Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Прежде всего генсек сделал акцент на том, что соответствующие органы власти и партийные органы, так сказать, «прошляпили» вредительскую деятельность в сфере угольной промышленности. На апрельском пленуме ЦК (1928 г.), где обсуждался этот вопрос, Сталин поставил его в такой плоскости: «Обратили ли вы внимание на то, что не только шахтинское дело, но и заготовительный кризис к январю 1928 года явились для многих из нас «неожиданностью»? Особенно характерно в этом отношении шахтинское дело. Пять лет работала контрреволюционная группа буржуазных спецов, получая директивы от антисоветских организаций международного капитала. Пять лет писались и рассылались нашими организациями всякого рода резолюции и постановления. Дело угольной промышленности у нас, конечно, шло все-таки вверх, так как советская система хозяйства до того жизненна и могуча, что она все же брала верх, несмотря на наше головотяпство и на наши ошибки. Пять лет эта контрреволюционная группа совершала вредительство в нашей промышленности, взрывая котлы, разрушая турбины и т. д. А мы сидели как ни в чем не бывало. И «вдруг» как снег на голову — шахтинское дело.

Нормально ли это, товарищи? Я думаю, что более чем ненормально. Сидеть у руля и глядеть, чтобы ничего не видеть, пока обстоятельства не уткнут нас носом в какое-либо бедствие, — это еще не значит руководить. Большевизм не так понимает руководство. Чтобы руководить, надо предвидеть. А предвидеть, товарищи, не всегда легко»[447].

Сталин безоговорочно определил шахтинское дело как экономическую интервенцию западноевропейских антисоветских капиталистических организаций в дела советской промышленности, для ликвидации которой нам не потребуется гражданской войны, но которую мы должны все-таки ликвидировать и которую мы ликвидируем всеми доступными нам средствами. Далее Сталин остановился на выводах и уроках шахтинского дела. Вкратце они сводились к следующему. Во-первых, улучшить подбор и воспитание кадров: не плестись в хвосте у буржуазных спецов, а готовить свои собственные советские высококвалифицированные кадры профессионалов во всех областях. На этом же пленуме он выдвинул свою знаменитую формулу: «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять большевики-рабочие»[448]. Во-вторых, по-настоящему поставить дело обучения в высших технических учебных заведениях. Причем Сталин подчеркнул, что «нам нужны такие специалисты, все равно, являются ли они коммунистами или некоммунистами, которые были бы сильны не только теоретически, но и по своему практическому опыту, по своим связям с производством»[449].

Третий вывод касается вопроса о втягивании широких рабочих масс в дело управления промышленностью. «Как обстоит дело в этом отношении по данным шахтинских материалов? Очень плохо. До безобразия плохо, товарищи, — констатировал генсек, — Доказано, что Кодекс законов о труде нарушается, 6-часовой рабочий день под землей не всегда соблюдается, условия охраны труда попираются. А рабочие терпят. А профсоюзы молчат. А парторганизации не принимают мер к ликвидации этого безобразия…

Наконец, четвертый вывод, касающийся вопроса о проверке исполнения. Шахтинское дело показало, что дело с проверкой исполнения обстоит у нас из рук вон плохо во всех областях управления, и в области партийной, и в области промышленной, и профсоюзной. Пишутся резолюции, рассылаются директивы, но никто не хочет позаботиться о том, чтобы спросить себя: а как обстоит дело с исполнением этих резолюций и директив, исполняются они на деле или кладутся под сукно?»[450].

