Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

«Товарищи, прежде чем выйти на эту трибуну, я задавал себе неоднократно вопрос, чего собственно ждет от нас партия и чем мы виноваты перед партией, имея в виду то, что мы были руководителями известной вам так называемой правой оппозиции. Неправильно было бы, если бы после длительного периода внутрипартийной борьбы, в частности я, выступая на этой трибуне, попытался бы оправдать эту борьбу или попытался бы оправдать свои ошибки. Это было бы негоже. Это было бы неправильно. Всякий большевик-политик должен знать свою ответственность перед партией за свои поступки. Пристойно ли было бы, если бы после большой политической борьбы, имевшей к тому же международное значение, я вышел бы на эту трибуну для того, чтобы покаяться? Это было бы непристойно для большевика, и самый термин «покаяние» — не наш термин, церковный термин. (Общий смех.) Однако партия вправе потребовать от людей, которые десятки лет стояли на ответственных партийных постах, после длительной, упорной внутрипартийной борьбы, потрясшей партию до последней ячейки и имевшей отражение не только внутри страны, но и вовне, — партия вправе потребовать, и долг каждого большевика, действительного политика, подвести честно и добросовестно итог этой борьбе. Партия вправе спросить: кто же был прав? И на этот вопрос должны ответить не только те, то вел борьбу против оппозиции и победил оппозицию, но и те, кто был побежден, поскольку они хотят честно и добросовестно, вплотную загладить и исправить сделанные ими ошибки. Партия вправе спросить: кончена ли борьба, или партия не застрахована от рецидивов и отрыжек старого? И на этот вопрос должен быть дан честный ответ. И наконец надо вывести уроки этой борьбы. Я не стану особо останавливаться на том, кто прав. Это уже закреплено, воочию доказано, продемонстрировано не только на этом съезде, не только перед лицом нашей партии, но и перед лицом всего мира. С начала до конца права оказалась партия, и с начала до конца оказались неправы мы. Мы неправы были не только в своих идеологических построениях, мы неправы были в методах борьбы и формах борьбы»[583].

На съезде выступил также А. Рыков, занимавший пост главы советского правительства. (Что касается Бухарина, то он не был в числе делегатов съезда и не выступал на нем). Будучи тогда еще членом Политбюро, дни которого в составе этого высшего партийного ареопага уже фактически были сочтены, он вынужден был полностью признать свои ошибки. При этом он вел себя весьма достойно, отвергая нелепые наветы на него, распространявшиеся тогда в партийной среде явно по указке генсека. В ряде вопросов он дистанцировался от Бухарина. Но ехидно высмеял тех, кто требовал от него критики в адрес Бухарина. Вполне резонно формальный глава правительства поставил вопрос: «Скажите, что ошибочного теперь у Бухарина? Мы вместе отказались от ошибок. Но я никак не могу понять, почему я за свои ошибки должен ругать Бухарина, а не себя. Ведь я-то ошибался вместе с ним. Мне предлагают здесь по поводу моих разногласий с ЦК до ноябрьского пленума указывать на Бухарина и кричать: вот он, вор, лови его! За то, что я сделал, за те ошибки, которые я допустил, я за них сам отвечаю и ни на каком Бухарине отыгрываться не буду. И требовать этого от меня нельзя. За ошибки, сделанные мною, нужно наказывать меня, а не Бухарина»[584].

Вся речь Рыкова была выдержана в достойных тонах. Он понимал, что проиграл политическую борьбу и нет никаких оснований рассчитывать на снисхождение к побежденному. Ибо он хорошо знал Сталина и его характер, чтобы питать на этот счет какие-либо иллюзии. Возможно, в связи со Сталиным ему приходили на память слова из пушкинского «Бориса Годунова»: «Что ни единой он обиды с тех пор как жив, не забывал». Трудно сейчас гадать, чем было продиктовано такое поведение поверженных лидеров правого блока. Скорее всего, в основе их поведения лежало то самое понимание партийного долга и партийной верности, которое они ставили превыше истины и за что в конце концов заплатили своей жизнью. Но именно через эту призму только и можно понять и оценить заключительный аккорд речи Рыкова:

«Я ни в коем случае не отказываюсь, не отказывался и не буду отказываться от той политической ответственности, которая была связана с тем, что я боролся в свое время, до ноябрьского пленума, с ЦК и с генеральной линией партии. Мои ошибки в этом отношении отягощаются положением, которое я занимал в стране и в партии. И это обстоятельство дало возможность враждебным элементам использовать мою борьбу в гораздо большей степени, чем других сторонников правого уклона.

Это отягчает мою ответственность. Я выступаю здесь с этой трибуны с этими моими заявлениями вовсе не для того, чтобы в какой-либо степени что-либо смягчить. Мне кажется, что в своих объяснениях и толкованиях я стремился изложить всю тяжесть последствий той ошибки, которая у меня была, и не только для меня, но и для наших общих интересов. Я обязуюсь сделать все, что найдет необходимым съезд для того, чтобы последствия этих ошибок как можно скорее изжить»[585].

