. И. Вавилова над анализом семян ржи, собранных с огромными затратами из всего Союза. Когда мы приступили к работе, то оказалось, что de facto из того, что числилось, осталось не много. Огромный научный труд Н. И. Вавилова был уничтожен чиновниками.

Ее братья, украинцы, в ссылке - семья пострадала, дети и т. п. Это одна из характерных черт современного положения. Огромное количество - тысячи, сотни тысяч и мильоны - страдающих невинно людей. Искажается этим путем идеал коммунизма, и состояние нашей страны в мировом аспекте теряет свою моральную силу. Это - язва, которая скажется при первом серьезном столкновении.

8 мая. Четверг.

Вчера утром занимался с Аней - запущенная текущая работа. Переписка.

В Лаборатории был большой разговор. Вынуждены считаться с партийной «общественностью», которая всецело проникнута полицейским сыском и ‹полицейскими› способами действия. Это - то разлагающее, которое сказывается на каждом шагу. Несмотря на эту принижающую обстановку, все-таки работа идет сколько возможно.

Очень большое впечатление на меня произвела Ротмистрова (моя ученица по Высшим Женским Курсам начала столетия). Так редко среди женщин - ‹она› немолодая - встретишь такую глубину и оригинальность мысли. Надо прочесть ее работу.

11 мая. Воскресенье.

Холодный май. Сейчас утро. Ясная солнечная погода и 0° в 7 часов утра.

Любопытной чертой нашего времени являются некоторые неожиданные и непонятные черты организованного невежества - патологическое явление, однако очень глубоко влияющее на жизнь. Два явления здесь бросаются в глаза.

‹Первое. - Запрещение синоптических карт, искажение одно время высоко стоявшей работы Главной физической обсерватории. Не только не печатаются карты - исчезли в работе циклоны и антициклоны. Одно время в «Социалистическом земледелии» - органе Комиссариата земледелия - печатались данные о температуре, дождях и т. д. Не знаю, печатаются ли они и теперь. Трудно достать: в киосках Москвы их почти нет. А между тем, несомненно, для авиации - которая растет - эти данные должны быть.

Но сейчас, мне кажется, мы переживаем какое-то глубокое изменение климата. Опять - второй - резко аномальный год. Холод и дождь. Приезжие с юга ворчат о затруднениях машинного и железнодорожного сообщения. Залито водой - сплошные болота, запоздание поездов.

Второе ‹явление связано с› географическими картами. Все искажено, и здесь цензура превзошла все когда-то бывшее. Вредители сознательные и бессознательные слились. Оппоков[52] (сидит) полузасекречены. Дерюгин [53] не мог напечатать карт Японского и Охотского морей. Дурак цензор ‹…› [54] ему сказал, когда он показал ему опубликованную японскую карту: «А может быть, они нарочно это напечатали, чтобы провести нас?»

Шмидт правильно дал Кулику[55] нагоняй ‹за то›, что он недостаточно внимательно отнесся к болиду, наблюдавшемуся под Москвой «членом правительства». Кулик вынужден ехать ‹на место› сам. При реальных наших условиях - диктатура «правительства» - это неизбежно.

Начинаю думать, что моя «Хронология» - ценный матерьял для моих «Воспоминаний», которые, может быть, еще придется написать, - если придется прожить несколько лет.

Днем Аня прочла мою статью о Гёте. Вероятно, опять придется столкнуться с дурацкой невежественной цензурой.

Третьего дня ‹был› у Авербаха (мой «ученик» 1890 года!)[56] . Осмотрели ‹глаза› со всеми приборами. А вчера - у Бакулева [57] . Ясно, что современная медицина бессильна в этой области. Авербах говорит, что для моего возраста у меня глаза прекрасные, а Бакулев ворчал, что изменения так глубоки, что никакие очки не помогут, а о биноклях они ничего не знают. Медицинское стекло очень плохое, и врачи не могут добиться, чтобы на это обратили внимание. Всюду - брак.