Беспристрастный анализ выступления Сталина показывает, что в центр внимания он поставил прежде всего вопросы реального улучшения положения в отрасли, а не меры чисто репрессивного плана. В то время особенно популярными были всякого рода перегибы, когда ретивые исполнители директив в своем рвении нередко доводили правильное дело до абсурда. Постепенно перегибы стали едва ли не самой характерной чертой советской реальности той поры. Но что особенно усугубляло проблему, ссылками на перегибы фактически оправдывались любые, даже самые грубейшие, нарушения законов и не так уж обширных прав населения. Примечательно, что Рыков, который на пленуме выступал с докладом о шахтинском деле, счел необходимым призвать к определенной мере взвешенности и осторожности. В частности, он сказал: «Конечно, для того, чтобы добиться положительных результатов, нельзя ограничиться одним установлением тех или иных общих недостатков, придется кое-какие «пни выкорчевывать». Но тов. Сталин был совершенно прав, когда говорил о том, что привычно называть «оргвыводами», ибо нельзя коренные вопросы нашего строительства заменить вопросами тех или других, даже кардинальных персональных перестановок. И в «выкорчевывании пней» все-таки нужно соблюдать такую меру, чтобы совершенно здоровые «пни» не залетали на нашу почву с украинской почвы, на которой они великолепно растут и становятся очень здоровыми деревьями. Если самая «выкорчевка пней» теперь неизбежна, то все же необходимо исходить из того, что она вовсе не самый желательный метод в разрешении больных вопросов. Необходимо поставить все наши кадры в такие условия работы, чтобы вовремя кого нужно поправить и научить»[451].

Пленум принял постановление по шахтинскому делу, в котором, помимо всего прочего, содержался один весьма важный пункт, призванный как-то ограничить и взять под контроль развернувшуюся кампанию по шельмованию «спецов» как патентованных противников Советской власти. О масштабах пагубных последствий такой кампании говорить не приходится. Если учесть, что страна только что приступила к реализации планов коренной реконструкции всей экономики. В резолюции подчеркивалось, что обнаружение контрреволюционного заговора в Донбассе, как и ряд других фактов экономического вредительства, саботажа и проч., свидетельствует о том, какие исключительные трудности приходится преодолевать пролетариату в деле строительства социализма. Если, несмотря на это, советское государство быстро шло по пути хозяйственного восстановления и роста, то это является новым доказательством исключительных преимуществ и огромных внутренних сил советской системы, в частности советской промышленности, и ярко подчеркивает широчайшие возможности дальнейшего хозяйственного и культурного подъема СССР под руководством рабочего класса.

Известную роль в деле преодоления этих трудностей сыграло и то обстоятельство, что на протяжении 10 лет после Октябрьской революции большая часть технической интеллигенции перешла к искреннему сотрудничеству с советской властью, поддерживая на деле индустриализацию страны[452].

Подводя краткий итог т. н. шахтинскому делу и его месту в развитии в дальнейшем сталинской системы периодических чисток и репрессий, можно сказать, что оно было отнюдь не однозначным, как пытаются представить его некоторые исследователи. Были в нем и реальные проблемы, были и искусственно сфабрикованные, поэтому выводы должны делаться сбалансированно, а не однолинейно. На мой взгляд, некоторую тенденциозность проявляет автор в целом хорошо документированной книги о деятельности Политбюро в 30-е годы О.В. Хлевнюк, когда он делает такой обобщающий вывод: «Когда сталинская группировка начала борьбу с «правыми», одной из первых ее жертв стали старые специалисты. Начиная со знаменитого шахтинского процесса 1928 г., значительная часть специалистов была обвинена во «вредительстве» и осуждена. Причем, расправляясь с «буржуазными специалистами», сталинское руководство не только перекладывало на них вину за многочисленные провалы в экономике и резкое снижение уровня жизни народа, вызванные политикой «великого перелома», но и уничтожало интеллектуальных союзников «правых коммунистов», компрометировало самих «правых» на связях и покровительстве «вредителям»[453].

Оценка отражает действительные факты, имевшие место. Но она их обобщает до уровня всеобщего явления, в результате чего складывается картина довольно однобокая. Ведь общеизвестным фактом является то, что большинство старых специалистов, оставшихся в России, успешно трудились на ее благо и внесли неоценимый вклад в ее научно-техническое и культурное развитие. Если же ориентироваться на оценку, приведенную выше, то может сложиться довольно превратное представление об отношении советской власти к старым специалистам. Неправомерно отдельные (хотя и чрезвычайно жесткие и неоправданные меры против них) распространять на всю политику Сталина в целом в данном вопросе. В результате истина не выявляется, а искажается.

Другим, можно сказать, сопоставимым по значению с шахтинским процессом, являлось дело о промпартии. При рассмотрении этого вопроса я снова сначала изложу суть этого дела в том виде, как оно преподносилось советской историографией. Большая Советская Энциклопедия сообщает о нем лапидарно.