Сталин внимательно слушал покаянные речи своих поверженных оппонентов. Не исключено, что он испытывал радостные чувства человека, которому удалось не только политически уничтожить своих противников, но и принудить их к публичным саморазоблачениям. Ведь многие отмечали, что ему было присуще чувство мести, причем гипертрофированное до огромных размеров. Однако я не думаю, что лишь эти соображения побудили генсека заставить своих оппонентов каяться в политических ошибках и даже преступлениях перед партий. Здесь был и свой политический расчет. Генсек, несомненно, отдавал себе отчет в том, что взгляды и позиция правых против чрезмерных темпов индустриализации и чрезвычайных мер по ускорению процесса коллективизации пользуются довольно широкой поддержкой среди партийных масс. Особенно на фоне нараставших затруднений со снабжением, введением карточной системы, беспрецедентным товарным голодом и т. д. Все это понуждало Сталина действовать так, чтобы лидеры оппозиции и их взгляды получили самую суровую оценку на съезде и вообще в стране.

Испытываемые Сталиным опасения нашли косвенное, приглушенное отражение в его заключительной речи, особенно в части, посвященной выступлениям лидеров правого блока. Сталин исходил из того, что правые, будучи не вполне еще уверены в правильности линии партии, продолжали втихомолку некую фракционную работу, отсиживались до поры до времени и выжидали удобного случая для того, чтобы вновь выступить открыто против партии. Вот его аргументация: «Собираясь на свои фракционные собрания и обсуждая партийные вопросы, они обычно прикидывали: подождём до весны, авось партия провалится с посевами, — тогда и ударим как следует. Весна, однако, не давала им никаких плюсов, так как посевы проходили благоприятно. Тогда они вновь прикидывали: подождём до осени, авось партия провалится с хлебозаготовками, — тогда и ударим по ЦК. Однако осень также подводила их, оставляя их на бобах. И так как весна и осень повторяются каждый год, то бывшие лидеры правой оппозиции продолжали отсиживаться, вновь возлагая свои надежды то на весну, то на осень. (Общий хохот всего зала) Понятно, что, отсиживаясь от сезона к сезону и выжидая благоприятного момента для удара на партию, они не могли выполнить своих обязательств.

Наконец, вторая причина. Состоит она, эта вторая причина, в том, что бывшие лидеры правой оппозиции не понимают наших большевистских темпов развития, не верят в эти темпы и вообще не приемлют ничего такого, что выходит из рамок постепенного развития, из рамок самотека. Более того, наши большевистские темпы, наши новые пути развития, связанные с периодом реконструкции, обострение классовой борьбы и последствия этого обострения вселяют в них тревогу, растерянность, боязнь, страх. Понятно поэтому, что они отпихиваются от всего того, что связано с наиболее острыми лозунгами нашей партии»[586].

Победа Сталина над правыми была бесспорной и очевидной. Но для Сталина, как тонкого политического стратега и искусного политического борца, бесспорной и очевидной была не только его нынешняя победа. Он не исключал вероятности такого разворота событий, когда трудности индустриализации и коллективизации могут совершенно в иной плоскости поставить вопрос о правильности его генеральной линии. И кто знает, как могли в таком случае развернуться события! Поэтому Сталин бил наверняка, превращая лидеров оппозиции пока еще не в лагерную пыль, но в нечто подобное сборищу политических неудачников и коварных заговорщиков, в глубине души не отказавшихся от своих прежних взглядов.

Сталин принудил лидеров поверженного блока выступать с покаянными речами и постарался создать такую атмосферу, что их речи постоянно прерывались репликами осуждения и недоверия со стороны делегатов. Логика политической борьбы подсказывала Генеральному секретарю: поражение правых отнюдь не сделало их сторонниками его политического курса, а лишь заставило видоизменить свою тактику борьбы. Открытое противостояние ими было проиграно, но в глубине души они были уверены в своей правоте и не преминут в той или иной форме противодействовать политике Сталина. Для такого рода предположений есть веские основания. Так, один из видных представителей блока, бывший руководитель московской организации и кандидат в члены Политбюро Н. Угланов писал в 1932 году в своем заявлении в Центральную контрольную комиссию, занимавшуюся расследованием его дела[587] (В скобках добавлю от себя, что это был период, когда разного рода признания бывших оппозиционеров еще не выколачивались с помощью пыток или других средств воздействия. Так что в данном случае Угланову можно верить.) Вот суть его заявления: «1932 г. ЦК партии переводит меня обратно на работу в Москву. Принявшись за работу, ухожу в нее. Но вот встают перед партией целый ряд очередных больших вопросов, как-то: весенняя посевная кампания, развертывание ширпотреба, колхозная торговля и хлебозаготовки, требующие сложнейшего маневрирования и руководства, среди правых, бывших моих сторонников, начинается к осени 1932 г движение за возобновление борьбы против ЦК.