12 мая. Понедельник.

Статью о Гёте принял для печати Струмилин[58] , председатель Комиссии по истории науки и техники. В сложной, полной интриг, политических и личных интересов ‹обстановке› (причем и коммунисты попали в разные группы) образовались две комиссии: «Научное Наследство» (‹председатель› - Комаров, куда и я попал) и Комиссия по истории науки и техники, которая прошла среди интриг и непонятных махинаций. Струмилин - вполне порядочный человек и добрый, идейный, хороший.

Вчера видел много народа. Никуда не выходил. Холодно и неуютно. Работал над «Хронологией» и много читал.

Утром приходил начать писать мой портрет художник Ростислав Николаевич Барт - от Ферсмана, по инициативе которого я согласился. Я хотел бы, если бы ‹портрет› оказался хороший, послать ‹его› Танечке[59] .

14 мая. Среда.

Третьего дня интересный разговор с Валентином Трофимовичем Малышеком[60] . С ним я и Лаборатория уже несколько лет поддерживаем научный контакт. Он завален текущей, во многом ненужной работой. Никак не может обработать огромного материала химического анализа нефтяных вод. Теперь как будто это сделает. Убеждение о подземной жизни у него наконец складывается.

В Баку сильно ухудшились условия жизни. Все привозное - всего не хватает. Еще - войска.

Жалуется на рознь азербайджанцев с русскими - стремление всех заместить местными. Его и тому подобных людей, выдающихся и нужных, не трогают - но замещение местным человеком каждой вакансии, часто в ущерб возможному лучшему русскому кандидату, ‹встречается› на каждом шагу.

Это естественно, и, по-моему, выход один ‹для достижения того›, когда этого не будет: русский должен свободно владеть местным языком - и понимать ее ‹нации› культуру.

16 мая. Пятница.

Был у О. Ю. Шмидта. С ним разговор по вопросу об уране и о прекращении работ в Табошарском ‹месторождении›. Он сказал, чтобы В. Г. Хлопин[61] прислал ‹данные о месторождении›, прежде чем обращаться лично - например, мне - к Сталину. Между прочим, я ему указал, что сейчас обструкция у физиков (Иоффе, С. Вавилов - я не называл лиц): они направляют все усилия на изучение атомного ядра и его теории, и здесь (например, Капица, Ландау) делается много важного - но жизнь требует ‹развития› рудно-химического направления. Я ему напомнил, что наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения и теперь ‹история› повторяется. Тогда, может быть, ‹сыграла свою отрицательную роль› ранняя смерть П. Н. Лебедева - а вступившие ‹после него› не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я, не физик, организовал Радиевый институт.

17 мая. Утро. Суббота.

Вчера утром умер Иван[62] . Так мы с ним и не увиделись. Он хотел приехать, и надо было бы перед уходом из жизни повидаться.

Все построения - религиозные и философские - о смерти являются сложными концепциями, в которых научно реальное, вероятно, едва сказывается, - а научная мысль еще не подошла даже к первым построениям.

Странным образом, я подхожу к идее, что атомы - изотопы - иные в живом и косном. Это во-первых, и, во-вторых, ясно, что: 1) все живое, от мельчайшей бактерии и амебы и до человека, - единое, 2) что материально оно отличается от всех косных природных тел мироздания - поскольку мы его знаем. Я думаю, что различие кроется глубже, чем в физико-химических свойствах (которые одинаковы), но в состояниях пространства-времени. 3) Мы не знаем еще многого основного: есть неизвестные нам свойства человека, которые затронуты, по-видимому, индийскими мыслителями, и мы не знаем, какие процессы были или есть в природе - на Земле, в частности, - которые отвечают созданию пространства-времени, отвечающего живому организму. 4) Возможно, что жизнь - живой организм в отличие от всего, в природе существующего, отличается атомами. Идея Лукашевича[63] имеет прочные основания. 5) Это явление космическое. В Космосе Солнечная система заняла особое положение в Галактике - около ‹ее› центра.